Колеса машины шуршали по мостовой. Они пересекли бульвар Вард. Ники горестно вздохнул и откинулся на спинку кресла. Он чуть было не поведал Элизабет о своей тайне. Надо было рассказать все им обоим. Но Ники не мог заставить себя сделать это.

Никому во всем свете он не мог рассказать об этом. Ники был в отчаянии. Тайна представлялась мальчику огромным чудовищем, которое вцепилось в Ники мертвой хваткой и не отпускает, становясь с каждым днем все огромнее и отвратительнее.

Машина подъехала к отелю. К дверям вышел швейцар, облаченный в ливрею из тяжелого сукна с золотыми галунами. Квинт подозвал его, не выключая двигателя и кондиционера. Сквозь двойное стекло парадного входа Квинт отчетливо видел Надин Элледж, нервно расхаживавшую по ярко освещенному вестибюлю.

– Тетя твоя места себе не находит, путешественник! Не следовало бы так волновать ее, – заметил Квинт, дотрагиваясь до руки мальчика.

С того момента как возвратившись из магазина Квинт нашел Ники сидящим на диване, мальчик не произнес ни слова.

Ники кивнул, не глядя в сторону вестибюля. Он сидел, крепко сцепив руки и втянув голову в плечи. Казалось, он готов провести так всю ночь. «Ну уж нет», – подумал Квинт. Он вовсе не собирался позволить юному сопернику окончательно испортить себе вечер.

Губы мальчика подергивались. Квинту показалось, что он заметил странный отблеск в его глазах. Батюшки, да ведь он плачет!

– Ну, не надо, – попытался успокоить мальчика Квинт. Он протянул руку и стал массировать плечи Ники. Он сам обычно поступал так, если чувствовал перенапряжение. Одиночество и горе мальчика больно резанули Квинта по сердцу, словно перед ним сидел его собственный сын.

«Одиночество – страшная штука», – подумал Квинт и замер, пораженный этой мыслью. С ученической поры, когда он столкнулся с предательством человека, которому безгранично доверял, Квинт исповедовал совсем иные взгляды. По роду своей деятельности он вынужден был выступать в различных амплуа, но независимо от всего он с религиозной истовостью всегда отстаивал свое право на независимость. Какая горькая ирония! Возведенные собственными руками стены, охранявшие его мирок, выглядели теперь как цитадель несчастий. В том, что у него возникло это ощущение, не последнюю роль сыграла небезызвестная Элизабет Мейсон.

– А там здорово штормит, Ник. – Квинт кивнул в сторону вестибюля, где металась Надин. – Хочешь, пойду с тобой. Может, мне удастся как-нибудь утихомирить бурю.

– Нет, – замотал головой Ники и моментально ухватился за ручку двери. – Все в порядке. Я не боюсь. Тетя всегда была по-настоящему добра. Даже когда я плохо себя вел и огорчал маму. Только она… она все время следит за мной последние дни.

Предложение поговорить с тетей Надин заставило Ника вскочить с места. Но особенно насторожило Квинта то, что Ники неожиданно превратился в яростного защитника своей тетушки. Получалось, отношения между теткой и племянником далеки от того представления, которое вынес Квинт, общаясь с самой Надин.

– А как ты думаешь, Ники, – начал Квинт, внимательно глядя на мальчика. – Почему она это делает?

По щеке Ники сползла предательская слеза. Мальчик хотел отвернуться, чтобы Квинт не заметил, что он плачет. Квинт поборол нерешительность и, взяв мальчика за плечи, ласково, но властно привлек его к себе.

– Ник, ты помнишь? – спросил Квинт. – Я говорил тебе, что не надо стыдиться страха. – Квинт дождался, пока мальчик кивнет. – И слез мужчине тоже не надо стыдиться. За мной тоже водится такой грех.

– За вами? – Ники удивленно поднял глаза.

– Конечно. На мелодрамах в кино я рыдаю, как баба. А еще, когда я был, как ты, мальчишкой, со мной училась одна маленькая рыжая девчонка. Она всегда обставляла меня в игре с йо-йо.

– И вы плакали из-за того, что уступали ей?

– Нет. Я плакал из-за того, что она переехала в другой город.

