– Взрослым? – Павлик, не сдержавшись, громко прыснул. – Ну, вы, дяденька, даете. Да таким, как я, намного лучше, сподручнее. У бандюг под самым носом прошмыгну. Черта с два заметят.
Чекист и отец переглянулись. По выражению их лиц Павлик понял, что продолжать разговор бесполезно, ни тот, ни другой ему не уступят. Ни за что. Остается одно – решать самому. Решать, не откладывая.
Он молча вышел из хаты, постоял за углом, прислушиваясь к двери в сенях. Нет, за ним никто не шел, даже отец. Решившись окончательно, бросился в огород, а дальше – польем, Волчьей балкой. Добежал до сельских садов. Прячась за деревьями, пробрался в самый центр села. Бандиты сгоняли людей на площадь. Слышались бабий визг и детский плач. Прижимаясь а забору, Павлик медленно пошел вдоль площади, беря на учет каждого, кто имел при себе оружие. Свои разведданные заносил на клочок бумаги, который незаметно прятал в кепку. Увидят – расправятся тут же, не посмотрят, что маленький. Нужно было добраться и до тачанок с «максимами». Разыскать их удалось на берегу, у водопоя. Несколько дюжих головорезов, раздевшись догола, купали коней. Павлик стащил с головы кепку, вынул из-за подкладки свои заметки, прибавил к прежним цифрам еще одну, последнюю…
Возвращался тем же путем. Бежал и все оглядывался – не гонятся ли? Обошлись!
– Может, возьмете меня к себе бойцом? – улыбаясь, сказал он командиру после своего доклада.
Служить Павла призвали на заставу, в Белоруссию. Граница с панской Польшей была неспокойной. Редкие ночи обходились без схваток. К опасностям Хрусталев привык быстро, чувство страха ему было неведомо. Ночь ли, день ли… Но однажды… В ту ночь Павел лежал в секрете. Немного нервничал: хорошо видеть мешала темень, слышать – порывы ветра. А надо было быть внимательным. Начальник заставы предупредил: между двенадцатью и двумя возможен прорыв в наш тыл. Павел без конца сверялся с часами (были у него наручные, со светящимся циферблатом). Раз взглянул, другой… И показалось ему, что минутная стрелка бесконтрольно пробежала добрую половину циферблата. «Что ж это я? – чуть не вскрикнул Павел. – Лазутчиков проспал?» От испуга замерло сердце, по телу пробежала дрожь. Ничего похожего никогда он не испытывал. Вот что такое страх. Страх не за себя – за границу.
Осенью 1939 года, когда были освобождены западные районы Белоруссии, погранотряд Хрусталева перебросили на другой участок. Заставы расположились в Авгус-товских лесах. Теперь уже по ту сторону рубежа стояли немецкие солдаты. Мозоля нашим заставам глаза, они со-здавали видимость обычной дозорной службы. Но что они тут охраняли? Свою страну? Земли, до которых было ой как далеко?
Пока штабы германских армий, переброшенных якобы для отдыха поближе к советской территории, наносили на карты новую обстановку, выбирали направления для ударов, ближние и дальние цели, не сидела сложа руки и военная разведка. Она изо всех сил старалась заглянуть как можно дальше в советский тыл, добраться до военных тайн. А «заглянуть» и «добраться» было совсем не просто. За линию границы не проникнешь, если предварительно не высмотришь подходящие для этого места, не изучишь систему охраны. Этим-то и занялись немецкие «пограничники».
Хрусталев не мог не вспоминать об этом – ведь его поединок с абвером фактически начался осенью 1940 года. На заставе. В Августовских лесах.
Трудно пришлось в первой же схватке с агентами германской разведки. Их было девять. Все, как на подбор, – рослые, крепкие, в каждом их движении чувствовалась отличная выучка. Словом, шпионы-профессионалы. Оружия навешали на себя хоть отбавляй: по два автомата, по два крупнокалиберных пистолета, на поясных ремнях – гранаты системы Мильса, охотничьи ножи.
