– Я слушаю.

Черкасов набрал в грудь воздуху и одним дыханием выпалил:

– Он ранен в грудь осколком снаряда. Фельдшер утверждает, что пробито легкое. У него горячка… – Черкасов запнулся. – Он бредит и повторяет ваше имя. Вот, собственно, все.

– Где ваш полк?

– На позициях. Но вчера вечером вахмистр раздобыл подводу, и сегодня утром господина ротмистра хотели отправить в город.

– Ясно, – Зетлинг в раздумье провел ладонью по заросшему щетиной подбородку. – Что с рукой?

– Отморозил, – Черкасов виновато улыбнулся.

– И?

– Два дня не чувствую. Сейчас в госпиталь. Пускай режут, все одно пропадать.

Зетлинг объехал затор, возникший от столкновения двух кибиток, и в нескольких десятках шагов впереди увидел телегу с копной сена и снежной шапкой, а рядом с ней двух драгун.

– Кого везете? – окликнул драгун Зетлинг.

– Раненого, – сухо ответил вахмистр.

Зетлинг спрыгнул с коня и подошел к телеге. На ней, укутанный одеялами и накрытый соломой, лежал Минин.

– Саша, – Зетлинг коснулся его плеча, – Саша.

– Господин, вы кто?! – раздраженно вмешался вахмистр.

Штабс-капитан повернулся к нему злым, напряженным лицом и ответил:

– Моя фамилия Зетлинг.

– Так это вы! – обрадовался вахмистр. – Знать, Черкасов разыскал вас?

Не отвечая, Зетлинг приподнял одеяло на груди Минина. Ротмистр лежал неподвижно.

– Перевязали?

– Так точно. Сделали, что смогли. Но на фронте паника, части бегут, лазареты и вовсе пропали.

– Как он был ранен?

– Давненько мы вместе воюем, так ничего подобного и не приключалось. А ведь в какие атаки ходили! – рябое скуластое лицо вахмистра расплылось в горделивой ухмылке. – А тут на тебе. Стояли мы биваком под сопкой рядом с нашей батареей. Вечер был, смеркалось. Мы с ротмистром по чарочке выпили, ну, я на боковую, а Александр Евгеньевич пошел караулы проверить. И вдруг! – вахмистр всплеснул руками. – Как вдарили по нам большевички! Снаряды так прямо градом и посыпались. Наши ответили, значит. И все стихло. А время идет. Я забеспокоился и пошел, думаю, погляжу, где ротмистр. Вижу, несут родимого. Когда стрельба началась, он… тут его… – вахмистр не нашел слов и замолчал, покручивая ус.

– Вам в город надо?

– В общем, нет. Так только, ротмистра хотели в госпиталь устроить.

– Но тогда поезжайте, я сам все сделаю, – Зетлинг вскочил в седло. – Примите командование и сохраните отряд, покуда ротмистр не поправится. И учтите, мы сдадим город. Так что постарайтесь как можно скорее перейти через Дон. Прощайте!

Зетлинг пришпорил коня.

Новочеркасска удалось достичь лишь затемно. К Минину не возвращалось сознание, и Зетлинг ехал перед телегой наедине с гнетущими мыслями.

Застава на въезде в город не пропускала беженцев. Бранью и нагайками казаки заставляли их освобождать дорогу. Снег перестал, и окреп мороз. Отогнанные беглецы съезжали с дороги, еще надеясь пробраться в город окольными путями. Поутру многих из них нашли обмороженными среди степи.

Телегу с Мининым пропустили. Площадь перед войсковым госпиталем была запружена кибитками и колясками. Сестры и доктора тщетно пытались привести в успокоение мечущихся людей. В госпитале было смятение. Душный, пропитанный кровью и печной копотью воздух висел под потолком. Коридоры наполняли стоны. Все койки были заняты, и людей складывали рядами вдоль стен. Санитаров не хватало. Многие умершие подолгу лежали с искривленными лицами. Легкораненные сновали по зданию, суетились, курили и помогали товарищам.

Зетлинг растерялся. От вида гниющих, рваных ран, изуродованных тел и лиц его стало знобить. Он пробовал обратиться к кому-то из докторов, но его не замечали. За окнами наступила ночь, но госпиталь, плохо освещенный, грязный и зловонный, продолжал бурлить. Зетлинг в недоумении застыл посреди фойе, провожая глазами всякого человека в белом халате и не зная, как быть.

