— Я знаю, но бедняге так хотелось удостовериться. Я абсолютно убежден, что все это напрасный труд. Однако я считаю это своим долгом. Остался небольшой кусочек — вон там, за тисом, до дальней стены, хотя большинство надгробий восемнадцатого века. Но мне бы хотелось чувствовать, что я ничего не упустил. Тогда я не смог бы упрекнуть себя. Оставлю, однако, на завтра.

— Совершенно верно, — согласилась Таппенс. — Вам нельзя столько работать в один день. Впрочем, знаете что, — добавила она, — после чая у мисс Блай я пойду и посмотрю сама. От тиса до стены, говорите?

— Да, но я не смею просить вас…

— Ничего, ничего. Для меня это будет в охотку. Это же очень интересно — ходить по церковному кладбищу. Знаете, старые надписи как бы дают нам представление о тех людях, которые тут жили, и все такое. Право слово, для меня это будет удовольствием. Пожалуйста, идите домой и отдохните.

— Да-да, мне ведь еще надо подготовиться к вечерней проповеди, истинная правда. Вы очень добрый друг. Очень добрый.

Он одарил ее лучезарной улыбкой и направился домой. Таппенс бросила взгляд на часы, подъезжая к дому мисс Блай. «Пожалуй, от этого мне не отвертеться», — подумала Таппенс. Передняя дверь была открыта, а мисс Блай как раз несла тарелку со свежеиспеченными ячменными лепешками, направляясь через холл в гостиную.

— Ах, вот и вы, дорогая миссис Бересфорд. Я так вам рада. Чай почти готов, чайник уже на плите. Остается только заварить. Надеюсь, вы сделали все необходимые покупки, — добавила она, бросив укоризненный взгляд на откровенно пустую сумку, висевшую у Таппенс на руке.

— Ну мне, право, не повезло, — ответила Таппенс, стараясь придать словам как можно больше правдоподобия. — Знаете, как иногда бывает: то цвет не тот, то вещь не та. Но для меня всегда сплошное удовольствие осмотреть новый городок, даже если он и не очень интересен.

Пронзительный свисток чайника потребовал незамедлительного внимания, и мисс Блай, зацепив на ходу подготовленную к отправке и лежавшую на столике кипу писем, метнулась обратно на кухню. Письма посыпались на пол.

Таппенс наклонилась и собрала их, заметив, когда она клала их обратно на стол, что верхнее адресовалось некоей миссис Йорк из «Роузтреллис Корт» для престарелых женщин по какому-то адресу в Камберленде.

«Право, — подумала Таппенс, — у меня создается впечатление, будто во всей стране ничего нет, кроме приютов для престарелых! Вероятно, мы с Томми не успеем оглянуться, как сами окажемся в одном из них!».

Не далее как на днях некто, претендующий на звание доброго и любезного друга, написал им письмо, рекомендуя один адресок в Девоне — супружеские пары, большей частью отставные офицеры и их жены… Довольно хорошо готовят… Можно привозить свою мебель и личные вещи…

Появилась мисс Блай с чайником, и женщины сели за стол.

Беседа мисс Блай была не столь мелодраматична и сочна, как беседа миссис Копли: мисс Блай больше волновала проблема, как заполучить информацию, а не поделиться ею.

Таппенс туманно намекнула о годах службы за границей… упомянула о трудностях жизни в самой Англии, выдала подробности о женатом сыне и замужней дочери, у которых у самих уже есть дети, и осторожно перевела разговор на деятельность мисс Блай в Саттон Чанселлоре, исключительно разнообразную: женское общество, гиды, бойскауты, союз женщин-консерваторов, лекции, греческое искусство, приготовление джема, расстановка цветов в храме, клуб рисовальщиков, клуб друзей археологии… Здоровье викария, необходимость заставлять его заботиться о себе, его рассеянность. А тут еще, к несчастью, раздоры между церковными старостами…

Таппенс похвалила ячменные лепешки, поблагодарила хозяйку и встала, готовясь уйти.

— Вы на удивление энергичны, мисс Блай, — заметила она. — Не могу себе представить, когда вы успеваете все это делать. Должна признаться, после сегодняшней экскурсии и хождения по лавкам мне хочется прилечь и отдохнуть — подремать с полчасика. Кстати, кровать очень удобная. Благодарю вас, что рекомендовали меня миссис Копли.

