Кто же из этих простых и необразованных служащих Департамента двора выжил Чжэн Сяосюя, я так до конца и не выяснил. Может быть, это дело рук Шао Ина? Но он был известный трус. Ци Лин? Этот вообще мало разговаривал, да и в делах Департамента двора был полным профаном. Что же касается Бао Си, то он прибыл во дворец совсем недавно и вряд ли имел такие необыкновенные способности. Трудно предположить, что это было сделано по инициативе низших чиновников Департамента, ибо вряд ли они осмелились вступить в единоборство с Чжэн Сяосюем. Первое, с чем последний столкнулся после своего вступления на пост, было скопище неразобранных дел, относившихся еще к периоду Синьхайской революции. Чжэн Сяосюй снял с должности предыдущего начальника отдела и поставил на этот важный пост Дун Цзисюня, которому лично доверял. Однако после этого Департамент двора словно разбил паралич. Нужны были деньги — их не было, действительно не было, и это ясно подтверждали записи в книге счетов. Требовались вещи — их вечно нельзя было найти…

Стараясь привлечь людей на свою сторону, Чжэн Сяосюй держался скромно и всегда прислушивался к мнению своих подчиненных. Он решил каждую неделю встречаться сними для обмена мнениями, попросив их заранее подготовить свои предложения по предстоящей реорганизации. Один из подчиненных заметил, что во дворце в качестве жертвоприношений используется большое количество фруктов и сладостей, на что уходит много денег. На самом деле вещи эти символические и значимость их не уменьшится, если заменить их глиняными или деревянными изображениями. Чжэн Сяосюй одобрил эту идею, велев немедленно приступить к ее осуществлению и повысив чиновника, предложившего это, на одну ступень по должности. Однако все те евнухи (а их во дворце оставалось еще около сотни), которые превращали жертвоприношения в легальный источник своих доходов, возненавидели Чжэн Сяосюя. Буквально через несколько дней после его назначения он стал самым непопулярным человеком в Запретном городе.

Отступать Чжэн Сяосюй не хотел, и вскоре он получил письмо, содержащее угрозу. В письме говорилось: "Ты лишаешь людей средств к существованию, береги свою голову". Джонстон, которого я направил для проведения реорганизации в Ихэюань, тоже получил анонимное письмо. "Если ты осмелишься поехать, — было написано в нем, — то в пути тебя убьют".

Позднее Джонстон самодовольно рассказывал: "Я не сел в автомобиль, а нарочно поехал верхом, чтобы посмотреть, посмеют ли они напасть на меня. В итоге я живехонький добрался до места. Я давно всех их вижу насквозь!" Он имел в виду членов Департамента двора. Джонстон и Чжэн Сяосюй отнеслись к этим угрозам с полным безразличием.

Последнее действие разыгравшихся событий произошло с моим участием.

Не успел я назначить Чжэн Сяосюя на должность, как получил весьма неприятное известие: в парламенте республики вновь образовалась группировка, предложившая аннулировать "Льготные условия" и передать Запретный город республике. Такое предложение уже выдвигалось два года назад. Тогда основным аргументом группы членов парламента послужила попытка к реставрации монархии на шестом году республики. Теперь же тайные планы реставрации парламентарии видели в награждении цин-ским двором республиканских чиновников различными посмертными титулами. Старое предложение было выдвинуто вновь, причем говорилось, что я не только дал посмертное имя виновнику реставрации преступнику Чжан Сюню, но и незаконно пожаловал Чжэн Сяосюю — ханьцу по происхождению — право въезда в Запретный город верхом и должность начальника дворцового управления.

Опубликованное в газетах сообщение об этом послужило сигналом для ряда атак на Департамент двора. Так, например, продажа антикварных изделий японским торговцам, заклад императорских драгоценностей четырем крупным банкам, осуществленных Жун Юанем, другие факты, в прошлом никого не удивлявшие, теперь вызывали разные толки и пересуды.

