— Кстати, где твой Оланти?

Карми открыла было рот, но не ответила; она покраснела и по-детски выпятила губу, отчего лицо ее приняло виноватое выражение. Потом она хмыкнула.

— Что случилось? — обеспокоенно спросила Байланто.

— Мне надо повидать Смирола.

— Я напишу ему письмо, он сейчас тоже в Валлоа…

— Нет, — качнула головой Карми. — Я пойду туда.

— О боги! Я уже битый час объясняю, что тебе опасно появляться на людях.

— Даже самый безрассудный телой-аостеи не рискнет убить святотатца в присутствии хокарэма.

Байланто промолчала. Где Карми собирается взять хокарэма? Своих у нее нет, ни один райи не наймется к нарушителю решения о ссылке, так на кого же она надеется? На то, что Байланто даст ей одного из своих?

Карми усмехнулась, как будто прочитала ее мысли:

— Не беспокойся, сестрица, меня не так легко убить… Байланто с сомнением покачала головой.

Карми глянула в окошко:

— О, засиделась я с тобой. Уже темно, а завтра с утра я выйду в путь. Надо сегодня собраться…

Провожая ее до двери, Байланто молчала. Только когда Карми переступила через порог, она проговорила:

— Один из земляков Руттула идет сейчас от Камаха к Валлоа.

— Идет? — обернулась к ней Карми. — Трудно поверить. Мне говорили, они летают на каких-то странных штуках…

— Эта самая летающая штука осталась лежать под оползнем в горах Камаха, — ответила Байланто. — Парень идет пешком.

— Интересно… — протянула Карми, еще раз кивнула госпоже Байланто и поспешила в свой павильон.

Короткий дождичек даже не прибил пыль на дороге; солнце не удосужилось спрятаться за тучу, и одинокому путнику тоже не пришлось искать укрытия.

Уже который день Крамер бредет по этой дороге. Теперь он даже не клянет свою беспомощность и неприспособленность к этому полудикому миру. Чего теперь сетовать на легкомыслие, из-за которого объявил вылет в одно место, полетел в другое, вышел погулять в третьем — и вот тут-то его флаер накрыло оползнем, и он, дурак, остался без каких-либо средств связи и припасов в четырехстах километрах от базы. Да, игра до добра не доводит. Это на Земле можно небрежно пристегнуть «Биком» к комбинезону; потеряешь — ничего страшного. Здесь — дело другое: когда он, потрясенный зрелищем обвала, сминающего всмятку флаер, наконец закрыл рот и схватился за «маячок», то нашел там только булавку, на которой должен был крепиться аппарат.

Крамер помялся еще, побегал без толку вокруг груды камней, под которой был погребен флаер, полез было раскапывать, но оползень напомнил о себе струйкой бодро прыгающего гравия — и Крамер, чертыхаясь, отступил.

Помощи ждать было неоткуда. Искать его начнут самое раннее через сутки, и поиски начнут с Северного Миттаура, куда он планировал забросить записывающую аппаратуру. Пока разберутся, что аппаратура до сих пор лежит на складах, будут обследовать трассу на Миттаур. Наверняка на это у них уйдет неделя, не меньше.

«Да за неделю, — прикинул тогда Крамер, — я и сам пешком до базы доберусь».

Он решил в уме небольшую арифметическую задачку: «Расстояние четыреста километров, скорость пешехода — пять километров в час, итого чистого времени пути — восемьдесят часов. Восемьдесят часов на семь дней… Хм! Лучше, пожалуй, на восемь…»

Тут ею самоуверенности малость поубавилось, но Крамер напомнил себе, что он человек молодой, достаточно сильный, физически подготовленный… Неужели он не в состоянии идти по десять часов в день?

И пошел. Пошел на север, героически преодолевая препятствия в виде ручьев, болот, холмов и кустарников.

Что ж, шагай, шагай, Валентин Крамер…

Подумаешь, четыреста километров!

За первые три дня, по бездорожью, Крамер прошел едва ли десятую часть пути. Он ходил кругами, постоянно двигаясь в обход, пугал зверей, ломясь по их тропам, чуть не потерял ботинок, угодив ногой в топь, исхудал, питаясь чем попало — главным образом нераспустившимися почками низкорослого кустарника, о которых точно знал, что они съедобны. Крамер в свое время пренебрег курсами по выживанию, помнил только, что кто-то из ребят, знакомых с этой проблемой, уверял его, будто, оказавшись в местах с незнакомой флорой и фауной, безопаснее всего питаться личинками насекомых, но Крамер надеялся, что чаша сия минует его. Огня он добыть не умел, поймать какую-нибудь зверюшку — тоже; на исходе третьего дня он нашел большую черепаху, но даже ее не смог убить: стучал по панцирю камнем — не расколол. Черепаха грозно шипела на него, и Крамер, раздосадованный, оставил в покое несчастное животное.

