Следующие две недели Мэдди занималась собиранием по кусочкам своей жизни и материнскими хлопотами. Эм пошла в школу, Эм воспитывала Фебу, Эм продолжала плакать, прежде чем уснуть… Эм превратилась в центр ее вселенной, и Мэдди до предела сократила телефонные разговоры с матерью — ее раздражали сплетни, в которых было так много бессмысленной лжи. Всякий раз ей не терпелось поскорее вновь вернуться к дочери. Поначалу миссис Мартиндейл разговаривала с Мэдди ледяным тоном, потом в ее голосе зазвучали примирительные нотки, потом она начала беспокоиться, но на всех трех этапах Мэдди решительно обрывала излияния матери, желая лишь, чтобы ее оставили в покое.

Приобретение школьной одежды оказалось куда более важной задачей, чем прежде. Мэдди прекрасно помнила те адовы муки, которые ей доставляла убежденность матери в том, что ее дочь должна ходить в туфлях с плоской подошвой и застежкой на ремешке, в то время как все остальные носят кеды. Мэдди с ее блестящей черной обувью занимала крайнее место в незыблемой иерархии, на другом конце которой находились люди вроде Кендэйс и Стэна в старомодных сандалиях из потрескавшейся кожи, а золотую середину представляла Трева, располагавшая целым гардеробом спортивной одежды, которую она украшала вышивкой и наклейками. Трева легко порхала по школьным коридорам, а Мэдди тащилась позади, с трудом переставляя ноги в туфлях для добропорядочных девочек. Решив, что у ее дочери все будет по-другому, Мэдди предпочла долгой болтовне с матерью обсуждение с Эм ее школьной экипировки.

На следующий день после похорон заявился Генри и поставил свою полицейскую машину напротив дома под бдительным взглядом Леоны.

— Я привез личные вещи Брента, — сообщил он, когда Мэдди открыла ему дверь.

— Мне они не нужны, — отрезала Мэдди.

— Здесь кое-какие ценности и куча денег, — сказал Генри, вздохнув. — И письмо. Прочти его.

Впустив Генри в дом, Мэдди ознакомилась со списком предметов, найденных у Брента: часы, обручальное колечко, кольцо с печаткой, бумажник и множество прочих вещей. Брент таскал с собой немалый груз, но это было неудивительно, если учесть, что он собирался покинуть город. Генри добавил, что у Брента была еще серая спортивная сумка с одеждой и что в сумке лежало письмо с маркой и адресом Мэдди.

— По-моему, он собирался бросить его в ящик перед самым отъездом, — сказал Генри, протягивая ей конверт. — Мы бы хотели, чтобы ты его прочла.

Конверт был распечатан.

— Уже начинаете вскрывать мои письма? — спросила Мэдди, вынимая из конверта листок, выдранный из фирменного блокнота строительной компании «Бассет и Фарадей». Мэдди прочла письмо, чувствуя, как ее все более охватывает ощущение нереальности происходящего.

«Милая Мэдди.

Пожалуйста, прочти это письмо до конца, и тогда ты поймешь, что я не бросаю тебя, просто я вынужден покинуть Фрог-Пойнт, чтобы не сойти с ума. Поэтому я забираю с собой Эм, и мы вдвоем будем ждать твоего приезда в Бразилию. Поверь, я знаю, что делаю.

Люди станут говорить, будто бы я украл деньги, но это неправда. Я оставляю компанию Хауи, стало быть, это честная сделка. Я продал Стэну четверть своих акций, и когда ты отпишешь Хауи свою долю, мы будем в полном расчете. Если кто-нибудь скажет, что я не люблю тебя, не верь. Тот случай с Глорией больше не повторялся, и если она скажет, что там было что-то еще, не слушай. Как только ты прилетишь на юг, все снова будет хорошо. Эм понравится в Бразилии; ты знаешь, как она любит перемены. Не теряй времени и сейчас же выставляй дом на продажу. Его купят быстро, и тогда ты сможешь заплатить за авиабилеты, а остальное привезешь с собой.

Нам уже давно следовало расстаться с Фрог-Пойнтом, и наконец мы это сделаем. Все будет хорошо.

С любовью, Брент».

— Эм терпеть не может перемен, — сказала Мэдди, закончив чтение. — О чем он думал?

— Как ты полагаешь, что он имел в виду, упоминая о случае с Глорией? — спросил Генри.

