Позвольте искренне поздравить Вас с высоким назначением и присвоением давно заслуженного Вами высокого звания полковника МБ! Как говорится в народе, с папахой Вас, дорогой Василий Васильевич! Желаю Вам крепкого здоровья, успехов в личной жизни, а на нелегкой службе: лампасов, как говорится, и красной подкладочки!

1 августа 1992

Турецкий гнал машину к дому Сергея. Первое, что надлежало проверить сегодня, — это состояние электрического распределительного щитка около домашней двери своего стажера. Первый и, надо сказать, последний раз призрака Грамова Турецкий видел именно у него.

Голова у него шла кругом. Следуя совету Меркулова, он начал скрупулезно и придирчиво отрабатывать факты, имевшие место: факт за фактом. И странное дело: они, что называется, «зашевелились», стали приобретать совершенно иную окраску, смысл, значение, превращаясь в нечто иное, не менее загадочное, чем факты исходные. Больше того, отгадки рождали новые загадки, еще более странные. Причем каждый вопрос, нашедший ответ, немедленно рождал, по крайней мере, два новых вопроса, которые, как казалось Турецкому, дергали его за что-то там в мозгу, не давали расслабиться…

Турецкий вспомнил, что последние двое суток почти не спал. Ложиться ложился, но уснуть, отключиться так и не мог, пребывая в какой-то полудреме.

Деньги — ближайшие родственники… Миллион, полученный им в виде «любезно предоставленной» взятки от На-вроде, и миллион, найденный им на кладбище (завещанный ему Мариной? — едва ли! — скорее еще кем-то, — подкинутый), — эти два «лимона» «из одной бочки», так сказать.

Возможен первый вариант. Это были деньги Навроде. Это он мутит воду. Все странное исходит от него. Это он так называемый «свой», помогающий ему, Турецкому.

Такая гипотеза формально допустима, но имеет массу внутренних неувязок. Вот первая и основная. Неясна цель. Зачем влиятельному и богатейшему мафиози, едва ли не властителю теневой, подпольной Москвы, а может быть, и всей страны, понадобился он, Турецкий? А Марина, Настенька? Нелепо. Какой ему резон?

Да и весь почерк, стиль происходящего совсем не стиль Навроде. Все дела, в которые запутан был Навроде, были «естественны», так сказать, «чисты» и «натуральны». Культурное изъятие огромных сумм из государственной казны, к примеру.

Нет, сам Навроде едва ли проявил бы интерес к моей персоне. Нет резонов.

Но вместе с тем Навроде определенно знал, о чем шел разговор на нашей свадьбе… Значит, он замешан точно. Но активности не проявлял, сообщая мне об этом.

Конечно, можно залететь сейчас к нему, добиться аудиенции, ввалиться в кабинет и в лоб задать вопрос.

Наивно. Детский сад. Сочтет за дурака и будет прав. А главное, он ничего, конечно, не скажет. Он очень скуп на интервью, Навроде этот.

Забудем про него пока.

Второй вариант. Опять же деньги. На кладбище подкинул их кто-то, не знаю кто, пока пусть это будет «кто-то»… И этот самый «кто-то» за что-то заплатил Навроде, «соседними» купюрами. Понятия при этом не имея, что два эти «лимона» окажутся в одних руках, ну, то есть у меня. Такое может быть? Да. Подобная накладка могла произойти у этого «кого-то». Откуда ему знать, что я приду к Навроде за деньгами — сразу после свадьбы? Да я и сам этого не знал — решился я тогда внезапно, импульсивно.

Но кто же это может быть, загадочный товарищ «кто-то». Еще раз пробежимся по фактам. Нет, стоп! Уже приехали. Вот и подъезд Сергей Михалыча Седых.

Внимательный осмотр щитка возле квартиры Сергея Турецкого обрадовал не слишком: никаких следов вмешательства!

Все внутренние провода довольно густо заросли пылью. Еще внутри щитка валялось штук двадцать — двадцать пять окурков «Примы». Турецкий знал Сережину привычку выходить курить на лестничную площадку, к лифту и бросать окурки именно сюда.

Так что сомнений не было. Никто не подключался.

Турецкий вспомнил, как Сергей ему говорил, что после обнаружения «жучков» в квартире у Марины он обыскал свою квартиру. Чисто.

Это было довольно естественно: организация слежения довольно трудная и дорогая процедура; ради следователя-стажера на такое не пойдут, скорей всего. Из пушек, да по воробьям?

