И он предложил младшему лейтенанту две тысячи рублей. Тот возмутился, и возмущение было настолько сильным, что Санадзе усомнился в его искренности и по привычке, а она глубоко сидела в нем, как привычка есть виноград с хлебом, увеличил сумму взятки. Он надеялся, что разум парня, который зарабатывает в месяц от силы сто рублей, помутнеет от его предложения. И младший лейтенант сказал: «Хорошо, согласен». Он сказал так не потому, что в самом деле согласился на взятку, а потому, что у него неожиданно возник план. Он был неопытен и в милиции работал недавно, но, как всякий начинающий, не сомневался в своих возможностях.

Младший лейтенант сказал «хорошо, согласен», и Санадзе и принял это как должное, как нечто само собой разумеющее. «Машину сейчас отпустите?» — спросил он. «Когда принесете деньги», — ответил младший лейтенант. «Меня знают как человека слова», — сказал Санадзе. «А я вас не знаю», — ответил тот.

Санадзе отправился домой за деньгами, а лейтенант милиции бросился звонить в управление и сделал ошибку, ибо не следовало ему звонить из автомата, стоящего рядом с задержанной машиной, хотя и не было у него другого выхода. Санадзе заворачивал в газету тридцать сотен, когда раздался телефонный звонок. Он поднял трубку и услышал одну-единственную фразу. Он разозлился, но и тогда сказал «ладно», сказал спокойно, настолько спокойно, что шофер не понял, дошел ли смысл произнесенной им фразы до Санадзе. Он потратил минут пятнадцать на телефонные звонки и переписку номеров купюр и отправился к младшему лейтенанту. Он знал, что парень обречен, но не знал и даже не предполагал, как трагически это обернется.

Он уводил младшего лейтенанта подальше от грузовика, и тот шагал рядом с ним, уверенный, что ничего не помешает взять Санадзе. Вот-вот должны были подъехать оперативники. Младший лейтенант полагал, что Санадзе уже в ловушке, и радовался предстоящему успеху, первому крупному успеху, и радость заслонила все остальное, иначе, увидев точно такую же машину, как задержанная, он насторожился бы, а он лишь проводил грузовик взглядом — мало ли какие машины могут ездить по улицам, — и только в тот момент, когда грузовик встал впритык к первой машине, в нем зашевелились сомнения, он побежал обратно, но поздно, шоферы успели поменяться местами, и задержанный грузовик, сорвавшись с места, скрылся из виду. Даже когда лейтенант милиции не до конца понял, что его провели, что этот наглый и примитивный ход — начало конца в игре между ним и Санадзе. Одно он понял ясно — он упустил главный козырь, машину с подпольным трикотажем, и теперь ему даже не стоит проверять путевой лист и накладные, потому что теперь все документы у шофера были в порядке. Он бросился назад к Санадзе, боясь упустить и его, а Санадзе спокойно стоял там, где его оставил младший лейтенант, и не помышлял о побеге, и это совершенно сбило с толку парня.

Санадзе ждал и, когда младший лейтенант оказался рядом, протянул ему газетный сверток с тремя тысячами рублей. Как раз в этот момент милицейская машина выскочила из-за угла, и ее появление оба восприняли как сигнал к действию, ибо каждый из них думал, что «Волга» с антенной мчится по его вызову. Младший лейтенант схватил Санадзе за руку. Сверток упал на тротуар…

Младший лейтенант повесился через неделю после ареста, в воскресное летнее утро, привязав скрученную рубашку к решетке одиночной камеры, куда его поместили за попытку избить следователя.

Я долго думал о Санадзе. Потом я думал об Ило и пытался разобраться в нем, понять, почему он предавал своих. Я вспомнил, как он сказал:

— За одно упоминание о несчастном милиционере Санадзе отвалит десять тысяч.

— Несчастном? Ты пожалел милиционера?

Ило рассмеялся.

— Как тебя держат в редакции? У тебя ума совсем нет. Пожалеть милиционера! Скажешь тоже!

— Извини. Я, кажется, оскорбил тебя. Половина из десяти тысяч твоя.

Конечно, Ило не без корысти шел на предательство. Но, помимо корысти, было что-то большее, заставляющее его злорадствовать.

