– О! Минин! Ну-ка давайте-ка за общий стол!

– Что там? Какие вести с полей? Что еще выдумал наш бесстрашный генерал?

– Неустрашимостью Богом меченный!

Последовал дружный взрыв смеха.

Минин укоризненно покачал головой:

– Вы бы не горлопанили, дети все же…

– Ничаго, барин. Ничаго. Пущай побалакают вволю, – услужливо вступился хозяин с узкими глазками и клочьями висящей седой бородой. – Сами ж тоже служивыми были. Понимаем.

– Кстати, ротмистр, а вы ничего нового не замечаете? В обстановке-с?

Офицеры захохотали.

– К вам гость! Но крайне молчаливый!

Со скамьи из неосвещенного угла избы поднялся юноша в сером плаще. У него было рябое лицо и большие добрые глаза. Читатель легко узнает в ночном гостье Петревского, в прошлом юнкера Михайловского училища, а в настоящем – ординарца начальника штаба 8-й армии красных капитана Самсонова.

– Господин ротмистр, – визгливым, срывающимся от волнения голосом заговорил Петревский, – прежде всего считаю своим долгом заявить, что господа офицеры ведут себя безобразно и преступно. В селе творится анархия: грабежи, насилие, издевательства над жителями. Это позор Белого дела!

– А это не мы!

– Это казачки!

Офицеры взорвались оглушительным хохотом.

– Мы его хотели сразу прибить, но он сказал, что к тебе с особым поручением, и мы подумали, что ты сам его…

– Что сам? – перебил Минин.

– Сам прибьешь.

– Встать!

Вахмистр вскочил на ноги.

– Еще я стану свидетелем подобной сцены, и вы, господин вахмистр, будете разжалованы в мои денщики. И потом пеняйте на себя.

Минина боялись, хотя никогда до сих пор не видели его в гневе.

– Прошу простить. Бой, водка, расслабились…

– Понимаю. Всем спать. А вас, – Минин обратился к Петревскому, – сердобольный юноша, прошу за мной.

Они вышли. В лицо им ударили порывистый ветер и холодный дождь.

– Идемте на сеновал, – предложил Минин.

– Я два дня в расположении белых. И увиденное ужасает. Если там, – Петревский махнул рукой за реку, – все ясно. Там террор и узаконенные грабежи во имя грядущего процветания. Здесь же хаос. Кругом мародерство. Казаки грабят церкви. Офицеры насилуют учительниц. Для чего столько крови? К чему призывы спасать Святую Русь? Ведь ложь?

– Не знаю. Просто бойня без всякого смысла и оправдания.

– Но для чего?

– Для чего льется этот дождь? И свищет ветер? Нам не знать. Я давно со всем смирился и ощущаю себя обыкновенной мельчайшей частицей в огромном водовороте. И не стоит ломать голову. Есть приказ – его нужно выполнить. А кем он дан, и для чего, и какое во всем этом высшее нравственное оправдание, нам не знать. Но верьте, пройдет какой-нибудь десяток лет, и о нас будут слагать легенды.

– Или пугать нами детей перед сном.

– Все зависит от того, кто кого побьет. Но да ладно. Что там у вас? Выкладывайте.

Это была не первая встреча Петревского и Минина. Самсонов возложил на своего ординарца опасное задание – он должен был обеспечивать связь с командованием белых. Петревского перевели в штаб одного из полков, командир которого, бывший гвардеец, также был посвящен в тайну заговора. Петревский не раз с огромным риском переходил фронт, ведя переговоры в штабах Донской и Добровольческой армий. По пути он заезжал к Минину.

– План ясен. В нем все, как никогда, выверено, просто и надежно. Что самое важное, никто никогда не догадается о нем.

– Радужная картина, – Минин скептически ухмыльнулся.

Ротмистр сидел рядом с Петревским на копне сена, поджав ноги и набирая в ладонь стекающую с крыши холодную дождевую воду.

– Самсонов легко нашел общий язык с новым командующим Егорьевым. После июньских поражений Троцкий настаивает на скорейшем триумфальном контрнаступлении. Для этого стянуты огромные силы. Но вот в чем загвоздка: основные резервы, в том числе и конница Буденного, сосредоточены под Саратовом, и главный удар красные нанесут по армии Врангеля под Царицыном. А вот наша 8-я армия как была, так и осталась оборванной.