Приближенные мною чиновники, в особенности Ло Чжэньюй, также подверглись ожесточенным нападкам. По прибытии во дворец у этих людей первоначально не было иных дел, как писать докладные записки и секретные донесения. Помимо этого, они производили инвентаризацию и по моему приказанию на зарегистрированных ими картинах и каллиграфических полотнах ставили штамп: "Драгоценность императора Сюаньгуна". Я и не предполагал, что инвентаризация вызовет такую бурю негодования. Положение только ухудшилось — ценных вещей становилось все меньше и меньше, а богатства сановников тем временем увеличивались. Древняя посуда Ло Чжэньюя, бронза Мао Гундина, собрание картин Дун Цзисюя были проданы за большую сумму. Эта весть получила многочисленные отклики. Но самым неприятным оказалось то, что Министерство внутренних дел республики внезапно издало законопроект об охране древних книг, антикварных изделий и реликвий, который был направлен против вывоза и продажи дворцовых драгоценностей.

Вскоре первое мероприятие Чжэн Сяосюя — отправка в Шанхай энциклопедии "Сы ку цюань шу" для ее издания в издательстве "Шанъу иньшугуань" — встретило противодействие со стороны властей. Книги были конфискованы.

Навестивший меня отец долго юлил, но потом, заикаясь, сказал, что методы Чжэн Сяосюя оставляют желать лучшего. Если он вызовет недовольство республиканских властей, положение еще больше осложнится.

Бывшие сановники Департамента двора — Шао Ин, Ци Лин, Бао Си — по-прежнему были учтивы и не говорили ничего плохого о Чжэн Сяосюе, Цзинь Ляне и Жун Юане. Последний, нарвавшись на неприятность в связи с продажей драгоценностей, вообще перестал показываться. После того как мой отец отругал Цзинь Ляна за докладную записку, в которой тот советовал мне дать великому князю Чуню отставку, Цзинь Лян тоже куда-то исчез.

Однажды передо мной с трусливым видом появился Шао Ин, бывший начальник Департамента двора. Он сказал, что командир республиканских войск Ван Хуайцин, будучи весьма недоволен действиями Чжэн Сяосюя, заявил, что если так будет продолжаться и дальше, он уже не сможет чем-либо помочь мне. Это известие привело меня в ужас. К счастью, Чжэн Сяосюй подал прошение об освобождении от обязанностей. Кончилось тем, что он снова стал лишь членом палаты Маоциньдянь, а Шао Ин вновь стал ведать Департаментом двора.

Неудача с реорганизацией Департамента двора не заставила меня остановить машину. Она не остановилась, а сделала лишь поворот. С тех пор как я сел в эту машину, все время кто-нибудь да подливал горючее, накачивал шины, указывал направление и расставлял дорожные знаки.

Примером тому могли служить секретные донесения приверженцев монархии по поводу возрождения "великих планов". Верные мне люди были повсюду. Например, Кан Ювэй и его ученики — отец и сын Сюй Цзинь и Сюй Лян — под вывеской Конституционно-монархической партии китайской империи развернули свою деятельность по всей стране и за ее пределами. Известия об их действиях изредка достигали дворца через Джонстона. Сюй Цзинь в своем докладе императору хвастливо заявлял, что эту партию за рубежом поддерживают сто тысяч ее членов и пять газет. За два года до того, как я покинул дворец, Сюй Лян отправился в провинцию Гуанси к милитаристу Линь Цзюньтину для подготовки реставрации. В письме к Джонстону он писал, что лидеры трех группировок милитаристов в провинции Гуанси — Лу Жунтин, Линь Цзюньтин и Шэнь Хунин — "выдвинули девиз, общий с девизом нашей партии, и в случае необходимости можно рассчитывать на их поддержку…" [46]После китайского Нового года весной тринадцатого года республики (1924 год) Кан Ювэй писал Джонстону, что в провинциях Шэньси, Хубэй, Хунань, Цзянсу, Аньхой, Цзянси, Гуйчжоу и Юньнань либо уже достигнута договоренность, либо достаточно в нужный момент подать только сигнал. Больше всего надежд Кан Ювэй возлагал на У Пэйфу, говоря, что Ло (имелся в виду город Лоян, где находился У Пэйфу) предан Мэн Дэ (имелся в виду Цао Кунь). Как выяснилось позже, в письме Кан Ювэя было немало фантазии и даже просто саморекламы. Однако в то время я и Джонстон не только не относились к его словам с недоверием, но были чрезвычайно рады и воодушевлены этими сообщениями. Мы даже посылали подарки ко дню его рождения. Так я стал понимать, как использовать свои богатства для достижения мечты.