При всем том был он человеком предусмотрительным и во времена сургарского мятежа, оценив обстановку, принял сторону Руттула. Руттул сначала не был склонен ему доверять, потом же, поняв, что от союза с ним Малтэр выиграет больше, чем от предательства, уже не сомневался в бастарде. Конечно, Малтэра пытались подкупить. Но что мог дать Малтэру Майяр? Поместье, пусть даже и большое, и необходимость подчиняться сюзерену. Однако в Сургаре Малтэр и так завел себе поместья, потом, женившись на миттауской княжне, получил земли в окрестностях Интави, а что касается сюзерена, то Малтэр полагал, что может обойтись без него. Зачем? В Сургаре он один из первых, никто не смеет приказать ему, и если Малтэр признает власть Руттула, то только потому, что Руттул никогда не пытался показывать свое превосходство. Пожалуй, они даже были друзьями. И поездка в Майяр за Руттуловой невестой была скорее дружеской услугой.

Малтэр любил бывать в Майяре: здесь у него имелись многочисленные связи в самых разных кругах. Он договаривался с купцами, нанимал контрабандистов, рассылал своих шпионов. Тайные операции доставляли ему удовольствие даже сейчас, когда он остепенился, и не меньшее удовольствие доставляла ему возможность поддразнивать тех, кто в те времена, когда он был нищим бастардом, пытался унизить его.

Теперь он был отнюдь не нищ. Разбой на дорогах и тайные аферы значительно обогатили его. В настоящее время под его началом было шесть каперских кораблей с отборной командой и великолепным вооружением. Одного такого корабля было бы довольно, чтобы озолотить любого, Малтэр же был богат фантастически. Он рядился в шелк и бархат, в невиданные меха и пышные перья; он не жалел для нарядов ни драгоценных красителей, ни редких кружев, ни заморских благовоний. Из украшений Малтэр предпочитал саерамисский розовато-черный жемчуг — две крупные грушевидные жемчужины украшали его серьги.

Однажды какой-то льстец стал говорить, что Малтэр куда больше Руттула достоин называться принцем. Малтэр насмешливо поднял брови: «Принц Малтэр? Фу, как пресно! Только дурак может думать, что звание принца прибавит значительности моему имени. Руттулу, впрочем, тоже. Но если это его забавляет, почему бы и нет?»

Таков был представитель жениха.

Савири, затянутая в пышный свадебный наряд, который весил почти столько же, сколько она сама, с жемчугами, вплетенными в волосы, в огромных дорогих серьгах и многочисленных ожерельях, едва дышала. У нее даже не было сил любоваться экзотическими одеждами Малтэра, хотя раньше, заметив его во дворе, она была в восторге. Маву помогал принцессе двигаться, фактически он почти весь вес ее наряда принимал на себя; Стенхе порой подменял его, давая отдохнуть, но вся свадебная церемония, если так можно выразиться, была полита потом Маву. Затем к весу наряда прибавился и вес принцессы, которая устала и уже не могла стоять на ногах, но тут к Маву присоединился Стенхе, и вдвоем они продержались до конца.

Принцессу, как была в громоздком наряде, отнесли в паланкине в ладью, и караван, к которому прибавились сургарцы, продолжил путь по реке.

Следующий день принцесса была тиха и послушна, измотанный Маву дремал, а Стенхе, на котором усталость почти не сказалась, беседовал с кормщиком.

Утаить теперь, что они направляются в Сургару, было совершенно невозможно. Стенхе ожидал плача и страхов, но, к его удивлению, все обошлось. Принцесса подошла к нему и, тронув за рукав, спросила тихо:

— Стенхе, правда мы в Сургару едем?

— Правда. А ты что, боишься?

— Я с тобой и Маву ничего не боюсь, — ответила девочка серьезно. — Но мне немножко не по себе.

— Ну вот, — улыбнулся Стенхе. — Ты же знаешь, что бояться нечего, пока мы с тобой, но почему-то боишься. Глупо ведь, госпожа моя…

— Стенхе, — спросила девочка, — а ты не бросишь меня в Сургаре ?

— Ну что ты, госпожа моя, — ответил Стенхе. — Как же я могу тебя бросить?

Ладьи спустились по реке до самой Лоагны, а потом, когда корабельщики решили, что штормов не предвидится, караван потянулся морем до устья Вэнгэ. По Вэнгэ, переправившись через пороги, ладьи дошли до Тавина, и путь был окончен.

