Ах, нет, впрочем, кое-что было: на внутренней стороне дверцы холодильника Турецкий обнаружил странную потертость — квадратик матовой пластмассы. Вся стенка дверцы сверкала, словно покрытая белым лаком, а в середине стенки располагался неблестящий матовый прямоугольник — размером не больше почтовой открытки.

Что за ерунда?

Турецкий слегка потер матовый прямоугольник пальцем и ощутил отчетливую шероховатость.

Он пригляделся. Квадратик казался матовым из-за того, что был испещрен числовыми группами, процарапанными иголкой на дверце. Это была шифровка. Он знал, от кого это письмо.

Это было письмо от Марины.

Перед самой их свадьбой Турецкий рассказывал ей о шифрах, о шифровках. Почему зашел у них на эту тему разговор — Бог весть.

Но, главное, что он рассказал ей тогда, что при всем фантастическом уровне современной дешифровки, кибернетики и прочей дребедени есть старый способ шифровать так, что никто не расшифрует. Никогда.

А способ прост, как пряник. Берешь какой-то текст, известный лишь двоим — тому, кто пишет и, конечно, адресату. Все буквы нумеруются по тексту, не повторяясь. Вот если текст, положим, «В неком царстве, в неком государстве…», то, значит, «В» шифруется сначала номером «1», а следующий раз, при следующем использовании в шифровке, «В» уже шифруется числом «14», так как в тексте-ключе «В неком царстве, в неком государстве…» буква «В» стоит на первом месте, а затем — на четырнадцатом, считая пробелы… Ясно, что если еще раз нужно будет в шифровке употребить «В», то она будет обозначаться теперь уже, в третий раз, числом «35».

Такое письмо расшифровать невозможно никакими средствами, если не знать ключевой текст.

Марине так понравилась сама идея, что в тот же вечер, накануне свадьбы, они выбрали себе текст-ключ для первого секретного письма, шутя, конечно же, дурачась.

Турецкий нашел лист тонкой бумаги, наложил его на прямоугольник и, осторожно штрихуя бумагу мягким, жирным карандашом, скопировал цифровые группы.

Затем переписал их.

Ключ-текст он помнил, разумеется. Он, как и Марина, знал его со школьных лет. Это было стихотворение Бориса Пастернака «За поворотом».

Турецкий взял еще один листок и, аккуратно записав стихотворение, стал нумеровать буквы.

За поворотом, в глубине

Лесного лога,

Готово будущее мне, —

Верней залога.

Его уже не втянешь в спор

И не заластишь,

Оно распахнуто, как бор,

Все вширь, все настежь.

Через пару часов расшифрованное послание лежало перед Турецким. Все письмо было написано строчными буквами — он специально писал его по-дурацки, как телеграмму, не читая и не вдаваясь в смысл. Он не хотел читать его по каплям, мучаясь и предугадывая. Он хотел сначала все сделать, а уж потом получить телеграмму с того света.

Внезапно зазвонил телефон. Турецкий, быстро среагировав, перевернул расшифрованную записку текстом вниз и только после этого снял трубку.

— Это я, Александр Борисович, — голос Сережи был как всегда бодр и уверен. — Раскопал я все, что вы просили.

— Что ты раскопал?! — грозно и хрипло спросил его Турецкий, еще находясь под впечатлением письма.

— Родственников вашей жены. Вам что, опять нехорошо?

— Нет-нет, Сережа, все в порядке. Охрип я тут немного. Слушаю тебя.

— У Грамовых вообще никого не осталось, кого хотя бы отдаленно можно считать родственниками. За одним исключением. — Сергей запнулся.

— Ну-ну…

— Я затрудняюсь сказать, как это называется. Ну, словом, вроде четвероюродная, дважды сводная сестра Грамова А. Н. И все. Больше нет никого.

— Не понял, как ты назвал сестру? Что значит — четвероюродная, дважды сводная?

