Артур угрожающе сжал кулаки, взобрался на кровать и навис над хрупким девичьим телом, как огромный утёс. Гвиневера свернулась в комок, пытаясь укрыться от наступавшего кошмара, и притянула к лицу мягкие меха. Мужчина рывком привлёк её к себе и впился губами в её рот. Ответного поцелуя не последовало.

– В твоих глазах я вижу ужас и ненависть, – проговорил Артур, совладав с гневом. – Неужели ты искренне убеждена, что в этом мире что-то изменится, если люди уверуют в распятого на кресте человека, как в божество?

– Как в Спасителя…

– Нет никакого Спасителя!

– Так нельзя говорить… – Она едва не задохнулась от волнения и попыталась отползти от мужа, но Артур вцепился ей в плечи.

– Стой! Сегодня я хочу тебя! Сегодня ты не откажешь мне!

– Не надо… Это грех для меня…

– Нет никакого греха! Есть только польза и вред, только на эти две половины поделён мир! – Артур отбросил в сторону пышные меха и подтащил девушку к себе. – Пусть ты не любишь меня, но моё сердце кипит от любви. Никто и ничто не в силах затушить этот огонь. Ни твоё упрямство, ни твои мольбы…

Девушка прижала руки к груди. Тонкая белая рубаха, её единственный покров, придавала ей в темноте облик призрака, полупрозрачного и воздушного. Глаза лихорадочно блестели.

– Не противься мне, жена!

Артур властно опрокинул Гвиневеру на спину. Быстро сбросив через голову шерстяную тунику, он выпрямился – обнажённый, мощный, длинноволосый. Бледные лучи ночного светила, проникавшие в окно, лишь слегка очерчивали рельефные мышцы его крепкого тела.

– Я давно уже не юнец, чтобы завоёвывать любовь девицы, распушая перед ней пышный хвост. Я таков, каков есть…

– Да, господин мой, – едва слышно выдохнула девушка.

Он раздвинул её ноги, и она зажмурила глаза.

– Боже, прости меня…

Артур не стал грубо вторгаться в её плоть. Некоторое время он лежал рядом с Гвиневерой и тяжёлой рукой гладил её живот и груди, пробуждая в них трепет желания. Прикосновение шершавой ладони понемногу отогнало страх от девушки, но напряжение не покинуло её.

«Смирись, – беззвучно убеждала она себя, – смирись, ибо такова воля Всевышнего. Прими своего мужа, как должна принять законная супруга…»

Лаская её, Артур быстро наливался возбуждением. Гнев и ярость испарились, осталось только ощущение внутреннего нетерпения, зудящей дрожи под сердцем и предвкушение сладостного познания любимой женщины.

Её глаза распахнулись, и он увидел в них жидкое отражение луны, плавающее в слезах.

– Любовь моя, – проговорил он, – перестань терзать себя и меня. Отдайся мне…

– Бери меня! – Она опять зажмурилась, и крупная капля выкатилась из-под ресницы, оставляя на щеке влажный след.

Артур прикоснулся губами ко рту жены и навалился на неё всем телом. Его горячая твердь мигом прорвала девичье сопротивление и внезапно настолько заполнила Гвиневеру, что весь мир перестал существовать на мгновение. Ночная тьма сгустилась, воздух удушливо стянулся в узел и перехватил горло. Затем искрой прожгла боль, и всё тело покрылось испариной…

«Господи! Как же это? Что же такое со мной? Кто я теперь? – мысли бились в голове Гвиневеры, как насмерть перепуганные птицы, попавшие в силки. – Теперь уж я вовсе и не я. Теперь я переполнена чем-то неимоверным, разрушающим меня до основания, рвущим меня на части, забивающим меня до смерти! Какие незнакомые переживания…»

Время утекало вязко и мучительно. Тело понемногу свыкалось с новыми ощущениями и начинало осознавать происходившее. Сжавшееся было сердце стало биться ровнее, но тревога не отступала.

«Я осквернена… Прости, Господи, не по собственной воле пошла я на это…»

Гвиневера лежала и боялась шелохнуться, вслушиваясь в мощное мужское дыхание. Длинные волосы Артура падали ей на лицо, его борода колола шею и грудь, вспотевший мускулистый живот прилипал к её коже.

«Отныне так будет всегда, – тоскливо подумала девушка. – Зачем мне это испытание? Никакого чуда нет в этом. Только горечь унижения…»

Ей казалось, что её нутро готово было лопнуть от проникшего в них инородного тела и что вся она разорвётся от переполнивших её неприятных чувств.