Дом Руттула Маву понравился.

— Когда разбогатею, — заявил он, оглядываясь, — заведу себе такой же.

— Сперва разбогатей, — ответил Стенхе. Дом-то ему тоже нравился, не нравилось, каким образом устраивают принцессу. Руттул, правда, в этом не был виноват. Покои своей маленькой невесте он предоставил хорошие, только вот свита расположилась в этих покоях согласно обычаю. Спальня принцессы была большая, но не так уж и велика для четырнадцати человек, которые устроились здесь на ночлег.

— Будешь ночевать у порога, — приказал Стенхе. Маву кивнул.

— А я справлюсь? — спросил он нерешительно.

— Не смеши. С чем тут справляться? Кто на нашу принцессу покушаться будет?

Для своего ночлега Стенхе выбрал крохотную, но уютную комнатушку, на которую никто не позарился. Он первым делом распахнул окно во внутренний дворик, впуская в комнату свет, а потом аккуратно разложил свои пожитки.

В доме, вернее, на половине принцессы царила сейчас суматоха, а Стенхе всяких переполохов не любил. Он предпочитал действовать не спеша, рассудительно, и неторопливая его повадка понравилась сургарцам.

Наведя порядок в своей каморке, Стенхе вышел во двор и под лучами заходящего солнца принялся чинить после дальней дороги свои сапоги.

— Зачем же ты сам, сударь, — услышал он рядом с собой приятный голос. Молодая женщина, которой голос принадлежал, вид имела не менее приятный. Ей было, как оценил Стенхе, лет тридцать или немного более того, одета она была опрятно и немного франтовато, как любят одеваться зажиточные горожанки в Тавине. Стенхе сразу проникся к ней симпатией. — Зачем, сударь? Отдай сапожнику, — продолжала женщина. — У нас хороший сапожник, ты не думай. Пала, Пала! Возьми у господина обувь да занеси Навирэ.

Стенхе безропотно отдал свои многострадальные сапоги.

— А хочешь, я скажу, чтобы он новые сделал? — предложила женщина.

— Не хочу, дорогая моя госпожа, — улыбнулся Стенхе. — Я старый, и обувка у меня старая. Разношенные башмаки ноге приятнее. — Он встал и слегка поклонился: — Меня зовут Стенхе, любезная госпожа.

— Мое имя Хаби, — сказала женщина. — Я экономка в этом доме.

— Счастлив познакомиться, сударыня, — улыбался Стенхе. — Не забудь меня своей добротой, хозяюшка, — добавил он лукаво.

Хаби прыснула со смеху.

— Ох какой ты… Какая же я хозяюшка? — сказала она рассудительно. — Хозяйку вы привезли…

— Ну, малышка не скоро еще хозяйкой станет.

Вынырнул откуда-то Маву, бросил небрежно Стенхе:

— Я свои вещички к твоим закинул, — а сам жадно засмотрелся на цветущую прелесть Хаби. — О, какие в Тавине красотки!

Он тут же принялся сыпать любезностями. Хаби, смеясь, отвечала — ее забавлял пылкий юноша в хокарэмской одежде. Но когда Маву, осмелев, попытался как бы в шутку обнять женщину, она ловко увернулась.

— Ай-ай-ай, молодой человек… — улыбнулась она. — Ишь, быстрый! — Она обратилась к обоим: — Может, вам что-нибудь нужно с дороги? Говорите, не стесняйтесь.

— Мы не стесняемся, — заверил ее Маву.

— Ничего не нужно, — ответил Стенхе.

— Тогда я пойду, дел много, — сказала она и убежала на чей-то зов.

— Ты что руки распускаешь? — спросил Стенхе, погасив улыбку. — Эта женщина не для тебя.

— Для тебя? — ухмыльнулся Маву.

— Зачем тебе глаза даны, мой мальчик, скажи на милость? — проговорил Стенхе. — Чтобы в девчонок ими постреливать ?

— А что? — невинно спросил Маву.

— Эта женщина держится в доме Руттула уверенно, как настоящая хозяйка, — продолжал Стенхе. — Она распоряжается слугами, и слуги ее слушаются беспрекословно. Вывод?

— Ты хочешь сказать, это пассия Руттула? — ухмыльнулся Маву. — Ну, это ничего не значит.

Стенхе помолчал, а потом объяснил Маву, что если он хоть словечко вздумает сказать о Хаби без почтительности, то он, Стенхе, лично возьмет на себя труд поучить его учтивости.