Мустафа Кемаль (он уже появлялся ненадолго в предыдущей главе) теперь, в тридцатичетырехлетнем возрасте, был командиром дивизии. Поспешив с одним батальоном навстречу союзному десанту, он в одиночку остановил группу своих отступавших соотечественников, а затем одной только силой убеждения заставил их повернуть обратно и сражаться; после этого, осознав, что сражение было гораздо более серьезным и крупномасштабным, нежели он себе представлял, на свой страх и риск вызвал отборный турецкий полк и одно из арабских подразделений. Поступив таким образом, он, безусловно, превысил полномочия, однако своему командованию о принятом решении он сообщил не раньше полудня. К этому времени развитие событий показало, что он был прав; к своим подчиненным он вернулся уже в ранге командующего всеми войсками, противостоявшими войскам АНЗАК.
В течение всего дня он сдерживал натиск противника, и войска из доминионов, которым удалось немного продвинуться в глубь вражеской территории, стали откатываться обратно к морю. Только теперь Бердвуд, к своему ужасу, понял, что осуществил высадку десанта не там, где следовало бы. Он надеялся найти береговую полосу протяженностью как минимум в милю, однако вместо этого нашел бухту, протяженность которой составляла немногим более половины, причем между морем и скалой было лишь около 30 ярдов. Сюда должно было направляться все: орудия, боеприпасы, разнообразное снаряжение, транспортные лошади, а вскоре и бесконечный поток носилок с убитыми и ранеными. Вечером того же дня он направил донесение командующему с просьбой разрешить отход с позиций и эвакуацию войск.
Однако Гамильтон ответил отказом, заявив, что подобная эвакуация заняла бы как минимум дня два; тем временем ему было доложено о том, что австралийская подводная лодка, миновав все узкие места, проникла в Мраморное море, где сразу же торпедировала турецкую канонерку. Несчастному генералу ничего не оставалось делать, кроме как приказать своим подчиненным окопаться.
Бердвуд, озабоченный положением частей АНЗАК, был бы еще более обескуражен, если бы знал, в какой ситуации оказались европейские войска. Правда, у французов дела обстояли неплохо: высадившись на берег близ так называемой «могилы Ахилла», они осадили и взяли штурмом развалины крепости Кум-Кале, после чего были готовы соединиться со своими британскими союзниками на мысе Геллы. Однако здесь десантирование обернулось катастрофой. Турки не открывали огня до тех пор, пока большая часть транспортов не подошла к берегу и не началась высадка; тогда они внезапно обрушили на голову врага смертоносный град пуль. Для британских военных спасения не было, и в скором времени, как докладывал бригадный генерал авиации Самсон после обзора театра боевых действий с воздуха, «спокойное синее море было совершенно красным от крови на расстоянии 50 ярдов от берега, — ужасное зрелище!». На отмелях водная рябь была окрашена в алый цвет. По прошествии трех часов около тысячи трупов лежало на побережье. В течение следующих четырех часов ситуация в районе высадки несколько улучшилась; стало ясно, что турки тоже понесли немалые потери. Тем не менее неистребимый оптимизм Гамильтона был поистине изумителен. «С помощью Господа Бога, который послал нам спокойствие на море, — писал он 26 апреля, — и королевского флота, который доставил наших парней на побережье столь же организованно, как во время регаты, а также благодаря неустрашимому духу, проявленному всеми чинами обоих родов войск, мы высадили 29 000 человек в шести пунктах в условиях отчаянного сопротивления врага». Однако поскольку в Лондон просочились и другие донесения, никто уже не сомневался в том, что цена галлиполийской операции только в отношении человеческих жизней уже намного превысила ту, которая предполагалась, и что долгосрочные перспективы этой операции теперь находятся под большим вопросом.
