Эмма кивнула.

— Я не говорю, что случившееся плохо. Эволюция — естественный процесс. Однако у нее возникли многочисленные последствия. Если верить ученым, впервые человек научился возделывать землю на Ближнем Востоке, в плодородном районе Междуречья. Тот район в форме полумесяца простирается от Ирака на востоке до Сирии, Израиля и Турции. Поезжайте и посмотрите, как выглядят те места сегодня. Трудно поверить, что они носили название «Плодородного полумесяца». Там сейчас пустыня. Но десять тысяч лет назад там пустыни не было. Там были пастбища, росли деревья. Почва была плодородной, а климат — умеренным. Большинство людей полагают, что климат изменился и именно поэтому сегодня в тех краях ничего нет. Как ни странно, климат там остался приблизительно таким же, каким был десять тысяч лет назад. Те места превратились в пустыню потому, что люди и их сельское хозяйство истощили Ближний Восток. Истощили пастбища, истощили землю, израсходовали природные ресурсы. Именно из-за нашего стремления полностью израсходовать природные ресурсы завтра может не наступить.

Моллер явно не был прирожденным проповедником-евангелистом, как Бранка. Он говорил тихим голосом, с ровными интонациями интеллигентного человека, но вера в то, что он говорил, была столь же непоколебима. Эмма остолбенела от изумления.

— Мы не можем изменить историю. Мы не можем отказаться от современных технологий и сельского хозяйства, и, разумеется, невозможно изменить человеческую природу. Павлин с самым длинным и пестрым хвостом имеет больше всех шансов заполучить подругу; вот почему мы так стремимся завести побольше скота или купить машину престижной марки. Вот почему деньги управляют миром. На самом деле люди не способны охранять природу, хотя на словах у них все правильно. Просто охрана природы не заложена в нас на генном уровне, она нам не свойственна изначально. Идет ли речь о выкачивании нефти из земных недр или о вырубке лесов, страдает ли окружающая среда. Единственный способ сохранить надлежащий экологический баланс — убрать подальше людей. Полностью. Публичные заповедники, заповедники, открытые для посещения, в принципе обречены на неудачу, независимо от того, государственные они или частные. Известно ли вам, сколько носорогов убито браконьерами в минувшем году на территории национальных парков?

Эмма покачала головой.

— Двадцать шесть. Двадцать из них обитали на территории Национального парка Крюгера. Арестовали двух егерей — то есть людей, которые должны были защищать животных. В Квазулу среди бела дня на территорию Национального парка «Умфолози» приехали двое белых, застрелили двух носорогов, спилили у них рога и уехали. Все знают, где водятся носороги. Вот почему я запираю свои ворота. Чем меньше знают о нас окружающие, тем больше шансов на то, что мои животные выживут.

— Понимаю.

— Вот почему я не жалую здесь туристов. Как только это начнется, все будет труднее контролировать. В парке Крюгера мало туристических комплексов, а спрос постоянно растет. В результате они собираются строиться. Когда это остановится? В чьих интересах строительство? Уж конечно, не экологии, в этом можете быть уверены. На руководство парка давят и с политической, и с финансовой точек зрения. Туризм стал источником жизненной силы нашей страны, он приносит в казну больше денег, чем добыча золота. Туризм создает рабочие места. Благодаря туризму в страну идет приток иностранной валюты. Туризм стал чудовищем, которое мы вынуждены постоянно подкармливать. Однажды это чудовище поглотит и нас. Выживут только островки вроде «Хёнингклипа». Но не навечно. На пути человека не устоит ничто.

Мы сидели в ресторане туристического комплекса «Авентура Бадплас» и ждали, пока управляющий выяснит, куда перешла работать Мелани Лоттеринг.

Я съел тарелку овощей и салат — только это я и мог вынести после огромного количества билтона, поглощенного у Моллера. Эмма заказала салат и рыбу. В середине обеда вернулся управляющий с клочком бумаги в руке.

— Мелани по-прежнему работает в сети «Авентура», только в «Бела-Бела». У них там имеется санаторно-курортный корпус с минеральными водами. — Он протянул записку Эмме. — Она вышла замуж, сейчас ее фамилия Постхумус. Вот номера телефонов.

