– Пещеры? Да, я слышал про них. – Де Эно, приподнялся на локтях и скривился от боли. – Отшельники… Там живут отшельники…

– Христиане? Язычники?

– Толком никто не знает. Зачем вам они?

– Я ищу магическую чашу, исцеляющую от недугов. Барон Фродоар видел её, держал её в руках. Но он был болен и не смог точно описать местность. Единственное, что он запомнил наверняка, это храм в пещере.

– Храм в пещере? Нет, не слышал, не знаю… У меня есть шут, который, возможно, подскажет вам…

– Шут?

– Он обожает конные прогулки, знает все тропинки вокруг, каждый кустик. Если уж он не расскажет вам, господа, о пещерах, то не расскажет никто…

Шут, гремя бубенцами на красно-зелёных рукавах, явился через несколько минут. На бледном лице горели два чёрных глаза. Потупив взор, он выслушал вопрос графа.

– Да будет известно вашей светлости, что живущие в пещерах добрые люди не любят, когда к ним приезжают вооружённые…

– Добрые люди?

– Да, они так называют себя, – кивнул шут. – И так называют их другие.

– Где-то я уже слышал это… Ах да… – Граф недобро ухмыльгулся. – Странствующий монах, которого мы повстречали…

– И которого нам не удалось разговорить, – подсказал барон де Белен.

– Монах из Альби, – вспоминал граф. – Он тоже называл их добрыми людьми… И что же? Далеко ли пещеры? Знаешь ли ты про скрытый в пещерах храм?

– Добрые люди говорят, что каждая пещера для них – храм Господа. Они ведут уединённую жизнь, иногда путешествуют, чтобы проповедовать. Иногда их называют «утешителями», «ткачами», «чистыми», «катарами». Они отреклись от всего и не принадлежат себе.

– Человек всегда кому-то принадлежит.

– Они принадлежать только Церкви Любви, – ответил шут и, стянув с головы жёлтый колпак, быстро-быстро перекрестился. Из-под его рукава потекла кровь.

– Ты ранен?

– Я дрался, чтобы спасти моего господина, ваша светлость. Не успел обработать рану.

– Иди, – велел граф, – я позову тебя позже.

Шут посмотрел на Ольвие де Эно, тот едва заметно кивнул.

– За два дня, если ехать быстро, можно добраться до ближайших пещер, – сказал шут уже из дверей.

Разбойники появились из-за скалы внезапно – пешие, лёгкие, прыткие, облачённые в кожаные гетры, сандалии, кожаные шапки, длинные рубахи, в кожаных и металлических доспехах, с заплечными мешками для провизии, копьями, мечами, луками со стрелами. Их насчитывалось не более двадцати, но они бежали навстречу рыцарям Робера де Парси с такой решимостью, что у Ван Хеля не было сомнений: где-то за камнями скрывались другие.

– Будьте осторожны! – крикнул Хель барону де Белену. – Это альмогавары! Мы попали в западню.

– Но их мало! – возразил де Белен.

– Остальные не заставят себя ждать. Наши повозки слишком неповоротливы для горной дороги. Да и рыцари тяжеловаты для боя на такой местности.

Рыцари, ехавшие в первых рядах, ринулись на альмогаваров, но почти сразу сбились в кучу, мешая друг другу, толкаясь крупами коней. Разбойники же, стремительные и подвижные, прыгали и вертелись между лошадьми, без труда уклоняясь от ударов.

– Вперёд! – кричал граф, выпучив глаза. – Растопчите этих вонючих псов!

В считанные минуты упорядоченное движение обоза смешалось, на склоне горы появились новые разбойники. Подчиняясь умелому командиру, они пустили в рыцарей графа тучу стрел. Альмогавары разили точно, целясь только в людей и оставляя невредимыми коней: они знали цену богатству – своему и чужому.

– Западня! Это западня! Пресвятая Дева! – раздались голоса оруженосцев.

Ближайшая к Ван Хелю повозка качнулась, перепуганные лошади попятились, колёса съехали с утрамбованной дороги, мелкие камни с шумом посыпались по склону, возница закричал, нахлёстывая лошадей, но они уже не справлялись с тяжестью фургона, который медленно увлекал их за собой в пропасть. Ржание обезумевших животных слилось с треском ломающихся колёс, захрустели оглобли, лопнули ремни, поднялась пыль, и повозка с грохотом покатилась вниз.

Альмогаваров оказалось не менее сотни. В открытом бою они не одолели бы отряд графа де Парси, но тут на их стороне были все преимущества, хотя сил явно не хватало, чтобы накрыть весь обоз целиком. Последние всадники успели развернуться и бросились наутёк, понимая, что сопротивляться на узкой горной тропе бессмысленно.

