Он сказал Джорджиане, что он один из вымирающего племени. Так оно и есть. Возможно, этому следовало радоваться. Он не чувствовал в себе желания стать частью нового порядка. Он понимал, что дни его золотой славы прошли.

Что ж, пусть уходят, сказал он себе. Надо просто радоваться тому, что они были. Было трудно, однако, удержаться от наводящих грусть воспоминаний о своей блистательной молодости. Он вновь и вновь вызывал в памяти те годы. Молодой Сол был не только талантлив, но и способен на яркие порывы. Когда ему было двадцать пять, его как-то пригласили в Прагу дирижировать оркестром Чешской филармонии. За несколько минут до начала концерта выяснилось, что у солистки, исполняющей партию фортепьяно, приступ жестокой мигрени и она не в состоянии выйти из своей артистической. Не моргнув глазом, Сол вышел на сцену, сел за рояль и сыграл феноменально трудный Третий концерт Прокофьева, управляя оркестром со своего места за клавишами.

Это был возбуждающий опыт. Экстатический. Он вдохновил его на новые подвиги. От воспоминаний его бросило в жар.

Он подумал о Тэре. Ей было сейчас немного за тридцать. Мир лежал у ее ног. Тогда как он прошел уже больше половины жизненного пути, и все вокруг было слишком хорошо известно ему. Интересно, есть ли гребень у этого холма?

Он понимал, что достиг очень многого, но ради чего? Вся эта борьба, энергия, усилия. Все, что он тратил. Отдавал. Ради чего все это?

Эта вульгарная жалость к самому себе должна быть нещадно искоренена, решил он.

Тулио беззлобно пнул ногой маленького пуделя, прежде чем наклониться и вытереть лужу под обеденным столом.

Щенок угрожающе зарычал и вцепился в ботинок, пытаясь прокусить мягкую кожу.

– Тулио, не дразни его, – сказала Джорджиана.

– Вам надо приучать его к порядку, – заявил Тулио, сдвинув вместе густые черные брови, что придавало ему суровый вид. Он знал, что Джорджиане нравится такое выражение его лица. – И посмотрите, он прокусил мой ботинок.

– Я куплю тебе другую пару, – сказала Джорджиана, надув губы. Она знала, что это нравится ему.

Тулио секунду или две сохранял обиженный вид.

Раздался звонок домофона. Джорджиана выразительно посмотрела на своего слугу.

Он снял трубку, прикрыв микрофон рукой. Хозяйка и слуга пристально смотрели друг на друга.

– Мне потом зайти? – спросил Тулио, зажигательно глядя на нее карими глазами. Джорджиана слегка отвернула голову, открывая взору молодого человека свою молочно-белую шею, сохранившую гладкость и нежность благодаря годам массажа и заботливого ухода. Она искоса бросила на Тулио по-девичьи кокетливый взгляд. Затем изобразила на лице холодную суровость.

– Мои гости ждут, чтобы их впустили, – сказала она слуге, указав пальцем на трубку. Напоминел о работе, которую следует выполнять. О его положении наемного слуги.

В течение всего вечера Джорджиана и Тулио тайно флиртовали друг с другом. Это была соблазнительная игра. Ничего серьезного. Мимолетно схваченный взгляд, легкое касание пальцев при передаче бокала из рук в руки. Но каждый контакт сопровождался всплеском ощущений, краткой искрой тока короткого замыкания.

Когда гости ушли, Тулио составил бокалы, тарелки, пепельницы на поднос и отнес на кухню. Он сложил раскладной, покрытый зеленым сукном карточный столик и убрал его во встроенный шкаф в коридоре. Методично загрузил посудомоечную машину, поместил остатки еды в герметичные контейнеры в холодильник и открыл форточки, чтобы проветрить квартиру от сигаретного дыма.

Когда вся эта работа, наконец, была закончена, он причесал волосы, обрызгал себя одеколоном и негромко постучал в дверь спальни Джорджианы.

– Входи.

Она сидела за туалетным столиком. Спокойная, безмятежная. Тулио видел выражение лица женщины, глядящей на него из зеркала. Это было лицо женщины, довольной тем, что она видит перед собой.