«Вот и свершилось…»

Когда они оба успокоились и Гвиневера уже стала проваливаться в дремоту, растратив все силы, Артур поднялся на локте и долго разглядывал жену, облитую мутным лунным светом и такую неземную в ночном сиянии. После долгого молчания он заговорил:

– Я смотрел на тебя сейчас, и вдруг почувствовал удивление, какого никогда не испытывал. – Артур громко и тяжело вздохнул. В его голосе слышалось замешательство. – Прости, ты уже уснула, я разбудил тебя. Прости… Но что-то новое, неведомое мне переполняет сердце. Никогда не подозревал, что физически начну ощущать время… Я вдвое старше тебя. Сейчас мы вместе. Но двадцать лет назад тебя ещё не было на свете, и мы никак не могли встретиться. Я мог пить воду из здешнего ручья, рвать цветы на соседнем поле, проводить целые дни на склонах наших холмов. Но я не мог даже прикоснуться к тебе. Тебе не существовало! Как бы я ни хотел увидеть тебя, это было невозможно. Всё было, но тебя не было. Мне странно думать об этом… Ты, конечно, не понимаешь этого, да я и не способен объяснить… Но время! Я слышу, как оно проникает в меня, наполняет меня своими токами, делает что-то с моим рассудком…

Гвиневера не отвечала. Её лицо оставалось непроницаемым, только глаза блуждали по его губам, стараясь уловить видимую форму его слов.

– Как осознать, что всё вокруг было, а тебя, любовь моя, не было. Вообще не было! – продолжал говорить Артур. – Жаль, что не могу выразить этого, донести до тебя… Когда теряешь друзей на войне, это привычно. Это почти естественно, ведь мы отправляемся в поход, всегда готовые уйти из жизни. Уйти из жизни – привычно. Разлучаясь с кем-нибудь даже на день, я прощаюсь фактически навсегда. И если мои друзья возвращаются, я радуюсь. Если они погибают, я принимаю это как должное. Такова воля Матери-Земли… Но вот не быть в жизни – ещё не быть – когда всё уже в ней есть… Как это возможно? Я уже жил, уже воевал, уже вкусил крови и женщин, а тебя ещё не было, никто не мог рассказать мне о тебе ничего… Нет, любовь моя, ты была всегда. Ты всегда находилась где-то рядом. Я чувствую это. Ты просто ждала нужного момента, чтобы шагнуть в мою жизнь…

Запыхавшийся Мордред осадил коня прямо перед Артуром. Спрыгнув, он широко расставил ноги и вызывающе вскинул голову.

– Почему ты отказываешь мне в гостеприимстве, Человек-Медведь? – со злостью выкрикнул он. Заходящее солнце окрасило его взъерошенные волосы в розовые тона.

– Чем ты обижен?

– Твоим отношением ко мне!

Артур с удивлением посмотрел на юношу.

– Ты ждал особого внимания, Волчий Вожак? – спросил Артур и сложил руки на груди.

– Я принадлежу роду Кэдмона!

– Здесь много отпрысков славных родов, сын благородного Кэдмона. – Артур нахмурился. – Откуда твоё недовольство? Разве у тебя нет крова над головой? Может, ты и твои воины голодаете? Должно быть, ты хочешь чего-то особенного? Но здесь все равны, Мордред.

– Меня не пускали сюда, в крепость! Не пускали целый день! – выпалил юноша, сверкая глазами.

– Здесь проходил совет вождей Круглого Стола, – спокойно пояснил Артур.

– Разве тут только вожди? – Мордред обвёл рукой стоявших вокруг людей. – Здесь и рядовые воины. Но меня не пустили! Мне отказали! Мне запретили войти!

– Ты не принадлежишь братству Круглого Стола, – спокойно пояснил Артур.

– Разве я недостаточно смел и ловок? Разве не моя Волчья Стая прославилась на всю Британию своими походами?

– Твоя стая имеет дурную славу. Тебя называют самым жестоким разбойником, Мордред.

– Я не разбойник! – хищно оскалился Мордред.

– Ты убиваешь невинных.

– На войне нет невинных! На войне есть свои и чужие, только и всего! Но раз уж ты, Человек-Медведь, заговорил о жестокости, то позволь напомнить, что ты предал огню два монастыря! – злорадно засмеялся юноша. – Две христианские обители! Разве там не было невинных служителей Господа?