По контракту, который он заключил, ему должны были выплатить столько, что он мог бы открыть собственное дело в Вандербейл-Парк, но денег все равно было недостаточно для того, чтобы просить ее руки. Пришлось ждать до 1962 года, когда он расплатился со всеми долгами. Но за те четыре года они виделись по меньшей мере каждую неделю, а по телефону беседовали ежедневно.

В 1963 году они поженились в Брандфорте и вместе основали компанию «Леру инжиниринг уоркс». Он работал в цеху, а она занималась административной работой и вела бухгалтерию. Через три года родился Якобус Даниэль Леру, и Сара стала матерью и домохозяйкой. К 1968 году они созрели для второго ребенка, но растущая слава Йохана Леру совершила еще одну революцию в их жизни. На сей раз к дверям цеха подъехал длинный черный седан; из него вышли трое белых в черных костюмах и шляпах. Они были из только что созданной корпорации по производству вооружений — предшественницы знаменитого «Армскора», появившегося в 1977 году. До того как Йохану Леру рассказали об артиллерийских установках и бронетранспортерах, которые ему предстояло разработать и построить, он должен был подписать договор о неразглашении. Так как они предварительно уже навели о нем справки и выяснили, что он — хороший африканер, то предложили его фирме контракт на разработку моторов.

У этого события было два последствия. Во-первых, Йохан и Сара Леру разбогатели. Не за одну ночь и не безмерно, ведь государство — хозяин строгий, и большие деньги даются с потом и кровью. Но за почти тридцатилетний период «Леру инжиниринг» превратилась в целую империю с тремя громадными цехами и отдельным зданием в Йоханнесбурге, где проводились научно-исследовательские изыскания. Там же размещалась дирекция.

Вторым последствием было то, что им пришлось отложить рождение второго ребенка до 1972 года. Именно тогда появилась на свет Эмма Леру. Шестого апреля, в один день с прежним Днем республики.

— Потом они переселились в Йоханнесбург, чтобы отцу не надо было много ездить.

Я-то подозревал другое: богачам стало тесновато в серости Вандербейл-Парк, где жили представители среднего класса. В те дни домом для разбогатевших африканеров считался Линден.

— Вот там я и выросла. — Она, словно извиняясь, взмахнула рукой, как будто говоря: «Ничего не поделаешь, судьба». Мне показалось, прежняя подавленность ушла, как будто семейная история каким-то образом окрылила ее. Она чуточку застенчиво улыбнулась и посмотрела на часы. — Завтра нам рано вставать.

Мы вышли. Несмотря на поздний час, на улице было жарко и влажно, как в инкубаторе. Далеко на западе сверкали зарницы. Пока мы шли по ярко освещенным дорожкам назад, в свое бунгало, я думал над ее историей. Интересно, задумывалась ли она когда-нибудь об источнике своего богатства, положенного в основу апартеида и международных санкций? В наши дни неудобно признаваться в таком прошлом. Может быть, сознание собственной вины заставляет ее так подчеркивать бедность своих предков? Было ли происхождение ее богатства причиной того, что она сделала карьеру, а не просто жила на доход с капитала?

Когда мы зашли в бунгало, я попросил ее запереть дверь ее спальни изнутри — как вскоре выяснилось, я дал ей плохой совет.

В кармане у меня завибрировал мобильник. Я знал, что пришла эсэмэска от Жанетт с обычным, каждодневным вопросом: «Все в порядке?» Я вынул телефон и быстро набил всегдашний ответ: «Все в порядке». Потом, перед тем как лечь спать, еще раз обошел дом. Дверь своей спальни я оставил открытой. Я лежал в темноте и ждал, когда же придет сон. Уже не в первый раз я размышлял над преимуществами тех, кто может рассказать достойную семейную историю.

— Леммер!

Крик Эммы вырвал меня из объятий крепкого сна.

Не проснувшись толком, я вскочил и выбежал в гостиную. Может, мне просто померещилось спросонок, что она кричала?

— Леммер! — В ее голосе слышался чистой воды ужас.

Я бросился к ее двери, толкнул. Заперто.

— Я здесь, — хрипло ответил я — спросонок и от досады.

— В моей спальне что-то есть! — крикнула она.

