Профессор обвел аудиторию строгим взглядом, затем, улыбнувшись, сообщил:
— Все это теория, казалось бы, оторванная от жизни, но теперь, получив представление о стратегии врага, мы можем предсказать конкретный характер битвы в начальный период войны.
Он уверенно предположил, что противник вновь с неизбежностью сосредоточит танковые и мотодивизии на узких участках прорыва, предельно массируя мощь первого удара, и попытается пробиться в глубину, действуя бронированными клиньями на нескольких главных направлениях. Поскольку разведка установила места дислокации танковых армий противника, сказал Георгий Самойлович, не сложно определить и маршруты продвижения быстроподвижных соединений, а также следующих за ними пехотных колонн. Он подошел к карте и аккуратно прочертил синим карандашом операционные линии. Это было похоже на волшебство: нарисованные им синие стрелы практически совпадали с теми, которые были нанесены на карту, составленную разведчиками НКГБ и Разведупра.
— Значит, эти дороги должны быть закупорены артполками и бригадами, — резюмировал Тимошенко,
— Все-таки надеетесь повторить наш старый царицынский маневр? — недовольно сказал Сталин. — А если пехота не выдержит и откатится? Может, лучше держать жесткую, с танковыми контратаками, оборону там, где противник наступает, но одновременно самим бить в промежутки между клиньями?
Командующий Киевским военным округом генерал армии Жуков — большой любитель операций на окружение — азартно подхватил: дескать, удар с флангов по прорвавшейся группировке чреват ее окружением и полным разгромом. Иссерсон, который все еще стоял на трибуне, восторженно вскричал:
— Ну конечно! Именно так и надо воевать в середине двадцатого века! Мы должны навязать противнику глубокое, многоактное, многоярусное сражение, включающее в себя все явления операции в эпоху глубоких операций. Сегодня, благодаря развитию радиосвязи, глубокая операция может и должна быть управляемой, то есть составление и нацеливание ударных колонн становится едва ли не самой незначительной частью сражения. Расчленение операции по фронту и в глубину, глубокое развертывание войск в нескольких эшелонах превращают сражение в сплошную цепь слившегося ряда сражений. Основными формами оперативного маневра станут фронтальный удар по внешним линиям в сочетании с сокрушительным маневром из глубин и в глубину по внутренним линиям. Нанося мощные удары со стороны пассивных участков, мы должны стремиться отсекать и окружать вырвавшиеся вперед ударные группировки противника…
Недоуменно почесав ус кончиком трубки, Сталин осведомился, не пророчит ли уважаемый Георгий Самойлович полного отказа от позиционных форм войны. Профессор довольно дипломатично ответил: мол, разумеется, в условиях нашего чрезмерно обширного театра военных действий, да к тому же в начальный период войны, да на отдельных участках фронта — всякой может случиться…
— Однако, — закончил он уверенно, — все принципиально новые факторы глубокой стратегии скажутся в нашей борьбе с полной силой. К тому же, если учесть величайшие цели классового противоборства…
Сталин одобрительно кивнул и предложил военным немедленно переработать и разослать в войска план прикрытия границы, дополнив его оборонительную часть требованием перехода в решительное наступление на пассивных участках. Затем, обведя соратников тяжелым, угрюмым взглядом, произнес главное:
— Немедленно отправьте приказ — начать выдвижение к западной границе корпусов и армий третьего стратегического эшелона. Скрытно, не объявляя мобилизации, призвать как можно больше запасных и отправить в западные военные округа для пополнения дивизий до штатного состава.
Зашумев стульями, Тимошенко, Ворошилов и остальные военачальники старой закваски дружно встали, однако Егоров, скептически покачав головой, заметил.
— К сожалению, мы до сих пор представляем себе это сражение лишь в самых общих чертах. Прежде чем приступать к работе над планом, необходимо провести командно-штабную игру, чтобы проработать на картах возможные ситуации.
— Поторопитесь, — мягко посоветовал Меркулов. — Гитлер намерен ударить через неделю — десятого июня.