— Я думаю, Брент спал с ней, — ответила Мэдди, — но у меня нет доказательств. Это письмо кажется мне полной бессмыслицей. Что он хотел сказать, когда писал об украденных деньгах?

Генри замялся:

— Насколько нам известно, Брент взвинчивал цены на строящиеся дома, а разницу клал в карман. Сейчас Кей Эл и Хауи пытаются в этом разобраться. Судя по всему, он обманул Дотти Уайли на сорок тысяч.

— Те самые деньги, что лежали в сумке с клюшками?

— Трудно сказать. — Генри поднялся на ноги. — Создается впечатление, что Брент проделывал это в одиночку.

— Не может быть, — возразила Мэдди. — Бренту не хватало сообразительности даже для того, чтобы составить баланс семейного бюджета. Мне самой приходилось рассчитывать налоги. Хотела бы я знать, кто научил его мошенничать?

— Жадность — мощный стимул, — заметил Генри.

Когда он ушел, Мэдди подумала, что даже жадность не смогла бы научить Брента математике. Вероятно, у него был помощник. Спустившаяся сверху Эм спросила, зачем приезжал Генри, и Мэдди пришлось вернуться к своим бесконечным заботам по защите дочери от всего на свете.

Потом позвонила Трева. Первым делом она сообщила Мэдди, что ее мать хорошенько отчитала Хелен. Это произошло напротив банка, в самом центре города.

— Хелен говорит всем, что ты убила Брента, — с отвращением произнесла Трева. — Она молотит языком, не переставая.

— Вряд ли кто-нибудь относится к ее словам всерьез, — сказала Мэдди, не желая вдаваться в детали.

— Твоя мать воспринимает ее очень серьезно, — ответила Трева с явным удовлетворением в голосе. — Она притиснула Хелен к стене банка и сказала следующее: «До меня дошли очень неприятные известия о том, что ты распускаешь сплетни о моей Мэдлин, но я говорю всем, что это неправда, потому что она всегда вела себя, как подобает примерной христианке».

— У банка? — растерянно спросила Мэдди. — На Центральной улице?

— Это было славное зрелище, — продолжала Трева. — Хелен увяла, и тогда, по словам моей свекрови, твоя мать намекнула, что если Хелен не заткнется, она обнародует кое-какие подробности из жизни Брента. Ирма сказала, что это был первый случай на ее памяти, когда кому-то удалось поставить Хелен на место.

— Можно подумать, мне не хватает неприятностей, — отозвалась Мэдди. — А теперь еще мать устраивает потасовку на Центральной улице. Что скажут люди?

— По-моему, это замечательно, и Ирма тоже так считает, — сказала Трева. — Надеюсь, тебе стало лучше?

— Нет, — ответила Мэдди, желая побыстрее отделаться от Тревы. «Твоя дружба — ложь». — Мне пора к Эм. Она очень плоха.

— Да, понимаю, — неуверенно пробормотала Трева. — Послушай, у меня пустая морозилка, и если тебе мешают те кастрюли, я могла бы их забрать. Хочешь, я заеду?

— Нет, — повторила Мэдди. Было достаточно и того, что она уже избавилась от шести кастрюль и пистолета; к тому же ей совсем не хотелось встречаться с Тревой. — Спасибо, что позвонила, — сказала она и положила трубку, не дослушав.

После нескольких бесед, которые прерывались, едва начавшись, Трева сдалась и прекратила названивать. Мэдди почувствовала себя лучше. Она порвала письмо Тревы Бренту сразу после похорон, стремясь побыстрее забыть о нем, но воспоминания о предательстве не уходили. Разумеется, когда-нибудь Мэдди вновь станет разговаривать с Тревой, но не сейчас — позже, когда наконец сможет взглянуть ей в лицо, не крича при этом «как ты могла?» и прочих глупых слов, которые не доведут до добра.

В отличие от Тревы Кей Эл не желал понимать намеков. В первый раз он позвонил Мэдди в субботу после похорон.

— Ты должна хотя бы иногда разговаривать со мной, — заявил Кей Эл, как только Мэдди взяла трубку. — Не вздумай нажать на рычаг. Я сразу перезвоню.

— Кей Эл, я же говорила, что нам нельзя встречаться, — ответила Мэдди. Она так устала оборонять свою крепость, что едва удерживалась от крика. — Моя мать устраивает уличные бои напротив банка, защищая мою репутацию, и я по крайней мере хочу сделать так, чтобы ей было что защищать.