Он уже было отчаялся найти приют для Минина в госпитале и решился везти раненого друга к себе в номер, а утром разыскать врача и, быть может, предпринять еще что-то, как внезапно обратил внимание на пристально наблюдающую за собой сестру. Это была совсем юная барышня с пепельными кудрями и большими напуганными глазами. В белом халате и чепце с красным крестом она выглядела строго и вместе с тем наивно. Зетлинг улыбнулся ей. Ее внешность показалась ему знакомой.

Заметив доброжелательность Зетлинга, сестра преодолела робость и подошла. Она держала ладони сложенными на фартуке, и от волнения снимала и вновь надевала серебряное кольцо на безымянном пальце.

– Дмитрий Родионович, – чуть заикаясь, заговорила сестра тонким детским голосом, – вы меня не узнаете? И верно, не узнаете, – повторила она и потупилась.

– Нет, признаться.

Мимо пронесли кричащего от боли раненого. У него не было руки, а лицо было обожжено и изуродовано.

– Бедный, – жалостливо сказала сестра, проводив взглядом раненого, – а ведь здесь весь госпиталь полон таких несчастных. Да что там, весь город, вся страна… Вспомните, пожалуйста, Дмитрий Родионович, мы с вами виделись всего однажды. Это было в мае. Тогда вы пришли к Марии Александровне и застали меня…Вы должны вспомнить.

Зетлинг напряженно сморщил лоб, но ничего не приходило на ум. Признаться, его сейчас несравненно больше воспоминаний о подругах Петлицкой заботила судьба Минина.

– Не помните? Меня зовут Вера. Я была вместе, – она устыдилась этого «вместе» и покраснела, – с графом Алексеем Алексеевичем Гутаревым.

– А! – Зетлинг живо представил себе цветущую физиономию Гутарева и заплаканные глаза его подруги, приревновавшей графа к Петлицкой. – Так это вы? Вы изменились. Похорошели.

– Какой там… Просто теперь у меня есть настоящее дело, доброе и важное. Это меня бодрит.

– А что граф? Пропал?

– Без следа, – Вера грустно улыбнулась. – Сказал, что дело проиграно и что теперь каждый сам за себя. Но я его не виню. Он слабый человек, и всего. Жаль его.

– Что ж, радостно за вас. Но простите, пора. У меня ранен друг, и нужно его устроить.

– Ох! Постойте. Как ранен? Тяжело?

– В грудь, осколком. Мы только привезли его с фронта.

– Печально. Но простите, что отвлекла вас, удачи, – она протянула ему руку.

Зетлинг коснулся ее холодной ладони и пошел к выходу.

– Ох! Погодите! Еще один вопрос, как там ваш друг, ротмистр Минин?

Зетлинг обернулся к ней.

– Он и ранен.

– Он?! Какая беда! И что, вы отыскали место?

– Нет, думаю отвезти его в гостиницу, а там видно будет. Быть может, устроится…

– Как так?! – возмутилась Вера. – Разве можно?! Где он? Ждите здесь, я схожу за доктором, вернусь, и мы вместе отнесем его в палату.

Она исчезла в сутолоке. А через несколько минут возникла вновь, но уже в сопровождении старенького доктора и санитара.

– Нужно перенести раненого. Колясок нет. Так что на руках. Ротмистр большой, нужно еще кого-нибудь попросить, – бойко распоряжалась Варя.

Минина сняли с телеги и переложили на носилки. Санитар и трое казаков из охранения с усилием подняли могучего ротмистра и понесли в госпиталь. Зетлинг шел рядом. Варя нежно взяла правую ладонь Минина.

– Пульс слабый, но ровный. Вы не беспокойтесь, Дмитрий Родионович, мы его поставим на ноги. Какие у него сильные, красивые руки! Наш богатырь! – тараторила она, пробираясь по заполненному людьми коридору. – О, что это? Какое красивое кольцо! Дмитрий Родионович, возьмите его себе, а то, знаете ли, у нас в госпитале всякое бывает, могут и украсть.

– Нет, – Зетлинг отрицательно покачал головой. – Это его талисман, его не украдут. Вы только будьте рядом.

– Конечно, не тревожьтесь, я позабочусь об Александре Евгеньевиче. Непременно!

Минина занесли в палату и уложили на заранее убранную койку. Доктор, щурясь и что-то бормоча под нос, занялся раной. Зетлинг попрощался с Верой, пообещал зайти на другой день и ушел.

Прошло три дня. В Новочеркасске стояло морозное солнечное утро 25 декабря 1919 года. Улицы были пустынны. Под ногами редких прохожих звонко хрустел снег. В городе царила невиданная тишина. Ослепительный блеск солнца и искрящаяся белизна степи манили выйти во двор и на санях понестись по чистой и морозной дороге.