— Похоже, Феба хочет на улицу, — сказал Три. — Давай выпустим ее во двор.
Эм кивнула снова, и вместе с Мэл отправилась за Три в прихожую. Феба нетерпеливо трусила сзади. Мэдди уже собралась запретить дочери выходить из дома, но тут же вспомнила, что отныне Эм некому похищать. Брент мертв…
— Ну, как ты? — спросила Трева, укладывая Мэдди на кушетку. — Все в порядке?
— Нет, — ответила Мэдди. Ей предстояла такая уйма хлопот, что в эту минуту она хотела лишь одного — лежать вот так, не вставая и вытянув ноги. — Это какой-то кошмар.
— Я принесу тебе выпить, — сказал Хауи и вышел в прихожую.
— Хауи стоит за тебя горой, — сообщила Трева. — Ему очень неприятно, что с тобой приключилось такое.
— А кому бы это понравилось? — произнесла Мэдди. — Я бы многое отдала, чтобы вернуть Брента. Развод куда лучше похорон.
— Ш-ш-ш! — Трева схватила ее за руку. — С ума сошла? Твоего мужа только что убили. Даже не заикайся о разводе.
Мэдди кивнула.
— Я знаю. Ты, наверное, думала, что я буду горевать о случившемся, но на самом деле меня угнетают всякие мелочи… так много нужно сделать… — Мэдди взглянула на подругу и добавила: — Ты не представляешь, до какой степени эти события усложнили мою жизнь.
В комнату вошел Хауи с подносом, на котором стояли три бокала.
— Мне удалось найти только виски, — сказал он.
— Вот и хорошо, — отозвалась Трева. — Отдай все это Мэдди.
Послышался звонок вдверь, Хауи поставил поднос на кушетку и выскочил в прихожую, явно обрадованный тем, что у него появился повод уйти.
Это была соседка Глория, донельзя жалкая в своем лучшем голубом платье от Лоры Эшли, с припухшими глазами и кассеролем в руках. Она вошла в гостиную и застыла на месте, выставив перед собой кастрюлю из огнеупорного стекла.
— Мэдди, я только что услышала скорбную весть… — забормотала она. — Если я могу чем-то помочь… — Глория умолкла, на ее лице выразилось искреннее страдание.
— Спасибо, Глория, — сказала Мэдди, поднимаясь с кушетки — Я рада, что ты пришла… спасибо тебе за кассероль — Выпроводив Глорию вместе с кастрюлей на кухню, она поручила ее заботам матери и вернулась в гостиную.
— В ближайшие дни мне придется повторить эту фразу не меньше тысячи раз, — сказала она Треве. — Пожалуй, надо бы заготовить карточки с отпечатанным текстом.
— Господи, что случилось с Глорией? — спросила Трева.
— По-моему, она имела виды на Брента, — ответила Мэдди. «Неужели все-таки Глория? — подумала она. — Глория в трусиках с дыркой? Глория, стреляющая Бренту в висок?»
В дверь опять позвонили, и Трева заметила:
— Кассероль прекрасно хранится в морозилке.
— Отличная мысль, — сказала Мэдди. — Ты не захватишь с собой парочку кастрюль?
Три кассероля и две булочки спустя в доме появились родители Брента, и день превратился в настоящий ад.
В Нормане едва теплилась жизнь, а его выпученные глаза, и без того наводившие ужас на окружающих, казались еще более страшными в обрамлении покрасневших век. Мэдди никогда не считала Нормана привлекательным мужчиной, но до сих пор он излучал дьявольскую энергию, которая скрадывала его телесные изъяны. А сейчас Норман входил в гостиную, с трудом волоча ноги, обессиленный, утративший надежды увидеть свое продолжение в сыне. Теперь это был всего лишь низкорослый шестидесятилетний старик с брюшком, в мешковатых холщовых брюках, растерянный и жалкий. Впервые за время их знакомства Мэдди посочувствовала Норману.
— Мне очень жаль, Норман, — заговорила она.
— Ты свела моего мальчика в могилу, — ответил Норман, но в его голосе не было злости.
Зато злости Хелен хватило бы на двоих. В ее повадке не ощущалось и следа слабости. Ее сухопарое тело было прямым и жестким; тяжелая утрата и гнев лишь закалили ее. Хелен посмотрела в глаза Мэдди с такой лютой ненавистью, что та отступила на шаг и тут же вспомнила события нынешнего утра. К этому времени стараниями Эстер из полицейского участка супруги Фарадей уже наверняка были оповещены о том, что звонок Генри застал ее в постели с Кей Элом. На мгновение Мэдди почувствовала жалость к ним обоим. Она изменила своему усопшему мужу, и теперь свекровь будет ненавидеть ее до гробовой доски.
