Когда «тайноносителя» увезли, Баркель приказал прислать в штаб Соболя.

– Догадываешься, зачем я тебя вызвал? – шеф привстал за столом, протянул руку.

– Никак нет, господин майор.

– Ну, а знаешь, кого я сегодня отправил в зондер-лагерь?

– Писаря, вроде бы… Прошел слух…

– А как думаешь – за что?

– Говорят, раскололи его.

– Вот-вот! Наткнулся на кулак своим грязным рылом. Попробовал вокруг пальца обвести, и кого? Меня! Не вышло. Я мог бы сам его выпотрошить, да неохота руки марать… Ничего, в зондер-лагере это умеют не хуже меня. Если Кусаков – русский агент, в чем я абсолютно уверен, завтра же ему болтаться на пеньковой веревочке. Хотел в рай, а окажется в аду.

– Туда ему и дорога, господин майор, – вставил Павел.

– Да, ему туда, с ним-то все ясно. А вот как мне быть с тобой? Тебе-то куда? – спросил сам себя Баркаль, подпустив, по своему обыкновению, туманца. Он обожал начинать серьезные беседы с психологического прощупывания. – Может, хватит тебе с твоим почерком гайки крутить? Место в штабе освободилось. Как, пойдешь? Или и ты со временем вздумаешь в русский тыл проситься? Под благовидным предлогом, разумеется… Как тот Кусаков, – добавил он, опускаясь в кресло.

– Да вы что… Вы, наверное, шутите, господин майор…

– Мне сейчас не до шуток. Я счел своим долгом пре-дупредить тебя заранее. – Баркель пристально смотрел на своего собеседника. – Так что заруби это себе на носу. Каждый, кого беру в штаб, должен знать, что ожидает его в случае предательства.

– Я вас понял, господин майор. Допустить в штаб можно не всякого.

– Вот именно. Приходится проверять и перепроверять.

– Со мной все это уже было. Даже под пулями стоял.

– Знаю, потому и беру. Рассчитываю на твою верность великой Германии и нашему фюреру. Хайль Гитлер! – майор вскочил с места и выбросил вперед руку.

Павлу ничего не оставалось, как повторить его жест.

В штаб абверкоманды Павел перебрался уже на следующий день. Шефствовать над новичком начальник команды поручил своему ближайшему помощнику, гауптману Шустеру. В отличие от Баркеля гауптман совершенно свободно владел русским языком, чувствовалось, что к работе на Советский Союз его подготовили основательно. Это был типичный вестфалец, человек «красной земли», отличавшийся необыкновенным упрямством и крайней несдержанностью. Все, кому приходилось с ним сталкиваться, проявляли максимум осторожности и в словах, и в поступках. Если он кого наказывал, то непременно на полную катушку. Частенько заглядывал он и в гараж, и тогда, боясь не угодить ему, все принимались за работу с особым усердием. Так поступал и Хрусталев, избегая малейших осложнений.

Поскольку гауптмана побаивались не меньше, чем самого шефа, то его приближение к гаражу никогда не оставалось незамеченным. А приметить его, даже издали, было нетрудно. Шустер обладал высоким ростом, стройной, поджарой фигурой, продолговатым лицом с крупным, тяжелым подбородком. Из-под форменной, с высокой тульей фуражки выбивались густые пряди огненно-рыжих волос.

Павел прекрасно понимал, что больше всего интересовало гауптмана в гараже. Конечно же, люди, их благона-дежность. Изучал он их везде и не только наблюдая сo стороны. Подходил к машине или верстаку, заводил какой-либо чисто деловой разговор, а знать ему важно было одно – чем человек дышит. Так начал он принюхиваться и к новому слесарю.

– Ты кто, Соболь? – спросил гауптман со свойственной ему бесцеремонностью, остановившись у верстака.

– Так точно! – ответил Павел, откладывая в сторону тормозную колодку, с которой счищал ржавчину.

– Ну как, акклиматизировался? – ввернул он трудное словцо.

– Вроде бы, да.

– А ты давай не вроде, а наверняка. Климат у нас тут что надо. Это тебе не в Сибири. – Гауптман счел нужным напомнить, что ему известен жизненный путь Лугового – Соболя.

– В Сибири тоже хорошо, зря ею пугают. Климат там здоровый.

