Женщина одарила его лучезарной улыбкой, которую, как он подозревал, берегла только для посетителей.

– Да, это я.

– Я приехал сюда, чтобы поговорить с вами о Пите Хаббле.

Улыбка сразу погасла.

– О ком?

– О человеке, который за последнюю неделю несколько раз звонил вам домой.

На ее лице застыло каменное выражение.

– Извините, я не расслышала вашего имени.

– Судья Уит Мозли. Я был другом Пита. Он погиб.

Суставы ее пальцев, державших швабру, побелели.

– Я провожу расследование по факту смерти Пита, и мне хотелось бы поговорить с вами о том, почему Пит звонил вам, – коротко объяснил Уит.

– Я все понимаю и была бы рада помочь вам, но сейчас я не могу разговаривать. Я на работе. – Робким движением руки она быстро заправила упавший локон за ухо.

– Учитывая, что ведется расследование по случаю возможного убийства, я уверен, что руководство этого дома с удовольствием предоставит нам отдельный кабинет и время для нашей с вами беседы. – Уит говорил дружелюбно, поскольку, достаточно послушав ее, удостоверился, что это именно она звонила на яхту Питу. – Он был застрелен.

– Пожалуйста, – сказала Кати, – позвольте мне доубирать за ней, а потом я с вами поговорю. – Она повернулась и покатила коляску со старухой по фойе, на ходу предложив:

– Почему бы вам не пойти со мной, пока я пристрою ее, а потом мы могли бы поговорить. – Лицо ее было напряженным. – Просто пойдемте со мной.

Уит понял, что она не хочет упускать его из виду, и сказал:

– Мне, собственно, нужно ненадолго отлучиться. – На выходе из фойе он заметил мужской туалет. Не говоря больше ни слова, он развернулся и заскочил внутрь. Открутив кран и подставив руки под струю воды, Уит досчитал до ста и вышел. Кати и ее подопечная, страдающая недержанием, исчезли. Он поспешил назад, в холл, где Гуч по-прежнему спорил о достоинствах поэзии Викторианской эпохи со своей новой знакомой. Кати здесь не было. Уит рванулся в коридор и стал заглядывать во все двери. Одна комната была прибрана, и тут никто не жил. Другую занимала пожилая негритянка, громко храпевшая во сне.

В третьей комнате освещение было настолько тусклым, что Уиту пришлось напрячь зрение. Йа кровати лежал истощенный мужчина; из открытого рта вытекала слюна, тяжелые веки подрагивали. Его темные, коротко остриженные волосы открывали на голове большой уродливый шрам. Бледность кожи свидетельствовала о том, что он Давно не был на солнце. Но, несмотря на изможденный вид, Уит все же заметил, что он был молодым. Слишком молодым для этого заведения.

– О Господи, – вырвалось у него, когда он склонился над кроватью.

Это был Кори Хаббл.

Когда Клинок вернулся, Велвет не спала. Осторожно извиваясь, она успела вернуть повязку на прежнее место и лежала, отвернув голову в сторону, чтобы скрыть сдвинутую часть шелковой ткани.

– Соскучилась по мне? – спросил Кори.

– За что ты меня так ненавидишь? – ответила она вопросом на вопрос. – Зачем ты делаешь со мной все эти вещи?

– Я не ненавижу тебя. Вовсе нет. Я тебя люблю.

Ей хотелось закричать: «Это не любовь, грязный ублюдок! Даже в таком плачевном состоянии я еще могу ясно мыслить, а потому твердо знаю, что это не любовь». Вместо этого она сказала:

– Ты делаешь это, потому что видел мои фильмы?

Последовал легкий смешок.

– Я действительно видел твои фильмы. Я лучше, чем Пит?

Она не ответила.

Он коснулся ее щеки. Нежно.

– Скажи мне.

– Конечно, лучше, – солгала Велвет. Она услышала, как стукнула по деревянному полу снимаемая им обувь, мягко прошуршала по ногам расстегнутая одежда, тихо зазвенели в кармане ключи.

– Не нужно, – попросила Велвет; – Пожалуйста, не нужно.

Наступило молчание.

– Почему? – помедлив, спросил Кори, и в его голосе прозвучало неподдельное изумление. – Ведь ты сама сказала, что я лучше его.

– Потому что, – ответила она, усилием воли заставляя себя говорить спокойно, – ты не должен этого делать. Не таким способом.

– Мне это нужно.

– Кори?

Снова пауза, на этот раз более длительная. Она слышала его хриплое, прерывистое дыхание возле своего уха.

– Что? – наконец отозвался он.

