— Или ты полагаешь, я с тобой не справлюсь? — закончил он.

— Справишься, — согласился Маву. Он тут же переменил тон, заговорил преувеличенно обидчиво: — Что, мне уже с красивой женщиной и поговорить нельзя? Сразу начинаешь черт знает что думать…

— Иди-ка ты, братец, к принцессе, — приказал Стенхе. А когда Руттул спросил Хаби, как ей понравились майярцы, она сказала простодушно:

— Уж и не знаю, как дальше будет. Какие-то они все бестолковые, крикливые…

— Все?

— Ну не все, — весело призналась Хаби. — Ты, господин, заметил юношу-хокарэма? Он пытался за мной ухаживать. Милый мальчик… А кто второй хокарэм, что останется при маленькой госпоже? Этот тугоухий? Ох какой неприятный человек! Сколько боги ему недодали слуха, он добирает глазами. Так и зыркает, так и зыркает… Это он останется или другой, ленивый такой?

— А тугоухого как зовут? — поинтересовался Руттул. — Стенхе?

— Наутхо, по-моему. Стенхе — другой, любезный такой, степенный господин. Он же не хокарэм.

— Хокарэм, — сказал Руттул. — Будь с ними поосторожнее, — предупредил он. — Они, конечно, не оборотни, как молва говорит, но люди опасные.

…Среди ночи Савири проснулась, завозилась в постели, осторожно высвобождая подол рубашки из-под няньки, спящей в ногах широченной кровати. Та не проснулась, лишь пробормотала что-то сонно и перевернулась на другой бок.

Девочка выбралась из-за полога, окружающего кровать шелестящей стеной. В просторной спальне было темно, душно и совсем не тихо. Сонное дыхание, храп, постанывания — ведь полтора десятка человек, почти вся принцессина свита, спали сейчас в этой комнате.

Маленькая королевна пересекла комнату, пробираясь к дверям. Там, у порога, спал на ковре из волчьих шкур Маву. Девочка присела на корточки около него, шепнула почти неслышно: «Маву, проснись…» Он проснулся тотчас же и не шевелясь скосил глаза на свою маленькую госпожу.

— Маву, мне страшно, давай походим.

— Разбудим всех, — так же тихо возразил он. — Суматоха начнется.

— А мы в коридоре походим.

Тогда он встал, поднял маленькую госпожу на руки и поставил на ковер, чтобы ножки ее не застыли, скользнул к кровати, каким-то чудом отыскал башмачки и теплую шаль, вернулся к принцессе и, присев, надел башмачки на холодные ножки.

Дверь открылась легко, без скрипа. Они вышли в темноту коридора и пошли туда, где полоской лунного света угадывалось окно. Окно было широкое, оно выходило во внутренний дворик и было открыто. Девочка пожелала вылезти через него во двор. Маву осторожно выглянул — дворик был пуст.

Тогда Маву легко спрыгнул во двор. Маленькая принцесса, сопя, полезла через подоконник. Маву принял ее на руки и опустил на землю.

Во дворе черными громадами высились деревья, журчал маленький фонтанчик, и девочка сразу же бросилась к нему — плескаться. Она забыла страх и рассмеялась. Почти тотчас послышались шаги по каменным плитам. Маву настороженно выступил вперед.

Входившего во двор человека разглядеть было трудно, только черный силуэт.

— Кто тут? — тихо, но властным, твердым голосом спросил вошедший, и Маву узнал голос Руттула.

Руттул, спокойный и уверенный, ждал ответа.

— Прошу прощения, сиятельный принц, — заговорил Маву, чуть кланяясь, чтоб не сочли за невежу. — Маленькой госпоже не спится.

Руттул шагнул вперед и разглядел за плотной фигурой Маву закутанную в шаль девочку.

— Госпоже что-то не нравится? — спросил Руттул, глядя на нее с высоты своего роста.

Девочка вспомнила вдруг, что она принцесса, дочь короля, и, выпустив из рук полу хокарэмской куртки, выступила навстречу Руттулу. Ей все еще было страшно, но внушенные с пеленок слова о королевском достоинстве заслонили трепет перед страшным человеком, в доме которого ей теперь придется жить. Она сказала:

— Пусть Маву объяснит.

Маву призадумался только на мгновение.

— Душно, — проговорил он. — В покоях спит много людей, и дышать нечем совершенно. А госпожа не привыкла ночевать с такой многочисленной свитой.