Шарль Толстяк видел со своего коня, как Хель умело отразил нападение нескольких разбойников. Как всегда, Хель дрался легко, словно играючи. На его лице застыла едва уловимая улыбка снисходительности по отношению к разбойникам. Они были умелыми и сильными бойцами, но для Хеля их мастерство не представляло угрозы. Ни один вражеский клинок не коснулся его. И всё же Толстяк следил за схваткой, внутренне сжавшись. Слишком яростно наседали альмогавары, слишком много их было на том конце обоза даже для неуязвимого Хеля. Но не сверкающие мечи и копья оказались опасны для искусного воина, а обыкновенная случайность…

Два столкнувшихся конных рыцаря опрокинулись навзничь, их тяжеловесные кони – смолянисто-чёрный и белоснежно-белый – перевернулись, забили ногами. Мощные копыта со свистом рассекали воздух, угрожая проломить голову каждому, кто попадёт под них. Рыцари с трудом поднимались на ноги, путаясь в своих плащах, когда в них воткнулись короткие стрелы, пущенные из арбалетов. Опрокинувшиеся кони вспрыгнули, мотая головами и звеня сбруей. Чёрный жеребец шарахнулся в сторону от своего охнувшего хозяина и сбил с ног длинноволосого разбойника. Тот взмахнул рукой и ткнул клинком в шею животного. Конь чёрной тенью взвился над сражавшимися, лягнул кого-то задними ногами, ударил передними, завалился на бок, придавив третьего бойца, вновь поднялся, брызгая кровью и, перекувыркнувшись, налетел всей массой на Ван Хеля. Хель отпрянул, и в то же мгновение ему в грудь ударила стрела.

Шарль Толстяк вскрикнул и замер, не веря своим глазам.

Бившийся в агонии чёрный жеребец подмял под себя Хеля, и они вдвоём полетели в пропасть.

– Ван Хель! Мой друг! – застонал Шарль, и по его щекам заструились слёзы.

Он неуклюже соскочил на землю и побежал к обрыву, но поднятая пыль и устремившаяся в бездну лавина мелких камней не позволили ему разглядеть ничего.

– Ван Хель! Ван Хель! Как же так?! – всхлипывал Шарль. – Ведь ты говорил, что неуязвим… Как же так…

Проскакавший мимо всадник сильно толкнул Шарля, и Толстяк упал, порезав ладони об острые камни на дороге.

– Ван Хель! Где ты, друг мой?! Погиб! Убит!

– Убит! – эхом откликнулись несколько голосов. – Граф де Парси убит! Солдаты, сюда! Отобьём тело его светлости! Не позволим разбойникам надругаться над благочестивым христианином!

Шарль с трудом поднялся.

– Гибельное место, – прошептал он, стряхивая впившиеся в ладони каменные крошки, – дьявольское место, дьявольское время…

Когда Шарль Толстяк вошёл в покои Изабеллы, её не было. Она не знала о возвращении отряда де Парси в замок, не слышала ничего о побоище на горной дороге, не догадывалась о гибели Ван Хеля.

– Она уехала неделю тому назад, – сказала служанка.

– Далеко ли она направилась?

– Решила навестить семью.

– Что ж она, не слышала о разгроме рыцарей его светлости?

– Гонец прискакал на следующий день, – пояснила служанка, виновато глядя в пол, и едва слышно добавила: – Горе-то какое! Горе!

– Семь дней, как уехала? – переспросил Толстяк.

– Точно так, – кивнула девушка.

Он утомлённо вздохнул и тяжёлыми шагами вышел в тесный коридор.

Вечером Толстяк купил небольшую повозку, запряжённую понурой клячей, и двинулся следом за Изабеллой.

«Как я скажу ей? Сумею ли я? Нет, мой язык не привык сообщать о смерти. Но ведь кто-нибудь должен рассказать ей… Кто-нибудь… А нужно ли? Может, нет никакой надобности? Может, пусть она живёт в мечтах, в ожиданиях? Пусть ждёт Ван Хеля до конца своих дней… Нет, так нельзя. Это не по-христиански. Лучше уж я расскажу о его гибели. Она должна знать. Она забудет, время всех излечивает от любых ран. Пусть Изабелла горько поплачет, но со слезами уйдут страдания… А потом, когда её сердце успокоится, она обратит взор к другим молодым людям, полюбит кого-нибудь, станет женой, родит детишек… Да, так и должно быть… А потери… Что ж, жизнь состоит из потерь и находок. Мы находим гораздо больше, чем теряем. Если бы не так, то жизни просто не было бы…»