Их след обнаружили в полночь. Розыскная собака Фрин – Павел не забыл и ее необычную кличку, и мощные, сшибающие с ног удары грудью, и острейшие клыки, которыми на дрессировках она впивалась в его ватник, – в этот раз сразу же учуяла чужие, прямо-таки взбесившие ее запахи. С места рванулась по следу и, легко посылая вперед свое поджарое, мускулистое тело, сильно отталкиваясь пружинистыми лапами, казалось, не бежала, а летела. Ее все больше и больше раздражали, приводя в ярость, эти запахи, ощущавшиеся с каждой сотней метров все острее. Фрин с нетерпением дожидался того счастливого момента. Когда сможет увидеть перед собой ссутулившуюся от быстрого бега спину и сначала ударить в нее грудью, а затем вонзиться клыками. Однако этого не случилось. Лазутчики знали, как отделаться от своего опасного преследователя. Встретив на пути ручей, побрели по нему. Ручей привел к речке с крутыми извилистыми берегами. Перебрались на противоположный берег. Двух вод-ных преград было достаточно, чтобы сбить с толку самую опытную овчарку. А тут еще подвернулась им накатанная, заслеженная дорога.
Командование отряда быстро убедилось, что одной поисковой группой с этими бандитами не справиться. К операции подключили новые силы. Заслоны и дозоры перекрыли пути в тылу участка: шоссе, проселочные дороги, большие и малые тропы. Добровольные народные дружины выставили свои посты в населенных пунктах.
Поняв, что они обложены, абверовцы решили прорываться сквозь кольцо малыми группами. Первую (троих) схватили так внезапно, что не прогремел ни один выстрел. Но со следующей «троицей» пришлось повоевать. Бой завязался на окраине тихого, малолюдного местечка. Дозорные заметили мужчину, подозрительно озиравшегося по сторонам. Его окликнули. Тот – ноль внимания, шагает себе и все. Окликнули еще раз, не помогло. Тогда пальнули из винтовки, но не в него, а чуть выше. Думали, посвист пули образумит. А он оглянулся – и наутек. Да так драпанул, что и на рысаке не догнать. Пришлось опять применить оружие. Взять, однако, его следовало живым, и Хрусталев выстрелил в ногу. Лазутчик запрыгал, закружил…
«Где твои дружки? – спросили его, отобрав заряженный автомат. – Показывай!»
Он, кривясь от боли и зажимая освободившимися руками кровоточащую рану, что-то невнятно промычал, а затем указал глазами на бревенчатый домик под соломенной крышей. Кто бы мог подумать, что прорвавшиеся из-за границы германские разведчики прячутся там. С его хозяйкой – одинокой, старой женщиной не посчитались, вломились без спроса… Как же их взять? Добровольно не сдадутся. И пистолеты, и те же «мильсовки» – все пустят в ход.
К дому подбирались скрытно. Где короткими перебежками, где ползком, от дерева к дереву, от куста к кусту. Притаились, стали наблюдать. Казалось, там нет ни души. Белые занавески на окнах не шевелились, дверь в сени оставалась прикрытой. «Выходите по одному и бросайте оружие!» – приказал Хрусталев. Его, конечно, услышали, но продолжали хранить молчание. «Сдавайтесь, ваше сопротивление бесполезно!» Теперь-то они отозвались. Не словами, а пулями. Пока из окон стреляли, хозяйка подкралась к двери и выскочила во двор. Хрусталеву, поползшему в дом, успела шепнуть: «Будьте осторожны, они – в подвале». И действительно: едва Павел добрался до прихожей, из половиц полетела щепа, завизжали пули. «Бей через пол!» – услышал он голос своего командира. Странно и непривычно было стрелять, не видя противника. Подоспели товарищи, принялись вместе дырявить пол. Наконец из подвала сквозь стоны послышалось: «Сдаемся».
Последних из девяти задержали много дней спустя. На допросах лазутчики несли всякую околесицу. Дескать, они и не диверсанты, и не шпионы, через границу по-шли лишь с одной целью – малость поживиться. В Белоруссии, мол, живут богаче, чем в Польше. Раздобыли бы масла и сала, выменяли кое-что из барахлишка и отправились бы туда, откуда пришли. Этим сказкам, конечно, никто не верил. Возвращаться им надо было по другому, более точному адресу: в местечко Сулеювек, что близ Варшавы. Там абвер формировал и оснащал группы для засылки на советскую территорию. В кадрах недостатка не было: искусству шпионажа и диверсий глубоко, со знанием дела обучала специальная школа… Там же накануне войны разместился и оперативный штаб, получивший наименование «Вали». Главарь абвера адмирал Канарис, опытный мастер по части темных дел, возложил на него руководство полевыми органами германской разведки, приданными армии вторжения.
