— О Киеве и Настеньке потом. А сейчас лишь о тебе — историю болезни ты поднимал в больнице?
— Нет, не успел!
— Похвально, — хмыкнул Меркулов. — Теперь о Киеве. Как ты сказал мне, ты в Москву вернулся только утром на другой день.
— Да, я всю ночь просидел в аэропорту, в Борисполе.
— А почему ты сразу, вечером не улетел? Ведь вечером из Киева в Москву идет четыре или даже пять рейсов.
— Я опоздал на все вечерние. Я помню, последний улетал в двадцать два тридцать, на котором еще успеешь в Москву до закрытия метро, а я приехал на аэровокзал примерно в двадцать два сорок пять. Прекрасно помню, — именно из-за того, что рейс последний, ну, вечерний, улетел.
— А сколько же ты добирался до аэропорта от этого самого Манихинского лесничества, в которое тебя забросила твоя «нечистая сила»?
— Часа-то полтора я добирался.
— Угу, — кивнул Меркулов. — А во сколько ты окончил свой разговор с покойным А. Н. Грамовым на Истряковском кладбище? Примерно?
— Да я и точно скажу. Мы Настеньку доставили в больницу не позже полдесятого утра. Около двенадцати я говорил с врачом. Не больше двадцати минут. Потом на кладбище поехал, ну пусть еще час-полтора. Выходит, кончил говорить я с покойным А. Н. Грамовым не позже трех.
— Пятнадцати ноль-ноль. А в Киеве ты очнулся, выходит, в девять вечера, ну так, примерно?
— Не понимаю, к чему ты клонишь?
— Да клоню к тому, что шесть часов ты был черт знает где. А может быть, и семь. Ну где ты был? Да-да, я знаю — призраки, чтоб доказать тебе свое могущество великое и чтоб скрепить ваш договор угрозой, демонстрацией могучих сил нечистых. — Меркулов дружелюбно обнял Турецкого за плечи: — Да я бы сам, Саша, взялся тебя в Киев укатать за шесть часов! Но есть в этом всем фрагменте действительно весьма чудесная деталь.
— Какая же?
— Да пес твой, Рагдай. Ну сам подумай, разве ж он вернулся бы в больницу? Сам? Ты поставь себя, мой милый, на его собачье место. Вот ты, Сашок, собака. Тебе хозяин дал приказ: ждать его у кладбищенских ворот. Ты что бы делал?
— Ждал.
— И-я бы ждал! И сутки б ждал, и двое! Совсем уж если я плохой пес, домой бы двинул: вдруг хозяин дома? Но — в больницу?! Да так поспешно? Ты спрашивал свою Марину, во сколько туда прибежала собака? Днем? Вечером? Когда — ну примерно?
— Нет, я не спрашивал.
— Хвалю. И больше мне сказать нечего. Теперь еще чуток потерпи — уже немного человек до кассы осталось. Навроде твой, откуда он узнал про ваш разговор на свадьбе?
— «Жучки», понятно!
— Что тебе «понятно»? «Жучки» ты обнаружил пять часов тому назад и только на квартире у Марины? Так? А надо бы пораньше похлопотать на сей предмет. Уж я не говорю, зачем ты нужен Сержу, это-то ладно пока…
— Да это-то самая главная загвоздка и есть! — Турецкий едва ли не подпрыгнул.
— Возможно. С твоей точки зрения. Но не с моей. На-вроде твой дал тебе понять, что ты его интересуешь, раз денег дал тебе, ну и так далее. Он сам тебе, ты погоди, и объяснит, зачем ты ему нужен. Он сам «проявится», усвоил?
— Так если это предугадать, так можно было бы и подготовиться?
— Чтоб «подготовиться», как ты сказал, разумнее вникать в детали, о которых я тебе выше говорил. Их много ведь, деталей! Вдумайся! Они ведь могут цепь образовать, замкнуться. И ты тогда поймешь их ход ума! Причем задолго до официального, так сказать, «проявления»!
— «Их» ход ума, ты ведь сказал «их»? Кто это? Кто они?
— Ну, а я почем же знаю, братец мой? Ты сам подумай, напрягись. Я только общее могу сказать тебе, пока мы достоимся здесь до кассы. А дальше сам, сам. Ты мальчик уже большой. Да и на мне самом висит немало своего. Во всем, брат, этом деле есть общий знаменатель, точка, центр притяжения.
— Конечно, призраки!
— О Боже! Мы ж с тобой договорились. Вспомни Ньютона: «Излишних гипотез не измышляю». Мужик был голова! В отличие от нас с тобой.
