Клаудия позвонила Уиту на сотовый и получила сообщение, что телефон находится вне зоны приема. Она оставила для него голосовое послание: «Позвони мне обязательно, как только появится хоть малейшая возможность», а также домашний и рабочий номера. Затем она снова позвонила Велвет в мотель, но, как и раньше, никакого ответа не последовало. Возможно, эта женщина решила покинуть город, разочаровавшись в том, что дознание обернулось не в ее пользу. Но когда Клаудия обратилась за разъяснением к служащему мотеля, тот сообщил, что Велвет еще не рассчитывалась за комнату.

Клаудия пошла в кабинет Дэлфорда. Он сидел за своим письменным столом; кобура со служебным револьвером была расстегнута и лежала рядом с наспех сложенной стопкой бумаг. Когда он поднял на нее тяжелый взгляд, она сразу поняла, что он не рад ее приходу.

– Задержались на работе? – спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал обычно.

– Мне только что позвонила одна женщина из дома для престарелых и пожаловалась на тебя.

– У вас есть проблемы более значительные, чем я – заметила Клаудия и положила перед ним на стол фотографию и сопровождавшую ее записку от Уита.

– Господи Иисусе, – наконец произнес он. Клаудия сидела напротив, по другую сторону стола.

– Я не могу понять, – сказал он. – Неужели это Эдди Гарднер?

– Думаю, да.

– И он знаком с Дэлоучем…

– Очевидно.

– Ты говорила с ним об этом?

– Нет. Несколько часов назад он уехал. – Она помолчала. – У вас есть копия его служебного досье из Хьюстона?

– Конечно. Эдди, насколько япомню, абсолютно чист. Целый мешок рекомендаций. – Дэлфорд показал на снимок. – Черт, возможно, это просто совпадение. Дети пошли на мол порыбачить, в течение дня познакомились, а потом больше никогда друг друга не видели.

– И Эдди, и Джуниор из Хьюстона.

– А кроме них – еще четыре миллиона человек. Сотни подростков из Хьюстона приезжают сюда на рыбалку. Это не преступление.

– Разумеется, нет. А вот торговля наркотиками и покрывание убийства – это, безусловно, преступление.

– Тебя сейчас просто переполняют мысли о всяких серьезных обвинениях, не так ли, наша маленькая мисс? – Дэлфорд искоса посмотрел на нее и тяжело вздохнул. – Ты все выспрашиваешь, как я веду здесь дела, роешься в папках, до которых тебе не должно быть никакого дела, рвешь пакеты на руках трупа и обвиняешь в этом коллегу…

– Я теперь совсем не узнаю вас, – тихо сказала Клаудия. – Какого черта вы занимаетесь всеми этими фокусами? Объясните мне, Дэлфорд. Я могу вам помочь…

На столе у Дэлфорда зазвонил телефон, и он быстро схватил трубку. Слушая, шеф трижды пробормотал «Боже праведный», а потом, судорожно сглотнув, сообщил ей:

– У нас снова появился труп. Плавает сейчас в бухте. Девушка. – Дэлфорд защелкнул кобуру служебного револьвера. – Она… не целая. Какой-то ненормальный сукин сын разделал ее тело.

Велвет внезапно проснулась. Ей наконец удалось немного подремать, после того как он закончил насиловать ее. Сейчас она чувствовала прикосновение к своей коже мокрой тряпки, которой вытирали ее ноги и половые органы, а также места, где были испачканы простыни. Велвет поняла, что простыни вынимаются из-под нее, а полотенца под бедрами скручиваются. Голос рядом беззаботно напевал песенку «Пляжное сафари» из репертуара «Бич Бойз».

– Будешь суп, крошка? – спросил Кори. Она слабо кивнула, дрожа от злости и страха.

Он налил ей в рот ложку едва теплого куриного бульона. Велвет проглотила ее и чуть не расплакалась. Ее последняя еда, черт побери! Когда она услышала стук ложки в пустой чашке, мучитель снова вставил ей в рот кляп и с легким щелчком закрыл на нем замок.

– А теперь поспи, – ласково сказал Кори, и она услышала, как он вышел из комнаты. За этим последовало пять или шесть щелчков, и Велвет с ужасом поняла, что ее заперли на несколько оборотов ключа.