На четвертый день стало несколько лучше. Во-первых, он вышел на дорогу, а по дороге, пусть даже она пыльная, грунтовая, идти куда удобнее и веселее. Во-вторых, здесь было куда больше шансов добыть продовольствие. У Крамера в кармане завалялось несколько серебряных монет, взятых скорее для коллекции, чем для каких бы то ни было финансовых операций, — впрочем, и через неделю путешествия это серебро осталось при Крамере. Никто из майярцев не соглашался продать ему хоть что-либо из продовольствия. В Майяре действовал указ короля, запрещающий общаться с чужаками из долины Валлоа, и люди попросту старались не замечать Крамера, как не замечали они, например, хокарэмов. Было, однако, и отличие. Если хокарэм желал, чтобы его заметили, ему старались скорее услужить. С Крамером дело обстояло иначе: люди отмалчивались и демонстративно поворачивались спиной. Крамер нашел выход в элементарном воровстве. Было очень неудобно брать еду на глазах у ее законных владельцев, но быстро привыкаешь, если тебе помогает голод.

На девятый день, около полудня, Крамер свернул с дороги, чтобы пообедать. Он уже втянулся в размеренный ритм ходьбы, у него уже не так, как в первые дни, болели ноги и ломило в спине — он выработал довольно четкий график, которого старался тщательно придерживаться. Педантичностью он спасался от усталости и безнадежности: было легче идти, зная наперед, что в такой-то час он сядет обедать, а в такой-то остановится на ночлег.

Он устроился под чахлым деревцем, вытянул гудящие ноги и развернул изъятый у одного крестьянина сверток с едой. В этот раз ему достались несколько вареных клубней, имевших густой гороховый привкус, крупная синяя луковица и полкаравая темного вязкого хлеба.

И в этот момент Крамер услыхал голос:

— Ух ты! Здорово как пахнет… Дай кусочек хлебца, господин хороший, а?

Крамер вскинул голову. Шагах в семи от него стояла юная оборванка — тоненькая, невысокая, она выглядела как подросток. Вид у нее был голодный, и на краюху хлеба она смотрела очень внимательно, — вероятно, хлеб был для нее нечастым угощением.

Крамер усмехнулся, отломил кусок и протянул девушке. Та помедлила — похоже, она все-таки опасалась чужеземца, — однако желание получить хлеб пересилило, и она несмело приблизилась. Крамер с усмешкой наблюдал, как она, схватив кусок с его ладони, поспешно отскочила на безопасное расстояние.

— Да ты не бойся, — сказал Крамер. — Я не страшный.

— Ага, — улыбчиво отозвалась девушка. — То-то о вас люди рассказывают…

— Мое имя — Вэл Крамер. А твое?

— Велкарамер?

— Вэл — мое личное имя. Крамер — фамильное, — пояснил Крамер.

Девчушка приняла объяснение.

— Так ты из высокорожденных, что ли? — поинтересовалась она с опаской.

Глупо было бы пытаться разъяснять этой нищенке обычаи землян.

— Нет, — ответил Крамер. — Просто у нас принято называть людей по фамилии.

— А-а… — сказала девчонка. — Это как у аорику, да?

— Не знаю, — честно признался Крамер. — Так все-таки, как твое имя?

— Карми звать, — осторожно произнесла нищенка.

— А кто ты?

— Как кто? Карми. — Она пожала плечами.

Похоже, хлеб интересовал ее больше, чем разговоры. Она с удовольствием вдохнула в себя запах горбушки, сказав:

— Богатая хозяйка хлеб пекла. Мука без примесей… Вкусно, правда?

В другое время Крамер такой хлеб с недоумением отверг бы, да и сейчас он не настолько оголодал, чтобы забыть о действительно вкусных вещах, но он из вежливости подтвердил и спросил у нищенки, не хочет ли она к хлебу лука или «гороховых» клубней. Карми отказалась, сказав, что, в общем-то, сыта и соблазнилась только запахом свежего хлеба. В знак взаимной любезности она предложила Крамеру колючие зеленые шарики, напоминающие плоды конского каштана. Крамер уже видел такие плоды на некоторых кустарниках, но не знал, что они съедобны.