Квинт смахнул слезу со щеки Ники, но за ней покатилась другая. «Кажется, переборщил», – подумал Квинт. Он снова прижал Ники к себе, замер на мгновение и отпустил мальчика. Когда он вновь посмотрел на Ники, то увидел, что тот улыбался сквозь слезы. Все бы ничего, да только у самого Квинта тоже в горле стоял ком.

Он откинулся на спинку сиденья.

– Ник, ты хочешь поговорить о том, что тебя расстраивает?

– Нет, сэр, – ответил Ники и, сделав глубокий вздох, взглянул Квинту прямо в глаза. – Я не могу.

– Ладно, – ответил Квинт. – Но если захочешь, скажи.

Ники вытер лицо рукавом, пятерней пригладил влажные от растаявшего снега волосы и вылез из машины. Квинт опустил стекло и посмотрел вслед удалявшемуся вялой походкой мальчику. Вдруг Ники обернулся. Квинт ободряюще поднял обе руки большими пальцами вверх. Ники грустно улыбнулся и повторил его жест. Наконец одинокая фигурка мальчика скрылась за дверями отеля. «Жаль мальчишку, но пока все складывается не так уж плохо», – подумал Квинт.

Пламя свечи озаряло комнату и Квинта, сидевшего с бокалом вина в руке. Языки пламени плясали в граненом хрустале, словно крошечные эльфы кружились в прозрачной жидкости. Странная все-таки вещь: сознание, подсознание, рассуждала про себя Элизабет. Ну почему, например, Квинт выбрал вино, по цвету гармонирующее с воском свечи? Элизабет было приятно думать, что Квинт интуитивно понял, что это ее любимый цвет.

– Элизабет! Ужин просто фантастический! Не зря я ждал столько времени. – Квинт поднял бокал, молча приглашая Элизабет выпить.

Ее лицо осветила теплая улыбка. После крайне сумбурного начала все в конце концов наладилось. Квинт отправился проводить Ники в отель. Передышка, которую получила Элизабет, чудодейственно повлияла на ее психику. К моменту возвращения Квинта курица была уже на столе, а к Элизабет возвратилось утраченное самообладание. Квинт откупорил бутылку вина и готов был оказать и другую помощь. Элизабет как раз трудилась над завершением одного из своих кулинарных творений – салата из авокадо и грейпфрутов. Однако она решительно отвергла его помощь, не желая терпеть присутствия мужчины на кухне.

– Я рада, что тебе понравилось, – ответила Элизабет. Квинт хотел налить еще вина, но она отказалась. Ей не хотелось рисковать. В голове и без того шумело. Ведь уже целый час напротив нее за столиком сидел Квинт.

– Наверное, не слишком весело провести выходной день на кухне, – заметил Квинт, наливая себе еще вина.

– Как раз наоборот – очень приятно, – ответила Элизабет. – И вообще, мне кажется, что я рождена, чтобы воплощать свои кулинарные фантазии.

– Зачем это нужно при отсутствии аппетита? – возразил Квинт. – Ты едва притронулась к тарелке.

Элизабет молча пожала плечами. Обычно ей приходилось питаться кое-как. Да она и не особенно обращала внимание на то, что ест. В мерцании свечи встречаясь взглядом с Квинтом, Элизабет ощущала дискомфорт в желудке. Всякий аппетит тут же пропадал.

– Кофе? – Элизабет вопросительно посмотрела на Квинта. Тот кивнул в ответ.

– Давай устроимся поудобнее? – Квинт посмотрел в сторону дивана.

Дискомфорт в желудке перерос в настоящий спазм. Элизабет вспомнила легкое прикосновение руки Квинта, когда они сидели на скамейке подле припорошенной снегом статуи Бенджамина Франклина. Ей стало жарко.

– Прекрасно, – беззаботно ответила она и принялась собирать посуду со стола, стараясь, чтобы тарелки не звенели в дрожащих руках.

Потом она отправилась на кухню приготовить кофе. Возвратившись в комнату, Элизабет обнаружила, что Квинт уже переместился на диван. Он принял поднос из рук Элизабет, поставил его на низенький столик, а потом потянул ее на диван. Их колени оказались совсем рядом. Она с облегчением подумала, что не зря погасила ночник в нише над кроватью, пока Квинт ездил отвозить Ники в отель.

– Ну, как кофе, Квинт? – осведомилась Элизабет.

– Я предпочитаю кофе за завтраком, – ответил он и с улыбкой закинул руку на спинку дивана.