— Убийства? Цепь убийств!
— Нет! Я вижу пока только одно убийство: мальчика кто-то задушил подушкой.
— Ну, значит, длиннющая цепь смертей.
— Нет. Длиннющей цепи смертей тоже не заметил.
— Как?
— А вот так. Давай-ка исходить лишь из того, что точно выяснено: нами, лично! Ольга Алексеевна Грамова вскрыла себе вены — раз! Травин твой, ее сожитель. Повесился? Повесился! Два. Да вот и все: одно убийство, два самоубийства.
— А гибель всех остальных?
— Кого? Марины с Настей? Я лично трупов их не видел. Ты тоже. Нет-нет, не думай, я вовсе не утешаю тебя. Я только сыщик сейчас, больше никто.
— Я собственными глазами видел, как они взорвались вместе со складом!
— Верю, верю! Ты видел, конечно. Но ты и призрака видел, и с мертвым беседовал. Так? Ты в Киев сам не знаешь как слетал, а тут, напротив, ничего не видел. И водки ты не пил, застрелил собаку для начала, ну а потом и сам себя. Ты сам же мне вот только что все это рассказал. Но я смотрю, а ты живой. И более того, ты даже при деньгах. Так почему ж ты так уверен, а? Где доказательства, что девочки твои взорвались вместе со складом? Их нет. И нет для меня надежных и проверенных фактов смерти Грамова… Да, самого! Алексея Николаевича, одна тысяча сорокового года рождения. Да, да, да!
— Нет, это точно! Я это проверял.
— Ну хорошо. Но ты ж не будешь возражать, что именно он эпицентр этой истории?! Вокруг кого все крутится? Вокруг него, Алексея Николаевича Грамова! Неужели ты не чувствуешь, что именно с ним, с его памятью или с его наследием, зримо и незримо связано все происходящее! Весь коловорот вокруг него, точнее, не вокруг него, а вокруг его фамилии, фамилии в немецком значении этого слова — вокруг семьи, хочу сказать. Не так ли?
— Так.
— Второе. Вас «пасли». «Пасли» надежно, дорого, жестоко. Ты нашел «жучки»? Нашел. Так, значит, вас держали на прицеле, ни с чем, пожалуй, не считаясь, тут все средства, техника, люди, деньги миллионные… Подкидывать тебе прямо в люкс мистические рефераты да еще регулярно их менять, чтоб коридорная не просекла. И все ради чего? Произвести впечатление, видимо. Такая работа— и исключительно ради создания настроения, антуража! Нет-нет! За этим стоит нечто очень серьезное! Я убедил тебя?
— Да, убедил. Пожалуй. Однако, если вернуться к мистической версии, осознав все, что ты сказал, картина общая получится попроще.
— Да, как же! Сейчас-то и возвращаться! Сказал тоже! Где она, мистика-то? Ну, в данный момент? К тебе являлись эти, ну как их…
— «Форзи».
— Да. Именно. Казалось бы, теперь-то твой черед, не так ли? Твоя Марина там, по ту сторону границы между жизнью и смертью, должна была, на мой-то взгляд, вернуться за тобой. Ну не сама, допустим, так послать папаню. И что? Они являлись? Нет. А почему? Да потому что операция, которую они раскрутили у тебя на глазах, успешно завершилась. И все закончено. Конец. Ушли под воду твои «форзи». Все. Большой привет. И ты им на хрен вот теперь не нужен. Казалось бы. Однако есть изъян — они не Дали тебе застрелиться. Приберегли тебя. Законсервировали. Отравили тебя крепко этой загробной идеологией и — в чуланчик! Про запас. И это более похоже на дело А если так, то жди — еще проявится и это! Но ты уж будь во всеоружии, когда настанет час общаться снова с… «мертвецами».
— Но я же видел сам, своими глазами, дух. Он летел. И это было наяву и в трезвой памяти.
— Внушение, гипноз, галлюциогены, может быть.
— Да нет, не может быть. Г ипнозу я не поддаюсь.
— А что ты знаешь о гипнозе?
— Почти что ничего. Но у меня был знакомый гипнотизер — сосед по старой коммуналке.
— Гипнотизер-сосед — это не гипноз. Так же как сосед-банкир — это еще не деньги. Нет, нет, ты погоди, дослушай… Мы уже подходим к кассе. Скажи-ка мне — тогда, когда Настенька попыталась прыгнуть с балкона, ведь ты поймал ее случайно?
— Да, случайно. В последнюю секунду, миг!
— А в перестрелке у дендрария тебя, ее, вас всех, могли убить — реально?
— Конечно! Запросто.