– Кори. Пожалуйста, не делай этого. – Она вложила в свои слова даже больше страха, чем действительно чувствовала.

– Никаких разговоров. – Он взобрался на нее и снова принялся насиловать.

Велвет стиснула зубы, стараясь вызвать в памяти приятные воспоминания из прошлого: освежающий вкус лимонада жарким летним днем, мягкий хвойный запах отцовского одеколона от его куртки из верблюжьей шерсти, аромат корицы и масло, плавящееся на горячем тосте. Вот она, опершись о спинку деревянной скамьи, сидит в тихом полумраке церкви, где по субботам после обеда отец читал свою проповедь. Если проповедь казалась ей грустной, Велвет делала вид, что похрапывает, и отец никогда не сердился на нее за это. Пит, осыпающий ее розами на день рождения…

Но все хорошее для нее прошло, и теперь она вскрикивала от боли и плакала, чувствуя, как ноет все тело. Она только повторяла про себя: «Скоро все это закончится, все закончится, все закончится…»

Насильник еще лежал на ней, обдавая ее запахом пота и гамбургеров. Его кожа была омерзительно липкой. Закопавшись лицом в ее волосах, он вдыхал их аромат, словно они были любовниками. Как она мечтала сейчас о своем пистолете! Она бывыпустила тысячу пуль в его живот, голову и ту опухоль, которая заменяла ему сердце.

– Зачем ты убил Пита? – спросила она, кусая губы.

– А кто сказал, что это был я? – голос его был приглушен ее волосами.

– Ты убил его, чтобы выйти на меня?

Ответа не последовало. Из нее потекла его сперма, и ее затошнило.

– Скажи мне, – попросила она. – Пожалуйста.

– Я не убивал его. Хотел, но не убил.

– Лжешь. – Она не могла скрыть своего презрения.

Он поднялся, сев на нее верхом, и сильно ударил ладонью по лицу. Раз, два, три… В ушах женщины звенело, из носа потекла кровь. Наконец он остановился, и она грудью почувствовала, что к нему вернулась эрекция.

– А я думала, что я твоя крошка, – заискивающе произнесла Велвет, предпринимая новую попытку.

Он издал какой-то утробный звук и задрожал от возбуждения.

Велвет облизала губы, разбитые в кровь.

– Пит любил тебя, Кори. Он очень хотел помочь тебе. Снова тихий смех.

– Ты не хочешь, чтобы я полюбила тебя, Кори? Возможно, я смогла бы. – Он продолжал смеяться, но не сдвинулся с места. – Но как же я могу любить, если совсем не знаю тебя, – сказала она.

– Ты любишь Уита Мозли, – с укоризной в голосе произнес он. – Я видел, как ты обнимала его.

– Можешь быть на сто процентов уверен, что я не люблю его. Я ненавижу Мозли до самых его потрохов.

– Не нужно ненавидеть его до потрохов. Я могу принести их тебе.

Язык Велвет прилип к небу. Она подумала, что мучитель собирается снова насиловать ее, но вместо этого Кори наконец оставил свою жертву в покое и слез с кровати. Судя по звукам, он оделся, и через пару минут дверь за ним закрылась. Вскоре послышалось мягкое журчание воды в душе.

Он ушел. И на этот раз не засунул ей в рот ужасный кляп с маленьким замочком. С заостренным металлическим замочком.

Разумеется, в конце концов она позвонила Дэвиду.

В субботу утром Клаудия проснулась рано и еще примерно час лежала, вытянувшись на источавших цветочный аромат простынях. Работы у нее не было. Но была квартплата, нужно было за что-то покупать еду и выплачивать взнос за машину. Кроме того, теперь она лишилась медицинской страховки, а на ее текущем счету осталось менее двух тысяч долларов и еще меньше – на депозитном. За последнее время Клаудия умудрилась влезть в долг на шесть сотен по карточке «Виза» под семнадцать процентов годовых. Дважды она тянулась к телефону, чтобы позвонить матери, но, еще до того как она хотела набрать ее номер, в ушах диссонирующим колокольчиком звенел мамин голос: «Что с тобой происходит, Клаудия? Сначала ты отказываешься от прекрасного мужа, теперь теряешь работу. Может, тебе больше нравится ловить креветок вместе с твоим отцом? Именно это тебя и ждет. Зачем мы только морочили себе голову, посылая тебя в школу?» Чувствуя себя разбитой и опустошенной, Клаудия понимала, что не готова выслушивать этот убийственный монолог. Перед ней постоянно выплывало бледное лицо Хезер Фаррел, и уже дважды Клаудия бегала в ванную, мучаясь приступами рвоты.