Я вернулась в Глазго холодным январским утром, проведя весь перелет в кататонически депрессивном состоянии. Должно быть, это было очевидно, потому что стюардессы убрали с моего подноса с едой все острые предметы.

Я понятия не имела, что я тут делаю, куда мне идти и какая инопланетная сила завладела мной и перенесла мою задницу в то самое место, откуда я спасалась бегством всего восемнадцать месяцев назад. И я уже соскучилась по Джо. Мне хотелось позвонить ему и сказать, чтобы он приехал и спас меня, что все это было помрачением рассудка в результате отравления морепродуктами, дыры в озоновом слое или еще что-нибудь — что угодно, что оправдало бы мое поведение в духе Круэллы Девилль с предменструальным синдромом. Я взяла такси и продиктовала водителю адрес родителей. По дороге домой я проехала мимо своей старой школы и приободрилась, вспомнив о девочках. Интересно, чем они сейчас занимаются?

Я начала расслабляться, когда мы остановились у развязки и я увидела огромный постер с изображением ошеломляющей темноволосой красотки с голубыми глазами размером с бильярдный шар, прохлаждающейся на диванчике. Рекламный слоган гласил: «Сегодня вечером устройтесь в теплом и мягком местечке». Задумавшись над этими словами, я пригляделась повнимательнее и завопила так громко, что водитель развернулся и чуть не въехал в хорошо одетую дамочку с пуделем.

— Это же Кэрол! — заорала я. — Она это сделала, она правда это сделала!

Тут я поняла, что водитель сомневается, везти ли меня по адресу, который я продиктовала, или же обойтись без посредников и направиться прямиком в больницу для умалишенных преступников.

— Вы не поняли, — торопливо пояснила я. — Это одна из моих лучших подруг, там, на постере.

— Конечно, милочка, а я работаю командиром космического шаттла, — язвительно пробормотал таксист.

Но мне было все равно. Я вдруг почувствовала, что вернулась туда, где мой дом, и меня переполнило волнение.

Мы приехали к маме, я выскочила из машины и дала водителю большие чаевые на случай, если пудель подаст на него в суд за эмоциональный ущерб. Я поискала на заднем крылечке ключ от дома (на нашей улице заботятся о безопасности) и вошла.

Мама на кухне кремировала бекон и, увидев меня, утратила контроль над лопаточкой. Можно подумать, что меня десять лет не было: она так крепко обняла меня, что перекрыла кровоток в нижней части тела. Я вырвалась, пока пальцы на ногах не посинели.

— А где все?

— Кэллум и Майкл еще спят, а твоего отца в последний раз видела в коме на диване гостиной. Наверное, он все еще там, разве что кто-то ему не сказал, что паб открывается в восемь утра. Вот видите, ничего не изменилось: моим родителям для общения по-прежнему требуются миротворческие силы ООН.

Я побежала по лестнице в первую дверь. Кэл спал посреди комнаты, которую словно поразил ураган Глэдис. Я прыгнула на него, выполнив двойной обратный кувырок с нырком, и, приземлившись, услышала звук трескающегося гипса. Черт, я и забыла про сломанную ногу.

— Какого ч… — завопил он, но осекся, не договорив, и в глазах засветился огонек, как будто съезд курильщиков одновременно зажег зажигалки. — Карли, ты вернулась!!! — Из него вышел бы хороший детектив.

Я задушила его поцелуями и пошла в соседнюю комнату, к Майклу. Он крепко спал, когда я взъерошила ему волосы и защекотала кончик носа. Он убрал мою руку, не просыпаясь. Тогда я сунула пальцы ему в уши. Это подействовало: он открыл глаза и прищурился, изо всех сил пытаясь сфокусироваться на нарушителе спокойствия. Потом он понял, кто перед ним, подскочил, споткнулся на одеяле и распластался на полу. Вот такой он, Майкл!

Весь день я болтала по телефону с девчонками, объявляя о своем возвращении. Стало ясно, что вечером должно состояться грандиозное празднование и на меньшее они не согласны. Нелепость какая-то. Я все время думала о том, что лишь вчера лежала рядом с мужчиной, с которым собиралась провести остаток жизни, и вот, бросив его без объяснений, планирую вечеринку в городе!

