Чем ближе была война, тем активнее действовал абвер. Над приграничьем все чаще появлялись самолеты со свастикой на крыльях. Не очень доверяя земным путям, германская разведка переключилась на воздушные. Парашютисты с этих самолетов внешне не вызывали подозрений, они могли легко затереться среди наших людей. С толку сбивала форма – милиционеров, чекистов, бойцов и командиров Красной армии. На грузовых парашютах им доставляли радиоаппаратуру, оружие, взрывчатку и даже авиаполотнища обозначать места для посадки самолетов…

Многое мог бы вспомнить Павел, да только мысли из прошлого, хоть и не столь далекого, невольно возвращались в сегодняшнее. Из-за перегородки доносился все тот же пьяный храп Вернера.

Весенние дни пока не радовали. Теплые ветры еще часто сменялись холодными, северными, в лунные, ясные ночи землю прихватывали морозы. Лишь в полдень распалялось солнышко, с каждым днем все выше поднимая ртутный столбик. Настоящая теплынь пришла лишь в конце апреля. И тут же зачастили благодатные майские дожди с грозами. Вдоволь напоив землю, они быстро пробудили к жизни таившиеся в ней силы, покрыли обширные луга яркими и пестрыми коврами трав, в зеленые одежды нарядили деревья. Зачерствевшее за годы войны человеческое сердце хоть на короткий срок наполнилось радостью обновления.

Порой казалось, что война как бы растерялась перед весной. Уступая раскатистым громам, веселому журчанью ручьев и щебетанью птиц, в полях и лесах приумолкали пушки. Но миллионы людей, стоявших друг против друга в грязных, слякотных траншеях, отлично знали, как недолга эта тишина. Иначе зачем бы с обеих сторон непрерывно, без передышки накапливать силы – гнать из глубокого тыла литерные эшелоны с еще не искалеченными солдатами, сосредотачивать на линии фронта артиллерию и танки, перебрасывать по воздуху свежие эскадрильи истребителей и бомбардировщиков? Зачем круглосуточно работать войсковым штабам, озабоченным тем, где, когда и в каком направлении выгоднее всего привести в действие эти силы? Как обмануть противника и первым обрушить на него удар?

Не начнут ли первыми русские? На этот вопрос должны были ответить многие, но прежде всего военные разведчики. Майор фон Баркель в последние дни совершенно потерял покой. Он чувствовал себя обязанным вводить в действие все новые силы, непрерывно наращивать мощь своих тайных ударов, бросать в тыл к русским самые опытные кадры. Командование вермахта вправе рассчитывать на его полную, достоверную, и, главное – оперативную информацию о противнике.

Чутье опытного, матерого разведчика подсказывало: долго сидеть в обороне русские не станут. Но интуиция нуждалась в подкреплении фактами. А вот с этим-то у Баркеля дело обстояло не лучшим образом. Сколько уже отправил в русский прифронтовой тыл агентов – и по воздуху, и по земле, через так называемые мельдекопфы[1], а что толку? Утешают предельно лаконичными радиограммами о благополучном приземлении и только. Угощают одним и тем же: жив, здоров, приступаю к выполнению задания… Приступаю! А что дальше? Гробовое молчание, не обещающее конца? Из последней партии только Ромашов оказался расторопным и пронырливым. По его данным, на бомбежку ушла эскадрилья «юнкерсов». Для русских ночной удар был настолько неожиданным, что, растерявшись, они не сумели поднять в воздух ни одного самолета. Ни одного! Все пылали синим пламенем.

Откровенно говоря, на Ромашова Баркель не очень-то и рассчитывал: слишком молод. Мальчишка еще, желторотый птенец. Потому и звездочек ему поубавил. А на проверку вон что – сработал лучше многих!

Не ожидал такой прыти от Ромашова и контрразведчик. Если случившееся – правда, осторожность Хрусталева не была лишней. Но почему он все же не заложил писаря после встречи у портного. Почему? Парень ершился, избегал откровенной, доверительной беседы. Как нужно было его понимать? Если так, что писаря он впервые в глаза видит, положиться на него не может, а лезть в петлю кому охота? Ну а потом? Неужели, оказавшись на свободе на родной земле, Ромашов не смог избавиться от своих страхов? Неужели там он не нашел в себе мужества порвать с врагами? Чем оправдать его поступок, а точнее – преступление? И можно ли такое вообще оправдать?