Слез уже не было. Она напряглась, пытаясь ослабить веревки, но они не поддавались.

«Господи, меня изнасиловали», – все еще не веря в то что произошло, подумала она, и в голове ее зазвучал голос отца, несгибаемого приверженца методистской церкви в Омахе, гордости всего штата: «Чему ты удивляешься ведь то, что ты делаешь, вызывает отвращение. Это позор, и ты получаешь то, чего заслуживаешь».

Нет. Она покачала головой, будто возражала знакомому голосу. Ее отец никогда не говорил ей таких слов. Он не стал бы жить, если бы узнал, что она так пала. Велвет содрогнулась, и слезы горячим потоком полились из ее глаз. Она плакала молча, чувствуя, как слезы впитываются в повязку на глазах, и ей все труднее становилось дышать. Она высморкалась и пожалела, что не может воспользоваться платком, чтобы… он… оно не видело, что она плакала.

К чертям платок! Подумай лучше о пистолете, чтобы отправить этого сукиного сына прямиком в ад.

Она не должна падать духом. Кто-нибудь все равно сообразит, что она уехала и исчезла. Уит и Клаудия станут ее искать. Или не станут? Блин, может быть, она уже вовсе и не в Порт-Лее? Велвет понятия не имела, сколько времени она находилась без сознания.

Думать, думать…

Он сказал, что он Кори Хаббл.

О Боже, Пит и этот его фильм. Пит так скрытничал со своим расследованием. Пит нашел-таки брата, только вот Кори не хотел, чтобы его нашли. Еще бы! Ведь он оказался полным извращенцем, наркоманом, контрабандистом. К тому же этот выродок не брезговал похищением людей и изнасилованиями. Возможно, он не остановился и перед братоубийством.

Она должна отсюда выбраться. Она не может просто лежать здесь и ждать, пока ее убьют.

Для начала нужно понять, где она находится, и осмотреться. Как же ей стянуть с глаз эту чертову повязку? Веревки, которыми была привязана Велвет, позволяли слегка упереться пятками и немного согнуть ноги в коленях. Она сделала это, а затем прижалась затылком к простыням. Она почувствовала узел в том месте, где повязка собралась в складки, и попыталась сползти немного вниз, стараясь сдвинуть ее о подушку. Потом она опять поднялась вверх и снова опустилась, повторив движение несколько раз; постепенно узел передвинулся ближе к ее щекам.

После нескольких минут настойчивых попыток она смогла приподнять ткань вверх настолько, что открылся один глаз. Это было все, на что она осмелилась.

В комнате царил полумрак; слабый свет исходил от единственной небольшой лампы, стоявшей у ее ног. Абажур с изображенными на нем танцующими цирковыми слонами показался ей вульгарным. Такую лампу можно обнаружить в какой-нибудь детской комнате.

Велвет удалось рассмотреть, что в помещении не было окон; точнее, места, где раньше были окна, теперь были аккуратно забиты листами фанеры, выкрашенными черной краской. Со стен свисали лоскуты, отклеившихся грязных обоев, на которых были нарисованы скачущие ковбои из мультиков, размахивающие своими лассо, и дикие пони, брыкающиеся в загонах, – идиллическая версия Дикого Запада образца 50-х годов. Детская комната, всеми забытая и брошенная.

Велвет повернула голову, чтобы понять, как ее привязали: все тело было опутано тонкой желтой веревкой, напоминающей те, которые она видела на лодках у пристани; запястья и лодыжки были связаны веревкой из более мягкого материала.

Кровать, на которой она лежала, была металлическая – старая двуспальная конструкция. Скривившись, Велвет вспомнила, как громко скрипели ее пружины.

Но кровать эта состояла из металлических деталей. А металл – это острые края, которые могут разрезать веревку. Ну да, а сама я – как тот ненормальный Гудини. [23]Он снова потянулась, стараясь освободить хотя бы одну руку или одну ногу. Веревка только еще сильнее впилась в ее тело. Никакого ослабления или облегчения.

Велвет снова заплакала, ненавидя резиновый вкус кляпа во рту.

Тогда поговори с ним, чтобы он сам отпустил тебя.

Она заставила себя не рыдать и высморкалась, чтобы не перекрывать доступ воздуха.