Что же я за чудовище после этого? Но это всего на пару недель, уверяла я себя. Мне просто нужна передышка. Он поймет. И если я приехала домой на такое короткое время, нужно извлечь максимум пользы.

Чувство вины грызло меня минут десять, после чего я с головой ушла в дилемму: что надеть? Мне хотелось выглядеть умопомрачительно (или хотя бы настолько умопомрачительно, насколько это возможно без липосакции и операции по уменьшению груди).

Я выбрала черные брюки а-ля вторая кожа (что поделать, двенадцать раз смотрела «Бриолин» [11]) и черный топ. Высоко забрала волосы и завязала их резинкой на макушке. Мне казалось, что я выгляжу потрясающе, но теперь, вспоминая тот вечер, мне кажется, что я была похожа на растрепанный ананас. Наряд довершили четырехдюймовые шпильки, грозившие навеки покалечить мои ноги, и я была готова к выходу.

Девочки предложили встретиться в «Уинстон Блэк», новом пабе и клубе, который открылся у нас в квартале, пока я была в отъезде.

Когда я вошла, мои внутренности затанцевали твист в такт музыке. Я огляделась в поисках знакомых лиц и увидела по одному в каждом углу. Господи, я словно попала на встречу одноклассников. Здесь были все, кто закончил школу в один год со мной — ни одного незнакомого лица.

В одном углу сидели Кэл и его приятели. Они подозвали меня, но не успела я двинуться, как услышала громовые раскаты: кто-то всей компаний барабанил кулачками о стол. Из колонок ревел «Шпандау Балет» (Тони Хэдли тогда был все равно что полубог), и я обернулась на источник грохота. И конечно же это оказались они. Команда «Мы были в Бенидорме и выжили» — разодетая в пух и прах, уже пьяная и орущая, как двенадцатилетки на концерте мальчиковой группы. Как же хорошо быть дома!

Выпив галлон коктейлей, мы взромоздились на столы, барные табуреты, а самые благоразумные из нас — на танцпол и принялись извиваться, словно танцовщицы, демонстрирующие танец живота на ускоренной перемотке. Кому нужна аэробика, если у нас есть «Скользкие соски» и «Дюран Дюран»?

Многими часами позже я пошла в туалет, чтобы ликвидировать неизбежный ущерб, нанесенный жарой, потом и разноцветными коктейлями. Толпа собралась плотная, и, продираясь сквозь нее, я чувствовала себя так, будто прорываю пикетный кордон. Кто-то толкнул меня сзади, видимо в спешке в туалет. Для четырехдюймовых шпилек это оказалось слишком. Они покачались немножко, после чего обрушились и увлекли меня за собой. Я уже почти упала и отчаянно пыталась плюхнуться на задницу, не потеряв окончательно собственного достоинства, когда кто-то протянул руку и схватил меня, подняв обратно наверх. Я подняла голову и увидела смеющегося Марка Барвика.

Марк Барвик. В старших классах мы были парочкой. Он был таким красавцем: высокий, с непослушными темными волосами и большими карими глазами. Я стала встречаться с ним в тринадцать лет, потому что он напоминал мне Дэвида Кэссиди. Мне было все равно, даже если у него мозги комнатного растения: Дэвид Кэссиди был моим кумиром, и Марк больше всех был на него похож.

Но Марк меня поразил. Он оказался веселым, бесшабашным, полным сюрпризов. Все девочки из класса были в него влюблены, и он этим наслаждался. Наши отношения состояли из «первых разов».

Он был первым парнем, который меня поцеловал — я имею в виду настоящий поцелуй, с языками! Первым, кто потрогал меня за грудь (хотя после этого я с ним неделю не разговаривала). Первым, кто смог завести меня, и первым, кто показал, что бывает, когда я его завожу. И первым, кто признался мне в любви.

Но он был упрям и решителен, и я тоже. Взрывоопасные ситуации у нас случались чаще, чем у американских пограничников на мексиканской границе в Тихуане. А обид и ссор было больше, чем за целую серию «Далласа».