Начальник Генштаба заверил наркома госбезопасности, что не позднее чем послезавтра в округа будут разосланы пакеты документов, и предложил всем руководителям Наркомата обороны и командующим округами безотлагательно выехать в Генеральный штаб для участия в игре.
— Не спешите так сильно, — в голосе Сталина вновь зазвучало недовольство. — Мы еще не решили вопросы взаимодействия сухопутных войск с авиацией и флотом.
Время поджимало, поэтому генерал-лейтенант Челобян, следивший за действиями Люфтваффе в Польше, Норвегии и Англии, докладывал сжато и четко. Германская авиация, подытожил он, штурмует наземные соединения группами по 20–30 и даже 50 самолетов. Без долгих обсуждений Егоров предложил включить во Временное наставление пункт о противовоздушной обороне поля боя и о безусловном («Под страхом расстрела», — вставил Берия) прикрытии полевых войск силами истребительной авиации.
Адмирал Кузнецов, нарком Военно-Морского Флота, приготовился докладывать, но сухопутные командиры явно заскучали, и Сталин подумал, что от бывалых кавалеристов при обсуждении этих вопросов пользы будет немного.
— Все могут быть свободны… — разрешил он, сделал паузу и пошутил: — Кроме тех, кого намерен задержать Лаврентий Павлович… А для обсуждения флотских проблем останутся Николай Герасимович и…
— Я остаюсь, — вызвался Молотов. — Как же иначе — флотские вопросы, и вдруг без меня…
Когда Армия, Авиация и Политбюро покинули зал заседаний, трио «морских волков» переместилось в кабинет Сталина. Здесь Кузнецов, усвоивший, что диктатор питает нежную слабость к самым большим и сильным кораблям, начал докладывать именно с них:
— Перед тем, как выехать в Кремль, я получил шифровки. Одна новость — хорошая, другая — похуже…
— Начнем с хорошей, — усмехнулся Сталин.
— Хорошую новость мы ждали только к вечеру, — Кузнецов машинально ткнул пальцем в место на карте, где было нарисовано Баренцево море. — Эскадра прибыла в Мурманск.
Старик просиял. Сбывалась его давняя мечта. Флот разрушенный четверть века назад бездарными проповедниками «мировой революции», возрождался, подобно легендарному Фениксу! Отныне Советский Союз имел шесть линейных кораблей на трех флотах: новейший тяжелый крейсер «Кронштадт» и два дредноута старой русской постройки на Балтике, третий такой же дредноут — на Черном море, и два бывших английских — «Перекоп» и «Каховка» — на Северном флоте. Там же, на Севере, оказались и три бывших английских крейсера — корабли не слишком новые и не самой удачной конструкции, но хоть что-то. К тому же эскадра Северного флота не была заперта босфорским и гибралтарским замками, то есть не возникнет чрезмерных сложностей, если понадобится перебросить корабли на Тихий океан, усилив уже созданную на Дальнем Востоке крейсерскую дивизию. Хотелось бы, конечно, провести на Север побольше новых кораблей, но «Кронштадт» еще проходит испытания, а гигантский линкор «Советский Союз» только недавно спущен на воду и нуждается в двухлетней, не меньше, достройке.
— Надеюсь, ваша плохая новость будет не настолько плохой, как доклад товарища Меркулова, — пошутил Сталин.
По его глазам было видно, что вождь не слишком на это надеется. Как обычно, он был прозорлив.
— Это сообщение дополняет доклад Всеволода Николаевича, — сказал нарком флота. — Немцы двинули корабли на фланги. «Шарнхорст» и «Витторио Венето» проследовали через Гибралтар курсом на восток. «Тирпиц» и «Бисмарк» перебазируются в порты Северной Норвегии.
Молотов не сразу понял, что означает это сообщение, но хватило единственного взгляда на ставшее озабоченным лицо Сталина, и стало ясно: дело серьезное, глава партии и правительства медленно выговорил:
— Создают морские кулаки. Готовят удары по Дарданеллам и Мурманску. — Он неторопливо прогулялся к окну, раскуривая трубку. — Вот нам еще задача. Наверняка немцы попытаются ударить из Греции по нашим позициям в Турции.
