Вытянувшись во весь богатырский рост, командующий АДД доложил о последних рейдах на железнодорожные узлы Днепропетровск и Харьков, через который немцы снабжали войска группы армий «Юг». В подтверждение своих успехов Голованов показал свежие, еще влажные фотографии горящих эшелонов.
— Дня два по этой дороге ни один поезд не пройдет, — уверенно заявил генерал. — А завтра-послезавтра добавим.
— Хорошо поработали, — весело согласился Верховный. — Жаль только, Клюге от вас ушел. Упустили подлеца, товарищ Голованов. Как же так?
Летчик печально развел руками.
— Все сделали, как надо, товарищ Сталин. Послали разведку, сфотографировали этот самый дом отдыха НКВД на берегу Друти. А ночью лучшие экипажи прицельно положили два десятка бомб крупного калибра. Ни здания не осталось, ни парка вокруг, ни казарм охранного батальона, ни штабного бронепоезда…
— Знаю, знаю… — Сталин ободряюще похлопал расстроенного генерала по плечу. — Партизаны и разведчики подтвердили, что штаб группы армий поражен, и немцы вывезли из развалин не меньше сотни трупов. Не ваша вина, что в это время Клюге был на фронте… Вы хотите что-то сказать?
— Так точно, товарищ Сталин. Вечером мои орлы возвращались из налета на Днепропетровск и вроде бы заметили войсковые колонны на дорогах к востоку от Сталино.
— Хорошая новость, — проворчал Верховный. — Кавкорпус выдвигается на подмогу армии Власова.
— Никак нет, товарищ Сталин. Большие массы механизированных войск и пехоты двигались на восток. Я подумал…
Голованов нервно сглотнул. Кажется, он стал гонцом принесшим злую весть.
Недоуменно прищурясь, Верховный протянул руку к телефону, но аппарат зазвонил, не дождавшись, когда Сталин коснется трубки. Взволнованный голос командующего Южным фронтом заворчал в трубке прежде, чем хозяин кабинета успел прижать ее к уху. С нарастающим беспокойством Голованов следил, как меняется лицо Верховного, выражая страшную душевную муку. Так и не произнеся ни слова, Сталин швырнул трубку на рычаги телефона. Затем, медленно повернувшись к летчику, сказал совсем тихо:
— Беда у нас, товарищ Голованов. Большое горе… — Он горько вздохнул и тяжело опустился на стул. — Тимошенко сообщил, что немцы прорвали фронт на Миусе… Что делать будем?
Растерявшись, Голованов пробормотал:
— Не могу знать… я ведь простой летчик…
— А я — простой бакинский пропагандист! — огрызнулся Сталин. — И не учился в Военной академии.
— Виноват, товарищ Сталин. Поднимем обе дивизии тяжелых бомбардировщиков и прямо на рассвете начнем обрабатывать колонны в степи.
— Правильно, — Сталин вяло махнул рукой. — Займитесь. И договоритесь со штабом ВВС, чтобы вам обеспечили истребительное прикрытие.
Покинув кабинет, Голованов столкнулся в приемной с Егоровым и Жуковым. Спустя полминуты, на лестнице, генерала едва не сбил с ног бежавший вверх по ступенькам Берия.
Маршал и генерал армии, стоя по стойке смирно и не смея даже опустить глаза, принимали разнос. Берия с удовольствием слушал, как Сталин красочно распекает великих полководцев, частенько переходя на матерные характеристики.
— Из-за вас, выродков и предателей, немцы еще до рассвета приедут в Ростов! — выкрикивал Верховный. — Вы не командиры Красной Армии, а стадо тупых баранов! Алкаши недоношенные, не умеете командовать — идите окопы копать, больше пользы принесете! А вы, товарищ Жуков, полевой бордель можете открыть, сифилитик несчастный — сколько баб за год войны поменял? Дождешься, скотина, что не Берия тебя в подвале пристрелит, а какой-нибудь полковник, у которого ты очередную шлюху уведешь! Или тебя на штыки поднимут солдаты, которых ты по ровному полю без артподготовки в атаку гонишь, ублюдок, мать твою… — Он повернул налитые кровью глаза на Берию и прохрипел: — А ты чего стоишь, ишак мингрельский? Где твои знаменитые дивизии?
