Когда я его увидел, в руках у него была только винтовка.

А гильзы? Он их подобрал? У него было время?

Стреляные гильзы должны были упасть вправо. Вон туда. В камни и траву. Ему надо было найти их быстро. Три покрышки. Но выстрелов было не три, а больше. Один попал в дверцу машины. Значит, он выстрелил не менее четырех раз. А может, и больше? Значит, ему надо было найти четыре гильзы, но он спешил, ему важно было не упустить нас из виду, он должен был убить нас, такое ему дали задание.

Я разделил предполагаемые пять квадратных метров на квадраты и сантиметр за сантиметром обшарил траву. Я искал между ржаво-коричневыми камнями, начав с наиболее вероятного участка. Ничего. Во втором и третьем квадратах тоже ничего.

Последний квадрат, справа и чуть позади снайпера. Ничего.

И тут я увидел гильзу — она лежала практически на нарисованной мной воображаемой линии. Она лежала в расщелине между двумя камнями, почти незаметная в высокой траве.

Я отломил прутик с дерева и сунул его в расщелину. Вытащил гильзу, продев прутик в отверстие.

Новенькая гильза калибра 7,62, натовский стандарт, в нашей стране налажено массовое производство.

Я повернул прутик, и гильза скатилась ко мне в карман рубашки.

Что там было не так с винтовкой?

Я видел ее всего секунду, в тот ужасный миг, когда стоял за Эммой. Снайпер, здоровяк в бейсболке, лежал на животе с винтовкой на сошках и с телескопическим прицелом.

Винтовка была небольшая. Может быть, меня именно это поразило? Снайперская винтовка уменьшенного размера.

Возможно. Но было и что-то еще. Только вот что — никак не удается вспомнить. Он был слишком далеко. Судя по сошкам, у него было не охотничье ружье.

Недавно кто-то забрал оружие из сейфа, который открыл Донни Бранка. Есть ли связь?

Придется все выяснить.

Я спустился по склону туда, где в траве остановился БМВ. Ограда по-прежнему была порвана. Мимо по обеим дорогам ехали машины. Солнце спускалось за склоны Марипскопа. Моя тень вытянулась по изумрудно-зеленой траве.

Я старался вспомнить, как именно бежали мы с Эммой. Нашел нору трубкозуба, о которую она споткнулась. Потом мы повернули и побежали вдоль железнодорожных путей. Я взглядом обшаривал траву в поисках своего мобильного телефона. Шансов найти его практически не было.

Вот здесь я помог ей перелезть через ограду у железнодорожной насыпи. Остановился, оглянулся, увидел два вязаных шлема, которые размахивали руками, и снайпера. Он упал на землю. Чтобы лучше целиться? В такой высокой траве? Невозможно.

Почему он упал ничком? Может быть, споткнулся? Нет, не похоже, он упал нарочно. Зачем?

На сей раз я перелез через ограду. Мы бежали на юг за поездом. Должно быть, сумочка Эммы упала здесь. Да вот же она!

Сумочка лежала в траве, не очень заметная, но ее легко можно было разглядеть. Если бы здесь побывали люди Патуди, они бы ее нашли. Значит, они не дошли до железной дороги.

Я поднял сумочку и открыл ее.

Она пахла Эммой.

Вроде бы все ее вещи на месте. И сотовый телефон тоже.

Я закрыл сумочку и побрел назад, к «ауди».

— Кажется, кровоизлияния нет, — сказала доктор Элинор Тальярд у себя в кабинете. — Как нет и никаких признаков того, что осколок кости повредил мозговую ткань. Я оптимистка.

Я не мог скрыть облегчения.

— Но опасность еще не миновала, Леммер, вам следует это понимать.

— Я понимаю.

Ей хотелось сказать что-то еще. Я видел, что она мнется в нерешительности.

— В чем дело, Элинор?

— Леммер, нужно смотреть на вещи реально. Когда речь идет о пациентах в коме, мы всегда боремся за их жизнь, а ее прогноз кажется благоприятным.

— Но?.. — Я всегда заранее предчувствовал плохое.

— Да. Всегда есть но. Она, возможно, и выживет, но останется в коматозном состоянии на неопределенный период. Может быть, пролежит так несколько месяцев. Может быть, несколько лет. А может быть, она проснется завтра, и…

— И что?