Ну а контрразведчики, сослуживцы Хрусталева? Где были они? Почему не воспользовались информацией? Почему не встретили «гостя»?

Прозевали они и Пухова. Последняя шифровка Цент-ра, принесенная на явку связным, огорчила и озадачила Хрусталева. Он тут же сжег ее, сохранив в памяти каждую фразу. «Указанный Вами район вероятного приземления агента по кличке Пухов, – официальным языком сообщалось в ней, – был оцеплен усиленными войсковыми нарядами. По характерному звуку моторов «юнкерса» нам удалось засечь время и место выброски парашютиста. С рассветом на проческу местности были брошены парашют, наспех зарытый под деревом. Его владелец бесследно исчез.

Мы ни на час не прекращаем войсковые и агентурные мероприятия и не теряем надежду обезвредить шпиона. Вместе с тем рассчитываем и на Вашу помощь. Предлагаем взять под строжайший контроль возможное возвращение Пухова. Ни при каких обстоятельствах нельзя допустить передачи собранных им материалов в руки абвера, что имело бы для нас непредсказуемые последствия».

Сплошные вопросы. И опять ломай голову, не спи по ночам. А посоветоваться не с кем, подсказчиков здесь нет, изволь доводить до всего сам.

В штабе только и разговоров было, что об удачном налете. Шеф не упустил случая специальным приказом отметить успешные действия своего агента, а заодно и «новый вклад абверкоманды в победу Германии». Он заметно воспрянул духом, ходил с гордо поднятой головой. Но через какое-то время его лицо опять стали покрывать тени. Фон Баркель все еще не мог ответить на главный вопрос: готовы ли русские ударить первыми? Какими силами?

Он подолгу простаивал у секретной карты, медленно, научающее водил указкой по жирно прочерченной, с замысловатыми изломами линии, обозначавшей центральный участок фронта. Эта линия тянулась с севера на юг, восточнее Минска, Могилева и Бобруйска. Мысленно путешествуя по ней, он думал о тех неизбежных переменах, которые с наступлением весны начались на фронте. Перегруппировки войск обеих сторон всегда предшествуют крупным сражениям. Существенные коррективы в размещение своих сил предполагал внести и фон Баркель. Но его поле боя было гораздо обширнее, оно тянулось далеко на восток от армейских позиций. Вместившееся на оперативной карте пространство с синими, петляющими жилками речек, с четкими, прямыми линиями дорог, нанизавшими на себя прямоугольнички населенных пунктов, с расплывчатыми, словно чернильными, пятнами озер, густо пестрело разноцветными кружочками, треугольничками, цифрами и флажками… На этой карте Баркель отражал каждую операцию в русском прифронтовом тылу. Пометки, сделанные его рукой, фиксировали количество отправленных туда шпионов, место и время их приземления, границы районов, в которых им надлежало действовать… Там изо дня в день, из месяца в месяц вел он свои тайные сражения. Они отличались от фронтовых не только особой, изощренной хитростью. Самое существенное их отличие состояло в ином. Если генералы вермахта бросали в бой соотечественников, то фон Баркель воевал в основном руками «иноземцев». Он никем и ничем не брезговал, беря к себе на службу разного рода отщепенцев, ибо знал, что только из такого «материала» и можно делать шпионов. Убийца, ушедший от возмездия. Вор-рецидивист, не рассчитывающий на помилование. Трус, отступивший от воинской клятвы. Белогвардеец, все еще сводящий счеты с советской властью. Кулак, не пожелавший строить новую жизнь. Внутренне он глубоко презирал их, презирал до физического отвращения, и тем не менее… Уж очень заманчиво да и выгодно было загребать жар чужими руками. Конечно, он и в мыслях допустить не мог, как это немец пойдет против Германии. А вот русские, украинцы, белорусы и прочие пусть идут, против собственной страны, лучшей участи они и не достойны… В жаждущей новых побед душе профессионального разведчика само собой возникло желание немедленно отправиться на фронт, чтобы лично окунуться в предгрозовую атмосферу и там, на месте понять, чем еще помочь вермахту. К тому же он давно не встречался со своими коллегами – разведчиками из армейских штабов. Пока позволяет обстановка, можно сообща обсудить наболевшие вопросы и согласовать дальнейшие действия.