– Не скажи…

– И даже так разбить ее было бы не под силу. Но Самсонов настоял на выделении второго направления для контрудара. И придется он в то самое место, где мы, дорогой ротмистр, так беззаботно беседуем!

Петревский был в восторге. Он значительно поднялся в собственных глазах и был горд рискованной миссией, выпавшей на его долю.

– Не вижу повода для радости.

– Как?! Все боеспособные части 8-й армии будут брошены на Валуйки в прорыв между Донской и Добровольческой армиями. Красные рассчитывают снять корпус Шкуро, вклиниться верст на двести, вернуть Харьков и с запада выйти к Дону.

– Блестящая перспектива, ничего не скажешь. Впрочем, корпус Шкуро – это вы громко сказали. Теперь у нас бригада, а то и полк.

– Все пустяки. Вы, Александр Евгеньевич, ничего не смыслите в большой политике.

– Куда уж мне.

– Ведь я тоже не даром свой хлеб ем. Как вы находите? Покуда я вам рассказал, что собираются предпринять красные. Но самое интересное впереди. Слушайте.

– С предельным вниманием.

– Пускай Врангель обороняется у себя на Волге. Его, конечно, потеснят, но авось выдержит. Да это и неважно!

– Не кричите же так.

– Важно другое. Вместе со мной к Шкуро пришли две казачьи бригады.

– Это уже нечто.

– Так что у вас снова корпус. Но, разумеется, вам все одно не сдержать наступление, да и не нужно этого делать.

– А что нужно?

– Завтра на рассвете Шкуро во главе всей своей кавалерии двинется вверх по Осколу и, обходя крупные населенные пункты и железные дороги, выйдет во фланг Воронежу. Тем временем 8-я армия красных сомнет оставшиеся здесь слабые заслоны и совершит свой прорыв. Он-то и станет для нее последним. Донцы и добровольцы, дав большевикам увязнуть поглубже, перейдут в наступление и сомкнут клещи где-нибудь здесь, под Валуйками. И все! 8-я армия перестанет существовать, Шкуро неожиданно для всех возьмет Воронеж, а до Москвы останется пятьсот верст прогулки в мягком вагоне!

– Задумано действительно неплохо. Но уж не вы ли, господин бывший юнкер, столь филигранно рассчитали комбинацию?

– Моя заслуга в этом тоже есть. Если без хвастовства…

– Если без хвастовства, то нам пора заканчивать.

Прискакавший от Шкуро казак спрашивал на дворе Минина.

– Мне все ясно. План неплохой. Теперь дело за нами, простыми вояками. Мы с вами увидимся нескоро, а потому передайте нашему общему другу Зетлингу мое рукопожатие и скажите, что надеюсь увидеть его в Воронеже.

– С удовольствием.

– Вот и ладно. Прощайте.

Минин пожал руку Петревскому, спрыгнул с сеновала и, кутаясь от дождя, поспешил в избу.

– Чертовы генералишки! Ничего не разберешь! Вырывают победу из рук! Минин, вы слышали?! – Шкуро негодовал.

– Что произошло?

– Нам приказывают оставить позиции и правым берегом Оскола идти на север… – попытался объяснить штабной офицер.

– Задумали авантюру, а я расхлебывай! – перебил Шкуро. – Думают, что если дали мне пару сотен шашек, то я хоть до Москвы дойду. Пройдохи!

– Глядите, – штабной показал Минину на карту, – нам приказано продвигаться на север сколько будет возможно, избегая поселений, уничтожая коммуникации и предельно незаметно! А после с запада выйти к Дону и к Воронежу.

– Масштабно. Но удастся ли? – Минин с сомнением покачал головой.

– Начисто на убой посылают! Что им казацкая кровь?!

Атаманы из окружения Шкуро были недовольны. Шкуро негодовал. План Зетлинга действительно таил в себе огромный риск, но в случае успеха обещал лавры.

– Помилуйте, генерал! – воскликнул Минин. – Чего же вы еще желаете? На нашем пути не будет крупных большевистских соединений. Нам предстоит не поход, а прогулка по богатым фуражом деревням. Пока большевики спохватятся, мы уже будем любоваться Воронежем с берегов Дона. Все трофеи, вся слава будут наши! Путь на Москву закрывает сильная 8-я армия; если же все удастся, мы обойдем ее с тыла, захватим штаб в Воронеже и немедля двинемся на север. А там уже и золотые купола Первопрестольной!