— Исключительно надежная женщина, хотя, разумеется, слишком много болтает…

— О да! Ее рассказы о местной жизни меня позабавили.

— Едва ли она соображает, что городит. Вы еще долго здесь пробудете?

— Да нет — завтра еду домой. Я разочарована, что так и не нашла ничего подходящего… я возлагала такие надежды на тот живописный дом у канала…

— Не расстраивайтесь. Он в очень плохом состоянии. Хозяин, который не показывается, — это же позорище.

— Мне даже не удалось узнать, кому он принадлежит. Я полагаю, уж вы-то знаете. Вы, похоже, знаете здесь все…

— Тем домом я никогда особенно не интересовалась.

Он постоянно переходит из рук в руки… Невозможно уследить. Чета Перри живет в одной его половине, а другая половина разрушается.

Таппенс попрощалась и поехала к дому миссис Копли. В доме царила тишина, очевидно, он был пуст. Таппенс поднялась к себе в спальню, бросила пустую сумку, умылась и попудрила нос, на цыпочках вышла из дома. Поглядев в оба конца улицы, она решила не брать машину, быстро свернула за угол и направилась по тропинке через поля за деревней, а эта тропинка вывела ее наконец к перелазу в церковный двор.

Поднявшись и спустившись по перелазу, она оказалась на церковном кладбище, мирно дремавшем на предвечернем солнце, и принялась, как обещала, осматривать надписи на надгробьях. Никакой тайной цели она себе не ставила. С ее стороны это было обыкновенным проявлением доброты. Престарелый викарий был такой дорогуша, и ей очень хотелось помочь ему почувствовать, что его совесть абсолютно чиста. Она прихватила с собой блокнот и карандаш — вдруг найдет что-нибудь интересное для него. Она полагала, что должна искать надгробие, воздвигнутое с целью увековечить память ребенка определенного возраста. Большая часть надгробий здесь была более раннего периода: не очень интересные, не слишком изящные, без трогательных или нежных надписей, большей частью надгробия людей, умерших в преклонном возрасте. И все же она порой задерживалась, пытаясь вызвать в воображении картины прошлого. Джейн Эдвуд ушла из этой жизни 6-го января, в возрасте 45 лет. Уильям Марл ушел из этой жизни 5-го января, о чем глубоко скорбели. Мэри Тривз, пяти лет, — 14-го марта 1835. Это уж больно далеко. «Нет без тебя нам счастья». Счастливая малышка Мэри Тривз.

Таппенс добралась уже почти до самой стены. Могилы здесь были неухоженные, поросшие травой, за этой частью кладбища никто, похоже, не присматривал. Многие камни уже не стояли вертикально, а валялись на земле. Поврежденная стена в некоторых местах осыпалась и обвалилась.

Поскольку стена находилась за церковью, с дороги ее не было видно, и дети, безусловно, приходили сюда и творили, что хотели. Таппенс склонилась над одним из камней… Первоначальная надпись стерлась и была неразборчива… Но, перевернув глыбу набок, Таппенс увидела несколько грубо вырезанных слов и букв, тоже частично стершихся.

Она принялась водить по ним указательным пальцем, и у нее стали складываться слова:

«Кто бы… ни обидел… одного из этих малышей…» Камень… Камень… Камень… а ниже — неровно вырезано непрофессиональной рукой:

Здесь лежит Лили Уотерс.

Таппенс глубоко вздохнула… Она осознала, что за спиной у нее мелькнула чья-то тень, но не успела еще повернуть голову, как что-то стукнуло ее по затылку, и она повалилась вперед, на могильный камень, в боль и темноту.

— Ну Бересфорд, — сказал генерал-майор сэр Джосая Пени, кавалер орденов Подвязки, Бани и «За отличную службу», говоря с вескостью, соответствующей всей этой впечатляющей веренице слов, следующих за его фамилией. — Ну что вы думаете обо всей этой трескотне?

По этому замечанию Томми сразу догадался, что Старина Джош, как его непочтительно называли за глаза, не в восторге от результатов конференции, в которой они приняли участие.