Таппенс поковырялась в мусоре на решетке.

— Надо бы это убрать, — сказала миссис Перри.

— С какой стати тебе возиться с домом, который тебе не принадлежит? — сказал ее муж. — Не лезь не в свое дело, женщина. Завтра утром все будет точно в таком же состоянии.

Носком туфли Таппенс отодвинула камни в сторону.

— О-о! — с отвращением воскликнула она.

В камине лежали две дохлые птицы. Судя по всему, сдохли они уже давно.

— Это гнездо, которое упало несколько недель назад. Хорошо еще, что не так сильно воняет, — сказал Перри.

— А это что? — спросила Таппенс.

Она потыкала носком туфли во что-то, присыпанное мусором. Затем наклонилась и подняла эту вещь.

— Не трогайте дохлую птицу, — предупредила миссис Перри.

— Это не птица, — сказала Таппенс. — Из трубы, должно быть, упало что-то еще. Вот те на! — добавила она, уставившись на предмет, который держала в руках. — Это кукла. Детская кукла.

Они посмотрели на нее. Оборванная, изодранная, в превратившейся в тряпку одежде, с болтающейся на плечах головкой, когда-то эта вещь была детской куклой. Таппенс стояла и держала ее.

— Интересно, — сказала Таппенс. — Интересно, как же детская кукла могла оказаться в верхней части дымохода? Просто удивительно.

Оставив дом у канала, Таппенс неторопливо поехала по узкой извилистой дороге, которая, как ее уверяли, приведет к деревне Саттон Чанселлор. Дорога была пустынна. Никаких домов не было видно, мелькали лишь ворота на поля, куда вели грунтовые дороги. Движения почти никакого — проехал всего один трактор и один грузовик с крикливой надписью «Гордость хозяйки» и с нарисованной на нем неестественно огромной буханкой[5]. Шпиль церкви, который она успела заметить вдали, казалось, совершенно исчез из виду, но, когда дорога неожиданно и резко повернула у лесной полосы, он вдруг возник совсем рядом. Бросив взгляд на спидометр, Таппенс увидела, что проехала две с половиной мили от дома на канале.

Церковь оказалась старой и привлекательной, она стояла посреди просторного церковного двора с единственным тисовым деревом у дверей храма.

Таппенс оставила машину за покойницкой при церковном кладбище, прошла через нее и постояла немного, оглядывая церковь и прилежащее к нему кладбище. Затем направилась к двери храма с закругленной норманской аркой и подняла тяжелую ручку. Церковь была не заперта, и Таппенс вошла внутрь.

Интерьер оказался весьма непривлекательным. Церковь, безусловно, была старая, но в викторианские времена ее ревностно помыли и почистили. Смоляные сосновые скамьи и безвкусные витражи лишили церковь всяческого очарования, которым она, несомненно, некогда обладала. Женщина в твидовом пиджаке и юбке расставляла цветы в латунных вазах вокруг кафедры — с алтарем она уже покончила. Оглянувшись, она окинула Таппенс резким вопрошающим взглядом. Таппенс пошла по проходу между скамьями, глядя на мемориальные доски на стенах. Полнее всех в ранние годы, казалось, была представлена семья Уоррендеров, все из «Прайэри», Саттон Чанселлор. Капитан Уоррендер, майор Уоррендер, Сара Элизабет Уоррендер, горячо любимая жена Джорджа Уоррендера. На доске поновее сообщалось о смерти Джулии Старк (еще одной любимой жены), тоже из «Прайэри», Саттон Чанселлор — так что, похоже, Уоррендеры повымерли. Никто из них не казался особенно интересным. Таппенс вышла из церкви и обошла храм сбоку. «Ранний перпендикулярный и декоративный стиль»[6], — отметила про себя Таппенс, воспитанная на церковной архитектуре. Лично ей ранний перпендикулярный не особенно нравился.

Церковь оказалась внушительных размеров, и Таппенс подумала, что, вероятно, когда-то Саттон Чанселлор была гораздо более важным центром сельской жизни, нежели теперь. Садиться в машину она не стала, а направилась в деревню пешком. Сельская лавочка, почтовое отделение, с дюжину домов и коттеджей. Два или три были покрыты камышом, другие выглядели простовато и совершенно непривлекательно. В конце деревенской улицы стояли шесть муниципальных домов. У них был несколько смущенный вид. Медная дощечка на двери провозглашала: «Артур Томас, Трубочист».