— Да, — подтвердила маленькая принцесса. — И становится страшно-страшно.

— Чего ж тебе бояться, госпожа? — ответил Руттул, и по голосу было заметно, что он усмехается. — Мой дом охраняется очень хорошо.

— А я тебя боюсь, — призналась девочка.

— Я такой страшный?

— Не знаю, — отвечала девочка храбро. — И Маву не знает. — Она оглянулась на Маву.

Маву не стал ни опровергать, ни подтверждать слова своей маленькой госпожи.

— О тебе разное говорят, господин, — сказал он вольно. — Тебя боятся не только дети.

— Тогда не буду надоедать тебе своим присутствием, госпожа, — сказал Руттул, обращаясь к девочке. Он повернулся и пошел прочь, но его остановил голос принцессы:

— Ты не обиделся?

— Нет, — отозвался Руттул. Он сделал еще несколько шагов, но потом остановился и окликнул Маву.

— Да, господин, — выпрямился хокарэм.

— Пусть Стенхе зайдет ко мне утром.

— Слушаю, господин. — Маву замешкался. — Прошу прощения, а в какое время?

— Безразлично.

Стенхе пришел к кабинету Руттула за два часа до полудня.

— Тебя вызывали? — вырос перед Стенхе долговязый секретарь.

— Вызывали, — отозвался Стенхе благодушно. — Спроси господина, мне погодить или же он примет сейчас?

— Непременно спрошу, — улыбнулся секретарь, памятуя об указании Руттула держаться с майярцами как можно любезнее. — Твое имя, сударь?

Стенхе назвался. Секретарь скрылся за дубовыми дверями и тут же появился опять.

— Входи, — пригласил он и добавил тихо: — Принца называй государь.

Стенхе кивнул и прошел в кабинет. Руттул стоял у широкого окна рядом с пюпитром, на котором лежала толстая книга.

Стенхе остановился у дверей и низко поклонился.

— Здравствуй, Стенхе, — сказал Руттул, с интересом рассматривая хокарэма. — Ты не успел приехать, а уже обворожил госпожу Хаби.

«Надеюсь, он позвал меня не для этого, — подумал Стенхе. — Ох, отошлет меня в Майяр. Правда, я ему не соперник» .

— Хаби очень довольна, что останетесь вы с Маву, — продолжал Руттул. — Вы ей оба понравились. Ну, Маву еще молод, а с тобой мне надо поговорить.

— Мое дело обеспечивать безопасность принцессы, — сказал Стенхе. — Разве что-то ей угрожает, государь?

— Да нет, — ответил Руттул. — Что ей здесь может угрожать? Я хочу поговорить о ее удобствах.

— Боюсь, об этом надо говорить с ее управляющим, — поклонился Стенхе. — Я этим не занимаюсь.

— Если б мне был нужен этот ключник, — проговорил Руттул твердо, — я бы позвал его. Нет, мне нужен ты. Скажи, тебе нравится, как устроена принцесса?

— Нет, государь, — ответил Стенхе. — Но в этом нет вины твоих слуг или, боже упаси, госпожи Хаби.

— Да, — усмехнулся Руттул. — Я рад, что у тебя такой же взгляд на усердие вашего управляющего. Следование обычаям, конечно, дело похвальное, но нельзя же превращать, пусть даже большую, спальню в постоялый двор. Разве в других комнатах мало места?

Стенхе, выражая согласие, поклонился.

— Насколько я понимаю, наибольший вес из всей свиты имеет твое слово, — продолжал Руттул. — Нельзя ли все устроить по-другому?

— Я отошлю этого дурака в Майяр вместе с остальной свитой, — сказал Стенхе. — Здесь останется всего несколько человек. Но недельку придется потерпеть, государь.

Стенхе уже освоился, понял, как разговаривать с Руттулом. Он и раньше знал, что разговор с ним будет прост, что сургарский принц мягок с низшими, не позволяет себе подавлять их превосходством; если есть время, Руттул терпеливо выслушивает даже косноязычную речь, слушатель он идеальный. Но что можно чувствовать себя в беседе с Руттулом свободно, что можно позволить себе шутить — этого Стенхе не слыхал раньше. Странным образом сочетал Руттул дистанцию между собой и собеседником и благожелательность, с которой вел разговор, никому и в голову не пришло бы фамильярничать, в то время как и замыкаться в себе тоже желания не возникало.