– Смотря для кого, – заметил Шустер, поежившись. – Тебе, коренному сибиряку, там было неплохо.

– Да разве я коренной, – возразил Павел, поняв, что эту неточность гауптман допустил не случайно. У опытного, профессионального разведчика такого не бывает.

– Как только там живут! Суровая зима, лютые морозы. Ну что там тебя прельщало?

– В Сибири столько соблазнов, господин гауптман. Из-за них-то моя жизнь, можно сказать, кувырком пошла.

– Кувырком, говоришь?

– Да, да. То есть вверх тормашками.

– Каким это образом? Из-за чего?

– Слишком увлекся охотой… На соболя… Потому господин шеф и предложил мне такую кличку. Вы сами видели когда-нибудь живого соболя? Или хотя бы мех с него? Натуральное золото.

– На соболя я не ходил, а белочек постреливал. Норки тоже здесь попадаются – и европейские, и американские.

– Давно здесь не охотились?

– Здесь? В этих лесах? Да ты что! – зачастил гаупт-ман, удивляясь неосведомленности новичка, – Ты что, не знаешь, что все окрестные леса буквально кишат русскими партизанами? – Он сделал паузу, чтобы вернуться к своей главной мысли. – Кстати, где ты там охотился? В каких местах?

– За Байкалом, господин гауптман, про Баргузин слыхали? Известнейший заповедник. В запретную зону ходил. И не однажды.

Шустер был уже близок к цели, и то, что пока не удалось ни к чему придраться, гауптмана даже успокаивало. Человек ему все-таки нужен. Позарез. А у этого парня, кажется, все чисто, так что и хитрости ни к чему. Как говорится, финты-фанты, немецкие куранты. Но оставалась еще одна деталь, правда, очень мелкая, но ловить надо именно на мелочах. На крупном черта с два поймаешь. Выудил ее Шустер из одного охотничьего рассказа. Если Соболь врал, тут он споткнется.

– Как же ты его искал, этого зверька? Поделись опытом, – попросил хитрый вестфалец. – Может, и мне пригодится.

– О, соболь – большой путешественник – со знанием дела начал Хрусталев. – Бывало как чесанет по кочкам да валежнику. Выслеживать его надо поверху. Особенно на деревьях с обломившимися или усохшими верхушками, там он кормится. На остолопах… Там он то дупло беличье найдет, то гнездо птичье. И с такой жадностью набросится на поживу, что о нашем брате, охотнике, вовсе забудет.

– Любопытно, – оказал Шустер. – Очень даже любопытно… Остолопы… Придумают же!..

Разумеется, все это он давно знал. Ему важно было убедиться, знает ли Соболь. Действительно ли он охотник или только выдает себя за него?

«Рыжий как лиса, и такой же хитрый, – подумал Хрусталев о своем очередном экзаменаторе. – Издалека начал. С заездом. Но сколько же таких «заездов» еще будет?

Собственно, и «стажировка» преследовала те же цели. Шустеру ее поручили не случайно: кроме своих обширных профессиональных знаний, некоторого умения ставить психологические опыты, – пальма первенства здесь принадлежала шефу, – он обладал и необходимыми писарю абвера практическими навыками, к примеру в делопроизводстве. Знал, какие документы в Советской армии выдают солдатам и офицерам, их содержание и форму, мог собственноручно изготовить любой бланк. Из своего пухлого, довольно вместительного портфеля он вытряхнул на стол стажера целый ворох деловых бумаг: удостоверений личности, просто удостоверений, командировочных предписаний, вещевых и продовольственных аттестатов. И все они были украшены не только гербовыми печатями и штампами, но и подлинными подписями командиров воинских частей и начальников штабов. Их основное назначение теперь состояло в том, чтобы служить образцами при изготовлении фальшивок.

На железных полках громоздкого сейфа, занимавшего один жз углов «кабинета» писаря, хранились всевозможные бланки, предназначавшиеся для заполнения чистейшей липой. В картонных коробках навалом лежали искусно изготовленные штампы и печати, точно воспроизводившие подлинные. Образцы для них абвер добывал где только мог, но главным образом на поле боя. Его специальные команды довольно оперативно обшаривали трофейные машины, особенно штабные автобусы, выворачивали карманы убитых и тяжело раненых, охотились за простофилями и зеваками, если удавалось проникнуть в расположение советских воинских частей.