Но факт скорей тревожил, нежели успокаивал.

Марина видела «призрак». К ее квартире подключались…

Сам Турецкий тоже видел «призрак». Здесь, у Сергея дома. К Сергею, как теперь выяснилось, никто не подключался.

Вот те раз!

Он выехал снова на кольцо недалеко от Склифа и повернул к себе домой.

Факт, что к Сергею не подключались, выбил Турецкого из колеи ненадолго.

Просто пока его гипотеза, видимо, слаба, а может, неверна отчасти, отчасти неполна. И этот факт в нее пока не вписывается. Но факт есть факт. Его нельзя откинуть насовсем, он еще встанет точно, вложится, как сабля в ножны. Дайте только срок!

Турецкому было хорошо знакомо это ощущение, сопутствующее любому сложному делу, чувство проявления.

Так на чем я остановился? Когда к Сергею подъезжал? Ах, да!

Кем может быть загадочный товарищ «кто-то»?

Товарищ «кто-то» — это Грамов, сам, — А. Н. Причем живой. Конечно, это очень «смело», как сказал бы, будь он здесь, Костя Меркулов. Однако факты нас к тому ведут неудержимо.

Во-первых — гибель. Очень это все сомнительно. Сгорел. Хорошо бы. Но вот что: вслед за ним сгорели еще трое — близких, нужных Грамову людей. Сгорели, не оставив ни шиша. Кроме порошка.

Логично, стало быть, предположить, что Грамов сам «сгорел» таким же образом. Пожар в «Химбиофизике», конечно, не был столь брутальным, как на бензоколонке, но тоже ничего: подвал-то выгорел почти вчистую. Но все-таки остались костные останки, обгоревшие. Кости обезьяны Гриши, по-видимому. Думается так.

А почему все видели, как он сгорел? А тут специфика. Как предположил бы наш мэтр Меркулов, гипноз, галлюцинация. Уж кто-кто тут умел людей дурачить, так это именно А. Н. Грамов. И юмора он не был чужд… Заколдовал народец, ну, минут на двадцать, костей мартышки накидал в огонь, свою одежду, вещи личные и смылся незамеченным.

Незамеченным и голым?

Нет, он переоделся. А что б ему не переодеться? На службе многие переодеваются.

А кости обезьяньи накидал зачем?

Видать, огонь был не особенно силен, и кости обязательно должны были остаться. Ну, понятно: как кончится гипноз, приедет следователь, спросит: а где останки? Останки? Да вот они, останки!

Но это же довольно рискованно — так подставляться! Любая экспертиза, серьезная конечно, туг же вскроет сей подлог!

А будет ли такая экспертиза? Вот я, положим, тот самый следователь и есть. Допустим. Я приехал. Был пожар. Ужасный. И человек сгорел. Как? На глазах у всех. И тридцать три свидетеля. Не связанные корыстью. Не родственники, не враги. Простые люди. Очевидцы. Их много, этих очевидцев. Что я делаю? Я собираю показания. Останки? Что за останки? Да вот, смотрите: пуговицы, портсигар железный, заклепки с джинсов, кости вот, обломки недогоревшие… Что я скажу — на экспертизу кости? Чьи это кости? Убедиться: не мамонта ли? Не орангутанга? Нет, я — заваленный работой следователь РУВД. И мне не до фантастики. Останки? Вот останки. В морг? Ну а куда же? Не мне ж в портфель! Отсюда, говорю, останки уберите. Я их видал и описал. Фотограф их сфотографировал на месте. Все. Фотографию приклеим в дело. И конец на этом. Конец! Якорь чист.

А Грамов сам тем временем…

Ну, а ему на что исчезновенье это? Он сам-то от кого хотел укрыться, спрятаться? Исчезнуть — от кого, чего?

От «смежников», наверное. Он разработал этот психотрон, они пронюхали, ну, и насели плотно. А он, понятное дело, не шибко их любил. Что сделал бы Сахаров, ну, допустим, вернись он в сталинские времена, когда он водородную бомбу слепил для диктатуры. Не пролетариата, нет, — для диктатуры Сталина? Что было бы? Не знаю. Да он и сам, поди, не знал. Но Грамов, тут иное. Ему-то было пятьдесят всего. И он, конечно, понимал, что может выйти, если психотрон достанется ребятам с Лубянки. Они с этим психотроном нам дадут попрыгать… через веревочку. Да, цель, и цель великая, по существу, у Грамова была.