— Откройте дверь!

— Нет!

Я навалился на дверь плечом. Послышался глухой удар, но дверь устояла. Из-за двери послышалось странное тихое шипение.

— По-моему, это… Леммер! — взвизгнула она в ужасе.

Я отступил на шаг назад и что было сил лягнул дверь ногой. Она распахнулась. В спальне Эммы было темным-темно. Она снова вскрикнула. Я хлопал ладонью по стене, по тому месту, где должен был находиться выключатель. Внезапно комнату залил свет, и на меня бросилась змея — огромное серое шипящее чудовище с разверстой пастью; внутри пасть была черная, как смерть. Я быстро ретировался в гостиную. Эмма снова позвала меня. На долю секунды я увидел ее — она испуганно жалась к изголовью двуспальной кровати, сложив перед собой горку из подушки и одеяла — очевидно, для защиты. Змея снова бросилась на меня, шипя от гнева. Я подставил ей стул. Клыки впились в обивку в нескольких миллиметрах от моей лодыжки. Когда она отпрянула, выпустив струйку яда, я на всякий случай отшвырнул стул подальше. Мне срочно нужно было раздобыть какое-нибудь оружие — хотя бы палку. Я схватил с углового столика лампу, попытался ударить чудовище, но промахнулся.

Змея была невероятно длинная — метра три, а то и больше. Этакое подвижное ядовитое копье. Я нырнул за спинку кресла, стараясь сохранить между нами приличное расстояние; змея заползла на сиденье кресла и подняла голову. Лампа была слишком тяжелая, орудовать ею было неудобно. Я саданул абажуром об стену, чтобы разбить его, задел картину. Послышался звон разбитого стекла, рама грохнула об пол. Эмма пронзительно закричала. Змея опять бросилась в атаку, и я ударил ее лампой, но лишь слегка задел шею. Чтобы уклониться от смертельного укуса, я пригнулся вправо. Змея действовала решительно и молниеносно; я никак не мог угадать, куда она бросится в следующий миг. Мой удар как будто лишь еще сильнее разъярил ее. Она свернулась в кольцо, готовясь к удару, — огромный, толстый резиновый снаряд. Я успел заметить безжалостные черные глазки и агрессивно раскрытую пасть.

Меня затрясло от избытка адреналина. Змея бросилась снова. Мою ногу пронзила боль. Я врезал ей лампой; металлический патрон угодил ей по шее, и голова ударилась об стену. На секунду чудовище потеряло способность ориентироваться. Я ударил снова. Длинное и тяжелое основание лампы пронзило серую блестящую чешую и, кажется, что-то сломало. Змея свернулась кольцами на плиточном полу, обернулась вокруг себя. Я ударил снова; я бил, и бил, и бил, но мне никак не удавалось попасть по голове. По полу тянулся кровавый след; проследив за ним, я понял, что кровь идет из раны на моей ступне. Скоро яд окажет свое действие, и я потеряю сознание; надо скорее кончать.

Я занес лампу над головой, замахнулся и со всей силы опустил ее. Промахнулся. Схватил лампу за основание, как бейсбольную биту, ударил — задел голову по касательной. Промахнулся! Чудовище уползало. Тогда я перехватил свое оружие острым концом вперед, как меч, и попытался проткнуть голову змеи. Раз, другой — безуспешно. В третий раз острый конец вонзился в шею за головой. Чудовище моментально обвилось вокруг лампы и моей руки. Окровавленной ступней я наступил змее на шею, снова поднял лампу и, морщась от страха, ненависти и отвращения, со всей силы пронзил чудовищу голову. Теперь змея обвилась вокруг моей ноги; вот она обмякла и дернулась в последний раз. Поняв, что она больше не укусит, я поднял ногу и ударил ее по голове — как будто забил последний гвоздь в крышку гроба.

Эмма расположилась на унитазе в моей ванной. Я сидел на полу — по-прежнему в одних трусах. Моя нога лежала у нее на коленях. Она осторожно удаляла из раны на ступне осколки стекла.

— Я вас испачкаю кровью.

— Сидите тихо! — приказала она строго, как учительница в начальной школе, тем же тоном, каким она пять минут назад велела: «Сядьте, Леммер!»