— Только умно надо подойти к нему. Напугать. Сделать вид, будто в редакцию пришло письмо. Письмо его парализует. Представляю его лицо! Хотел бы одним глазом взглянуть, когда ты дашь ему письмо.

— Кто напишет письмо? Ты?

— Почему я? Сам напишешь. Это твоя профессия.

Он ограждал себя от превратностей. Мало ли каким путем написанное им письмо могло попасть в руки Санадзе. Он боялся Санадзе.

— Он разработал систему перераспределения фондовых тканей? — спросил я.

— Кто же еще? Вашакидзе или Ахвледиани, что ли? Вашакидзе силен в технике.

— А Ахвледиани?

— Он вообще ни в чем не силен, но устраивает всех как прикрытие. Заслуженный человек. Ты вот еще на что обрати внимание. В пятьдесят втором году, когда Санадзе работал директором промтоварного магазина, его осудили на три года за нарушение правил советской торговли. Спроси его, как он сумел, имея семь классов образования и судимость, устроиться товароведом. Мы-то с тобой знаем как. С судимостью дорога в торговлю закрыта.

— Ило, ты работал с Санадзе?

— Нет.

— Никогда не был с ним связан?

— Нет.

— Откуда же ты все знаешь?

— Ты меня с ума сведешь! Какое тебе дело, откуда я что знаю?!

— Черт с тобой! Идем дальше. Значит, Санадзе разработал систему и договорился со знакомыми директорами магазинов о реализации дефицитных тканей. Ткани, из которых фабрики должны шить платья, костюмы, идут в магазины. В какие именно?

Ило отказался называть магазины, считая, что у меня и так достаточно материала. Это взорвало меня. Я обругал его и ушел.

— Не забудь о моей доле! Пятьдесят процентов, — сказал он вдогонку.

Ило прикрывался корыстолюбием. Он только вначале допустил ошибку, показав, что задет отношением Вашакидзе. Собственно, с Вашакидзе все и началось.

Я мысленно вернулся к рассказу Ило о Санадзе и понял, что Ило обманул меня. В тот вечер, когда Санадзе услышал в телефонной трубке: «Ребенку плохо» — и спросил: «Очень плохо?», Ило был рядом с ним. Иначе он не знал бы ни о пароле, ни о том, что Санадзе ел виноград с хлебом. Несомненно, Ило работал с Санадзе и между ними произошла ссора, скорее всего Санадзе отлучил моего родственника от дела. Может быть, Ило зарвался и потребовал от компаньонов большей доли, чем получал. Он ведь, как и Вашакидзе, был высокого мнения о своих способностях. Теперь Ило мстил, оставаясь в тени из страха быть замеченным. Еще бы! Санадзе всей своей жизнью доказал, что его надо бояться. Младший лейтенант, Карло Торадзе… Жертв наверняка было больше на его длинном и извилистом пути. Кто будет следующий? На ум приходили сказки, где чудовище пожирало людей и где богатырь собирался на его поиски, чтобы мечом снести ему голову. Я немного боялся Санадзе. Но я знал, что должен пойти к нему, побороть страх и пойти…

Манана ждала меня в фойе театра.

— Где вы пропадали столько времени? Идемте быстрее. Быстрее. — Опасливо поглядывая в конец фойе, где располагались кабинеты директора и главного режиссера, она втащила меня в свое купе и плотно прикрыла дверь. — Тариэл отстранил от пьесы Германа.

— Герман ходил к Тариэлу?

— Никаких вопросов. Времени совершенно нет. Позавчера, как только Тариэл возвратился…

— Разве он куда-то уезжал?

— Вы будете слушать? Первое, что он спросил, это — как продвигается работа над пьесой. Я воспользовалась ситуацией и прямо заявила, что пьеса почти готова и Герман хочет взяться за ее постановку. Тут он взбрыкнул: «Хотите, чтобы Герман загубил пьесу?» Правда, быстро успокоился и потребовал рукопись, а сегодня сам зашел ко мне и велел вызвать вас. Ничего не загадываю, но, кажется, он решился. Умоляю вас быть разумным. Ни слова о Германе, будто вы ничего не знаете, и не перечьте ему. Иначе все испортите.

— Он не в духе?

— Наоборот. Поездка в Москву пошла ему на пользу. Пора идти. Он давно ждет. Что вы так ошалело смотрите на меня?