— Возможно, она никогда уже не будет такой, как прежде.

— Вот как…

— Не хочу внушать вам ложные надежды.

— Понимаю.

— Вечером можете снова поговорить с ней. Если хотите.

— Поговорю.

Я пошел в мой номер для особо важных персон, сел на кровать и открыл сумочку Эммы. Мне нужны были ее записи, которые она время от времени делала с тех пор, как мы приехали.

Я расстегнул «молнию» на сумочке. Вдохнул аромат Эммы Леру. Возможно, она никогда не проснется. Или никогда не будет такой, как прежде. Я вспомнил, как нес ее в номер — она была такая теплая, живая. «В другую комнату», — прошептала она. И улыбка, когда я ее уложил, которая как будто говорила: «Смотрите, что я заставила сделать молчаливого, туповатого Леммера».

Прошло десять месяцев с тех пор, как я в последний раз обнимал женщину.

Надо сосредоточиться на сумочке.

Я заглянул внутрь, но не сразу нашел лист бумаги. Придется все оттуда вытряхнуть. Сумочка была небольшая, но внутри было много всего напихано.

Один сотовый телефон. Я положил его на кровать.

Один снимок Якобуса Леру.

Одна книжка на африкаанс, «Экватория» Тома Дрейера.

Одно письмо неизвестного происхождения — точнее, записка, переданная Эмме привратником «Мололобе».

Одна черная косметичка на «молнии». Я расстегнул «молнию». Косметика. Я снова застегнул косметичку.

Один зарядник для сотового телефона.

Один кошелек. Несколько сотен наличными. Кредитные карты. Визитные карточки Эммы.

Один лист бумаги, распечатка с Интернета — карта проезда к «Мололобе». На обороте сделанные рукой Эммы записи. Я отложил лист в сторону.

Найдется ли в недрах сумочки что-то еще, способное мне помочь?

В женских сумочках рыться нельзя, но что, если…

Один очешник с темными очками.

Одна картонная коробочка с тампонами.

Одна маленькая черная записная книжка, какие-то страницы заложены, списки фамилий, номера телефонов, адреса, дни рождения; записи сделаны давно.

Одна пачка бумажных салфеток — «Клинекс, трехслойные».

Два банковских чека. На них я смотреть не стал. Не мое дело.

Два старых списка покупок, кратких и полных сокращений. Она покупала продукты.

Девять визитных карточек. Одна из них — Жанетт Лау. Остальные — незнакомые мне фамилии менеджеров по рекламе и маркетингу.

Семь слипов — она расплачивалась кредиткой. Один из продовольственного отдела «Вулворта», один из магазина «Дизель», два из супермаркета «Пик энд Пэй», один — из гостиницы в Калицдорпе. На обороте напечатан рецепт калицдорптского яблочного пирога.

Одна записка от управляющего курортом Бадплас с номерами телефонов Мелани Постхумус.

Одна гарнитура Bluetooth для мобильного телефона.

Одна упаковка противозачаточных таблеток.

Одна невскрытая упаковка аспирина в виде жевательных пастилок.

Одна круглая коробочка. Бальзам для губ.

Один круглый речной голыш.

Одна черная ручка «Монблан».

Одна шариковая ручка «Бик».

Упаковка спичек из отеля «Сандтон Холидей Инн».

Один наполовину исписанный карандаш.

Три разномастные скрепки.

Вот и все. Я покидал обратно все, кроме записок, фотографии и мобильного телефона. Нажал кнопку телефона. Дисплей осветился. «У вас четыре непринятых вызова». Я начал нажимать кнопки. «Пропущенные вызовы». Три от Карела. Один — с неизвестного номера.

«У ВАС ОДНО ГОЛОСОВОЕ СООБЩЕНИЕ. НАБЕРИТЕ 121».

Я набрал.

«Эмма, это Карел. Просто хотел узнать, как дела. Перезвони, когда сможешь».

Я сохранил сообщение, выключил телефон и положил его назад, в сумку.

Звонить ли Карелу? Сказать ему, что случилось?

Я догадывался, какой будет его реакция. «Разве вы не должны были защищать ее?»

Нет. Пусть Карелом займется Жанетт.

Я взял лист бумаги, испещренный записями. Их оказалось меньше, чем я ожидал. Лишь отдельные фразы, написанные мелким, аккуратным почерком Эммы.