Таппенс подумала, что вряд ли безответственные торговцы недвижимостью прибегнут к его услугам, в которых, безусловно, нуждается дом у канала. Она отметила про себя, что сделала глупость, не поинтересовавшись названием этого дома.

Она степенно вернулась к церкви и к машине, задержавшись, чтобы еще раз повнимательнее осмотреть кладбище. Оно ей понравилось. Свежих захоронений там было очень мало. Большинство могильных камней свидетельствовало о викторианских, а то и еще более ранних захоронениях — время и лишайники сделали свое дело, и надписей было почти не разобрать. Ее заинтересовали старые камни, некоторые стояли вертикально, с херувимами наверху. Таппенс походила, разглядывая надписи. И снова Уоррендеры. Мэри Уоррендер, 47 лет, Элис Уоррендер, 33 года, полковник Джон Уоррендер, убитый в Афганистане. Младенцы Уоррендеров, о которых глубоко скорбили красноречивые стихи набожных надежд. Ей захотелось знать, а не живут ли здесь Уоррендеры и по сей день. Очевидно, хоронить их здесь уже не хоронят. Она не смогла отыскать ни одного могильного камня позднее 1843 года. Обходя огромное тисовое дерево, она наткнулась на пожилого священника, склонившегося над могильными камнями у стены за церковью. Когда Таппенс приблизилась к нему, он выпрямился.

— Добрый день, — приветливо сказал он.

— Добрый день, — ответила Таппенс и добавила:

— Я смотрела церковь.

— Погубленную викторианским подновлением, — как бы продолжил священник.

У него был приятный голос и милая улыбка. Выглядел он на все семьдесят, но Таппенс почему-то решила, что вряд ли он такого преклонного возраста, хотя на ногах, безусловно, стоял не очень твердо — скорее всего, из-за ревматизма.

— В викторианские времена было слишком много денег, — с сожалением сказал он. — Слишком много фабрикантов железных изделий. Они были набожны, но, к сожалению, не обладали художественным чутьем. Никакого вкуса. Вы видели восточное окно? — Он поморщился.

— Да, — согласилась Таппенс. — Ужасно.

— Совершенно с вами солидарен. Я викарий, — совершенно излишне добавил он.

— Я так и подумала, — вежливо сказала Таппенс. — Вы давно уже здесь?

— Десять лет, дорогая моя. Здесь хороший приход. Славные люди, как их ни мало. Я был здесь очень счастлив. Им не очень-то нравятся мои проповеди, — с грустью добавил он. — Я стараюсь изо всех сил, но разумеется, современным я уже стать просто не в состоянии. Присаживайтесь, — гостеприимно добавил он, указывая на ближайший могильный камень.

Таппенс с благодарностью села, а викарий уселся на другом камне, рядом.

— Я не могу долго стоять, — как бы извиняясь сказал он. — Вам что-нибудь нужно или вы просто проезжаете мимо?

— Да, право, я всего лишь проездом, — отвечала Таппенс. — Я просто решила взглянуть на церковь. Я прямо-таки заблудилась на проселочных дорогах.

— Да-да. Тут очень трудно найти дорогу. Многие дорожные указатели поломались, а муниципалитет не чинит их. Впрочем, — добавил он, — не думал, что это имеет какое-то значение. Людям, которые ездят по этим проселкам, обыкновенно все равно, куда они попадут. Те же, кто едет куда-то в определенное место, обычно ездят по шоссе. Просто ужасно, — снова добавил он. — Особенно эта новая автострада. По крайней мере, таково мое мнение. Весь этот шум, эта дикая скорость, эта бесшабашная езда. Эх, да ладно, не обращайте на меня внимания. Я — сварливый старик. Вы бы ни за что не догадались, чем я сейчас занимаюсь, — продолжал он.

— Я обратила внимание, что вы осматриваете могильные камни, — сказала Таппенс. — Здесь имели место какие-нибудь акты вандализма? Подростки отбивали от камней куски?

— Да нет. Впрочем, если вспомнить, сколько поломано телефонных будок и все другие неприглядные дела, нисколько не удивишься, что человек сразу же вспоминает об этом. Бедные дети, эти молодые вандалы, они, мне кажется, не в состоянии придумать ничего лучшего, только бы что-то там громить. Как жаль, правда? Право, очень жаль. Нет, ничего такого здесь не было. В целом мальчишки здесь неплохие. Нет, я просто ищу могилу одного ребенка.