Старика надо было немного успокоить, направив в правильном направлении верховный гнев, и Берия гордо сообщил:
— Мои войска пытаются исправить глупость армейских идиотов. Полк Пияшева перекрыл шоссе, расстрелял передовые подразделения прорвавшегося противника, взяты пленные. Сейчас Пияшев останавливает бегущих красноармейцев и сажает в оборону. Я направил ему в помощь полк Ваупшасова и диверсионную бригаду Лютого. Так что до утра немцы там ни на шаг не продвинутся.
Егоров торопливо вставил:
— По приказу Тимошенко две дивизии уже заканчивают посадку в эшелоны на станциях Армавир и Краснодар. Там всего двести километров — через шесть-семь часов первые подразделения прибудут в Ростов. Чуть позже подоспеют противотанковые полки и стрелковая бригада из 1-й гвардейской…
Гнев — признак слабого характера — медленно отступал. Выпустив пар, Верховный возвращался в рабочее состояние. Глубокие затяжки окончательно вернули спокойствие — по крайней мере, внешне. Ткнув дымящимся мундштуком трубки в Егорова, Сталин приказал ледяным голосом:
— Докладывайте по порядку.
Поспешно, даже суетливо — пока Верховный не разбушевался повторно и не отдал присутствующему наркому приказ об аресте провинившихся — Егоров шагнул к столу. Дрожащими пальцами маршал расстелил карту и приступил к докладу, водя пальцем по красным и синим пиктограммам оперативно-тактических обозначений.
— Еще прошлой ночью поступили сведения, что противник рокирует подвижные соединения из состава 4-й танковой армии в полосу 6-й полевой. Как стало ясно к середине дня, в полосе нашей 9-й армии были сосредоточены два танковых корпуса. На рассвете немцы начали сильные атаки против центра и правого фланга 9-й при мощной воздушной поддержке. Согласно вашему указанию, на помощь Власову был направлен кавалерийский корпус, дислоцированный в Калмыкии, а также стрелковая дивизия и артиллерийская бригада из Новочеркасска. Около полудня Власов заверил меня по телефону, что противник остановлен, что войска армии прочно удерживают поселок Куйбышевский и что резервы будут использованы для контрудара с целью ликвидировать незначительные вклинения на центральном участке. В вечерней сводке штаб армии также сообщал об успешно отраженных атаках, — Егоров сделал короткую паузу. — Однако около девяти позвонил Гречко, командующий 57-й армии, доложивший, что 9-я отступила, не поставив соседа в известность, и теперь левый фланг 57-й не прикрыт и подвергается сильным атакам противника…
— То есть вы уже четыре часа назад знали о прорыве фронта, но не доложили, — задумчиво прокомментировал Верховный. — Понимаю, не хотели огорчать товарища Сталина подобными второстепенными мелочами.
— Виноват, товарищ Сталин, мы проверяли эти сообщения, — маршал Егоров снова принял стойку «смирно». — Готов понести любое наказание.
— Никого не забудем, когда время придет, — флегматично заверил Верховный. — Продолжайте.
По словам начальника Генштаба, сообщение показалось невероятным и нуждалось в перепроверке. Операторы направления попытались связаться по радио и телефонным линиям с командирами разных уровней, с комендатурами в населенных пунктах. Ответы поступали самые разные и путаные. Штаб фронта был не в курсе происходящего, штаб 9-й армии не отвечал, начальник станции Ровеньки поведал о звуках боя где-то поблизости, а из шахтерского поселка им. Микояна женский голос ответил, что по улицам проехали, стреляя во все стороны, какие-то танки. Однако в 9.40 генерал Власов, связавшись по рации с Генштабом, доложил, что армия отступила на запасные позиции, а просочившиеся в тыл небольшие группы вражеских танков и пехоты вскоре будут уничтожены.
В Генштабе вздохнули с облегчением, поэтому через полчаса, когда Берия сообщил Егорову о приходящих по линии НКВД тревожных докладах, маршал успокоил наркома: дескать, обстановка сложная, но принимаются меры, держим ситуацию под контролем. К общему ужасу, около 11.20 генерал Рябышев доложил, что правый фланг его армии оголен, немцы полностью заняли полосу обороны 9-й армии, а теперь концентрируют пехоту и танки, явно готовясь утром ударить на Таганрог вдоль восточного берега Миуса — во фланг и тыл 38-й армии.