— Тогда возьмите бумажку записать. Прадедушка А. Н. Грамова имел сводную сестру, это понятно? То есть его родители имели каждый, независимо друг от друга, детей: мальчика — прадедушку вашего тестя покойного и девочку Лену… Елену Петровну Анкольскую, умерла в 1883-м. У этой Елены Петровны была тоже дочь и тоже Елена Петровна/Она, выйдя в свою очередь замуж в 1881 году за вдовца— купца первой гильдии и почетного гражданина впоследствии, привела тем самым в семью сводного брата, Илью Тимофеевича Кошкина…

— Стой, стой… В общем, достаточно! Голова пошла кругом!

— Нет, уж дослушайте, Александр Борисович! Если уж работа сделана. Ну так вот: Внучка этого Кошкина и есть четвероюродная, дважды сводная сестра А. Н. Грамова. Фамилия ее Бененсонова. Зовут Александрой Михайловной. Только она и жива теперь. Живет в Номже. Работает на железной дороге. Путеукладчицей. Вы этого не просили, но я от себя адрес, профессию получил.

— Очень хорошо! Спасибо большое, Сережа. Я позвоню ей обязательно.

— А дальше-то что, Александр Борисович?

— Вот тебе следующая работенка. Квартира тестя моего, А. Н. Грамова, поди еще опечатана? Раз я единственный — почти — наследник, хотелось бы попасть в нее, ну и осмотреть, конечно. Не просто это, понимаю, но ты похлопочи насчет предлога благовидного, бумаг там, санкций.

— Вас понял. Будет сделано.

Сергей повесил трубку.

Оставшись без собеседника, наедине с запиской, Турецкий прочел ее вновь и, убедившись, что не забудет теперь уж до смерти, сжег расшифровку, пепел отправил в слив кухонной раковины, а матовое пятно на крышке холодильника сначала осторожно оплавил зажигалкой, а затем, повозясь минут сорок, тщательно заполировал.

— Рагдай, гулять! — скомандовал Турецкий, подумав с благодарностью о собаке: его выход из квартиры в столь поздний час вполне оправдан. И те, кто, может быть, сейчас прослушивают его с помощью «жучков», вряд ли «возбудятся».

Совочек Настенькин лежит на подоконнике, на кухне, совсем недавно он им пользовался.

Необходимо было взять еще и фонарь, но где же его найдешь в чужой квартире. Да и есть ли он здесь вообще?

«Рагдай! — снова обрадовался Турецкий. — Нос у Рагдая лучше фонаря любого!»

— Гулять, гулять, Рагдай! Хочешь погулять?

Конечно же Рагдай хотел и был готов гулять днем и ночью — только свистни.

Отойдя подальше от дома, миновав сквер, Турецкий убедился, что слежки за ним нет.

Выйдя на бойкий перекресток, возле которого находилось кафе «Калинушка», Турецкий бесцеремонно плюхнулся на переднее сиденье одной из дежуривших возле кафе частных тачек, поджидавших самых поздних и самых пьяных клиентов.

— Поехали?

— Куда?

— Сейчас скажу куда.

— Скажи сначала.

— Дверь заднюю открой.

— Зачем?

— Моя собака сядет.

— Я не вожу с собаками!

— А десять штучек?

— Тогда вожу.

— Тогда вези.

— Сейчас, собаке дверь открою. Ну и куда теперь?

— Куда? — Турецкий задумался несколько. — К Истряковскому мясокомбинату давай.

— К мясокомбинату? Ночью? Да там же глухомань! Нет, не поеду!

— А к кладбищу поедешь?

— Ну, к кладбищу, пожалуй, поеду. Там вроде посветлее будет.

— Ну вот и ладненько.

Чудной! — махнул рукой шофер, трогаясь с места.

Приехали. Истряковское кладбище.

— Держи десятку, как и договорились. А хочешь, кстати тридцать?

— Да ты совсем того! Хочу, конечно.

— Тогда, мой друг, немного в сторону и вдоль забора. Вот так, достаточно. Здесь подождешь меня полчасика. Вот это тебе тридцать, на: плачу вперед. Дождешься и отвезешь назад, к «Калинушке», еще получишь тридцать, уяснил? Турецкий твердо решил освоить науку сыпать деньгами, это чудесное и непонятное свойство «клиентов» Меркулова очень полезно и следователю, котором, часто приходится «бутафорить».