Он подошел и встал позади нее. Коснулся тонкими смуглыми пальцами тонкого крепдешина, окутывающего ее плечи. Изящно очерченные хрупкие кости проступали через ткань.

Тулио скользнул пальцами по поверхности шелка, обнажая плечи и длинные руки Джорджианы. В зеркале он видел ее девичью, так и не достигшую зрелости грудь, жемчужно-белую, с нежными розовыми сосками, уже приятно отвердевшими.

В свои двадцать лет Тулио мог без труда прийти в возбуждение при виде прекрасного обнаженного женского тела, даже если его обладательнице было далеко за сорок.

Он опустился на колени и прижался щекой к мраморной спине Джорджианы, обнимая ее за талию. Его руки поползли вверх. Решив соблюсти осторожность, он деликатно спросил:

– Сегодня можно?

В зеркале он видел, что его пальцы почти достигли нежной линии ее груди. Она сделала глубокий вдох. Тулио сразу же замер. Он знал, что она пуглива, как лань. До сих пор. Несмотря на то, что он уже десятки раз овладевал ею.

Каждый раз он должен был действовать с осторожностью. Обхаживать ее заново. Никогда не выглядеть самонадеянным. Не предъявлять прав на нее. С почтительной благодарностью принимать дарованную ему милость.

Это не раздражало Тулио. Наоборот, его развлекала эта игра. Он учился управлять ее эмоциями и сдерживать свои. Это было захватывающее занятие.

И когда он, наконец, доводил ее до состояния мольбы, до срывающегося дыхания, он легко и быстро завершал дело.

Миссис Ксавьер предпочитала простое прямолинейное действие, без фантазий. Традиционная позиция. Мужчина сверху. Минимум движений. Ему не требовалось больших усилий, чтобы достичь удовлетворения.

Кроме того, это давало иные преимущества.

Богатые стареющие женщины имеют склонность выражать свою признательность весьма приятным способом. Подарки в виде сшитых на заказ костюмов, кожаных пиджаков, шелковых рубашек. Все это уже было у него в изобилии. Премии к его ежемесячному жалованью.

Он решил, что если будет вести себя правильно, то сможет рассчитывать и на более ценные приобретения. У него вошло в привычку просматривать в воскресной газете колонку, посвященную обзору хороших классических автомобилей, подбирая тот, что удовлетворит его вкус.

Тулио взглянул в зеркало и увидел, что Джорджиана закрыла глаза. Он коснулся пальцами соска. Джорджиана издала короткий стон в знак согласия на продолжение действия.

Тулио поднял ее с банкетки и положил на кровать.

Когда он накрыл ее своим телом и кости ее поджарой, как у породистой борзой, фигуры уперлись в его накачанные мышцы, он вспомнил о своей маленькой Роне, молодой медсестре-шотландке, с которой он встречался в свободные вечера. У Роны все косточки были глубоко спрятаны под роскошной упругой плотью. Она была медицинским работником и без смущения и брезгливости ублажала его способами, которые молодой человек находил в высшей степени приятными.

Джорджиана откинула голову назад, ее дыхание участилось. Легкие, неглубокие вдохи. "Сейчас, сейчас", – шептала она себе. Иногда это случалось. Иногда нет. Тулио пора уже было бы научиться делать все так, чтобы она испытывала это каждый раз.

Но в любом случае ей было приятно слышать стон его собственного удовлетворения. Знать, что она все еще прекрасна и желанна.

Она лежала под ним, неподвижная и пассивная, размышляя, как же это случилось, что в ней пробудился интерес к сексу в такую пору ее жизни? Она много раз пыталась точно определить момент, с которого все началось. Но безуспешно.

Она пыталась оживить в памяти дни, проведенные в дорогой частной клинике, и подробности курса терапии, который она проходила там. Она считала, что это должно быть как-то связано. Но как бы она ни напрягала память, она не могла вспомнить ничего существенного. Там были постоянные групповые дискуссии на тему секса. Да, она помнила это. Она была уверена, что они не помогли ни на йоту. Если честно, они были смертельно скучны.

Нет, не эти разговоры были той пружиной, которая дала толчок к ее возрождению. Не в этом был ключ к разгадке.