Эмма поблагодарила его.

— Она очень нравилась нашим гостям. Мне было жаль, когда она ушла.

— Кем она работала?

— Она косметолог. Ну, знаете, травяные ванночки, массаж, талассотерапия, грязевые обертывания…

— Когда она ушла?

— Сейчас, дайте вспомнить… года три назад.

— Далеко отсюда «Бела-Бела»?

— Довольно далеко. Километров триста. Быстрее всего проехать туда через Гроблерсдаль и Мабл-Холл.

— Большое спасибо.

Управляющий удалился, а Эмма вытащила мобильник и набрала номер «Бела-Бела».

Когда мы уехали, было уже темно.

— День сегодня, кажется, будет длинным, Леммер, — сказала Эмма. — Надеюсь, вы не против. — Голос у нее был усталый.

— Я не против.

— Если хотите, я сяду за руль…

— В этом нет необходимости.

— Завтра можно поспать подольше. Больше я ничего не смогу сделать.

Мне захотелось спросить: а что потом? Вернется ли она в Кейптаун и станет ждать, пока Коби де Виллирс перестанет прятаться? Надеялась ли она на то, что кто-то вроде Волхутера будет держать ее в курсе? Она включила освещение в салоне, снова вытащила лист бумаги и стала что-то на нем записывать. Потом она выключила свет и откинула голову на спинку сиденья. Она так долго молчала, что я решил, будто она заснула. Но потом я увидел, что глаза у нее открыты. Она смотрела в окно, за которым была черная-пречерная ночь. Темноту прорезали только яркие лучи наших фар.

Служащие «Бела-Бела» жили в отдельных домиках. Мелани Постхумус сидела на диване в своей гостиной с ребенком на коленях.

— Это Йолани. Ей два года, — с гордостью заявила она в ответ на вопрос Эммы.

— Какое необычное имя, — заметила Эмма.

— Мы составили телеграммуиз наших имен — моего муженька и моего. Его зовут Йохан; сегодня он в вечернюю смену. Он метрдотель в ресторане, а в такое время года сами знаете, сколько работы. Но вообще мы зовем ее Йолли или Джолли — она просто солнышко.

На первый взгляд Мелани выглядела как красивая леди — у нее были черные волосы, голубые глаза и безупречная фигура. Красиво изогнутые, как лук Купидона, губы так и манили к поцелую. Но ее произношение выдавало в ней жительницу пригородов Йоханнесбурга. И то, что она сказала «телеграмма» вместо «анаграмма», тоже настораживало.

— Подождите, я принесу вам попить. Сначала мне нужно уложить Йолли спать, она немножко устала, а если пропустим время отхода ко сну, к ней придет второе дыхание и, как всегда говорит Йохан, у нас с ним начнется третья смена.

— Я понимаю, мы выбрали не самое удачное время, — сказала Эмма.

— Нет-нет, не беспокойтесь, вы приехали издалека, и мне любопытно. Откуда вы знаете Коби? Несколько лет я очень злилась на него, но невозможно злиться вечно. Надо поставить точку и продолжать жить, человек должен следовать своей судьбе. — Она кивнула в сторону девочки с сонными глазками, сидящей у нее на коленях. — Прямо вышло как у Брэда Питта и Анджелины Джоли. Им пришлось долго ждать, прежде чем они нашли друг друга.

— Это долгая история. Я знала Коби много лет назад.

— Первая любовь?

— Нет-нет, мы с ним родственники.

— Я как раз собиралась спросить, неужели вы тоже…

— Я пытаюсь его отыскать.

— Вы его родственница? Знаете, странно… Он говорил мне, что он сирота, что у него нет никаких родственников.

— Может быть, ваш бывший жених — не тот Коби, которого знала я. Именно это я сейчас и пытаюсь выяснить, — необычайно терпеливо ответила Эмма.

Интересно, подумал я, испытывает ли она разочарование оттого, что ее брат был влюблен в эту красивую, но безмозглую курицу.

— Ах, да я ведь просто так…