Через три дня наступило временное затишье, на смену которому пришло то, что можно назвать тупиковой ситуацией. Британцы и части АНЗАК как-то сумели продвинуться на пару миль на возвышенность и окопаться; несмотря на все усилия, турки так и не смогли их опрокинуть. Временами это выглядело таким образом, будто «окопная война» на полуострове грозила стать почти такой же статичной, как во Фландрии. Между тем в Лондоне со всей неприглядностью вышли наружу внутреннее напряжение и борьба мнений в самом правительстве. Сначала 15 мая адмирал Фишер подал в отставку, или, точнее, ушел: несколько часов его не могли нигде найти и в конечном счете обнаружили в гостинице «Чаринг-Кросс». Затем премьер-министр Асквит был вынужден сформировать коалиционный кабинет, в состав которого Уинстон Черчилль уже не был включен (это был самый драматичный поворот в его политической карьере).
Для тех, кто окопался на галлиполийском побережье, и тех, кто прятался в скалах над ними, лето было поистине долгим. Поскольку погода делалась все более жаркой, мухи становились все более назойливыми: продукты, трупы на нейтральной полосе, бесчисленные гноящиеся раны, расположенные вблизи отхожие места — все это привлекало миллионы насекомых и делало жизнь гораздо ужаснее, чем она могла бы быть. Вместе с мухами пришла дизентерия. К июлю тысяча совершенно небоеспособных людей каждую неделю вывозилась по морю на Лемнос или на другие острова. Однако были и хорошие новости: в июне в Лондоне было принято решение об отправке еще пяти дивизий; таким образом, под командованием Гамильтона насчитывалось всего около 120 000 человек. Поскольку отныне Фишер, по счастью, был не у дел, флот де Робека также получил значительные подкрепления. В свете столь драматично изменившихся обстоятельств со всей очевидностью возникла необходимость новой высадки; выбор пал на залив Сувла в нескольких милях к северу от бухты АНЗАК. Отсюда предполагалось совершить бросок протяженностью в четыре мили до ущелий, изолировавших основные силы турецкой армии на оконечности полуострова.
Залив Сувла на первый взгляд представлялся весьма удобным местом для высадки. В отличие от большинства других, окаймленных отмелями в форме полумесяца, он имел правильную форму подковы, поэтому его воды представляли собой идеальную якорную стоянку для флота. Здесь не было нависавших над водой высоких скал, и, вероятно, по этой причине он был слабо защищен: как выяснилось, залив обороняли около 1800 человек, рассредоточенных вдоль береговой полосы; не было ни колючей проволоки, ни пулеметов. Кроме того, залив располагался сразу же за мысом со стороны бухты АНЗАК; контроль над ним позволял обеспечить снабжение большей части многострадальных войск из доминионов, сведя на нет тот нечеловеческий кошмар, который они претерпевали в течение столь длительного времени. Высадка началась 4 августа под покровом темноты и продолжалась до вечера 6 августа; турки, казалось, ничего не подозревали. Лишь после того как высадка завершилась, события стали развиваться по худшему сценарию. Новоприбывшие части не имели боевого опыта и не отличались дисциплинированностью, их командиры были уже немолодыми и в массе своей некомпетентны; очевидно, они не смогли бы справиться с адски сложной ситуацией. Цепочка управления вскоре порвалась, и Гамильтон безнадежно остался вне пределов досягаемости: в последний момент отдавались приказы, исключавшие предыдущие; дивизионным генералам и командирам бригад приходилось действовать по своему усмотрению; редко, когда солдатам можно было внятно объяснить, что от них требовалось.
Было несколько временных успехов. Героическая атака, предпринятая австралийцами у Одинокой Сосны, стоила им 4000 человек, однако доставила не менее семи крестов Виктории и имела своим результатом падение первой линии турецкой обороны. Новозеландцы просочились сквозь оборонительные порядки следующей линии и оказались в тылу турецких позиций. Однако за каждым успехом следовало несколько неудач, и вечером 8 апреля союзники были вынуждены отойти на исходные позиции; они понесли тяжелые потери, и ни одна из их основных целей не была достигнута. В конце августа Гамильтон признался Китченеру в своем поражении. Он заявил, что не сможет сделать больше того, что уже сделал, без значительных подкреплений; он назвал цифру в 95 000 человек, однако фельдмаршал только пожал плечами. Военный кабинет, как стало известно, принял решение еще раз сосредоточить усилия на западном фронте. Означало ли это, что Галлиполи спишут со счетов?