— Здравствуйте, Хелен, — пробормотала Мэдди.
— Мне нечего сказать тебе, — отрезала Хелен и, подойдя к Эм, уселась рядом с ней.
— Пожалуй, я выпью, — сказала Мэдди Хауи. Хелен со свистом втянула воздух сквозь зубы и склонилась к Эм, не отрывая пылающего взгляда от Мэдди.
В голове Эм образовалась звенящая пустота. Всякий раз. когда она пыталась о чем-то думать, она вспоминала, что у нее умер папа. Мысль об этом была мучительной и, что хуже всего, донельзя навязчивой, поэтому Эм старалась не думать вообще. Три и Мэл ушли за мороженым. Они долго упрашивали Эм пойти с ними и, получив отказ, пообещали принести ее порцию. Эм осталась сидеть в гостиной. Вокруг сновали люди, таская тарелки и кастрюли; они негромко переговаривались и бросали на девочку жалостные взгляды. Эм хотела выйти на двор с Фебой или забраться на колени к матери; она хотела увидеть папу, но тот умер. Осталось только сидеть и ждать неизвестно чего.
Потом появилась бабушка Хелен. Поговорив с мамой, она подошла к ней и села рядом, но Эм все равно хотелось выйти во двор.
— Ты должна всегда помнить своего отца, Эмили, — произнесла бабушка Хелен. Эм никак не могла взять в толк, о чем идет речь. Неужели бабушка думает, что она способна забыть папу?
— Ты должна помнить, каким хорошим и уважаемым человеком он был, — продолжала бабушка, беря ее за руку. От нее всегда пахло парфюмерией, но это был какой-то химический запах, а не аромат цветов, и когда Хелен наклонилась ближе, Эм почувствовала тошноту. — Его очень уважали в нашем городе, — втолковывала бабушка. — Никогда не забывай, что ты его дочь, и постарайся достойно носить его имя.
Эм кивнула. Было куда проще согласиться, чем объяснять, что ей безразлично, уважали папу в городе или нет. Эм хотела лишь, чтобы папа вернулся. Она попыталась чуть-чуть отодвинуться, но бабушка Хелен еще крепче сжала ее ладонь.
— Никогда не забывай, что ты — дочь Брента Фарадея, — добавила Хелен. — Никогда.
Эм посмотрела на нее снизу вверх.
— Разве я могу забыть папу? — спросила она.
— Не только папу. — Бабушка вновь наклонилась, и Эм вновь отодвинулась. — Твой папа был Фарадей. И ты тоже Фарадей.
— И мама, — ввернула Эм, пытаясь уразуметь, чего от нее добиваются.
— Нет! — Хелен говорила негромко, но казалось, что она кричит. — Твоя мать — Мартиндейл, а это совсем другое дело.
Эм увидела, как бабушка бросила взгляд на ее маму, сидевшую в противоположном углу. «Бабушка ненавидит маму», — подумала Эм.
— Я никогда не забуду папу, — сказала она. — А сейчас мне нужно идти… — Она выдернула руку и поднялась на ноги.
Бабушка Хелен начала что-то говорить, не Эм повернулась и направилась прочь, впервые в жизни нарушив правило — никогда не отворачиваться от взрослых, когда они с тобой разговаривают. Она просто не могла оставаться с Хелен.
Сначала бабушка, а потом мать что-то закричали ей вслед, но Эм спустилась в прихожую, не обращая внимания на их призывы. Феба сидела у задней двери. При виде хозяйки она завиляла хвостом.
— Пойдем, — сказала ей Эм и открыла дверь. Феба выскочила наружу, Эм вышла следом, уселась на ступеньки и задумалась.
Неужели бабушка действительно считает, что она сможет забыть папу? Эм всегда недолюбливала бабушку Хелен, но ни разу не слышала от нее подобных глупостей. Она никогда не забудет папу и без ее наставлений.
Вот только ей было все труднее припомнить, как он выглядел, какой у него был голос, вспомнить точно и доподлинно, как будто он вот-вот войдет в дверь. Эм крепко зажмурилась. Папа был высокий, у него были коричневые волосы, и он все время улыбался ей, потому что любил ее, Эм попыталась вспомнить, как папа учил ее кататься на велосипеде, но тогда он куда-то спешил, поэтому маме пришлось выйти во двор и помогать Эм, пока она наконец не научилась.
