— Все пришли? Хорошо. Вас отправят самолетом в Советский Союз!

16 августа японцы узнали, что в Чанчуне произошло столкновение дворцовой охраны с японской армией, поэтому моя личная охрана была разоружена. В это время Ёсиока сообщил, что я должен ехать в Японию завтра. Я, конечно, закивал и попытался изобразить радость на лице.

Ёсиока предложил мне выбрать несколько сопровождающих, потому что самолет маленький и многих взять не сможет. Я выбрал Пу Цзе, мужей двух сестер, трех племянников, врача и приближенного слугу — "большого" Ли. Моя наложница, рыдая, спросила меня:

— А что же будет со мной?

Я сказал:

— Самолет слишком мал. Вы поедете поездом!

— А поездом можно доехать до Японии?

— Конечно, можно, — не колеблясь ответил я.

Я был слишком занят спасением своей собственной жизни, и мне некогда было думать, будет поезд или нет.

Первая посадка самолета намечалась в Шэньяне, где мы должны были пересесть на большой самолет. Из Тунхуа вместе со мной летели Ёсиока, Хасимото, Пу Цзе и один японец, отвечавший за "священные предметы". Остальные вместе с японскими жандармами летели в другом самолете. В одиннадцать часов утра мы приземлились на шэньянском аэродроме и направились в аэровокзал ждать другой самолет.

Вскоре до нас донесся мощный гул самолетов. Оказалось, что это приземлились советские самолеты. Из них быстро высадились отряды советских автоматчиков, которые немедленно разоружили японских солдат. Прошло немного времени, и весь аэродром был заполнен советскими войсками. Это были войска, которые прибыли принимать капитуляцию.

На следующий день на советском самолете меня отправили в Советский Союз.

Мы были первой партией военных преступников Маньчжоу-Го, прибывших в Советский Союз. Вместе со мной находились Пу Цзе, мужья двух младших сестер, трое племянников, доктор и слуга. Уже стемнело, когда наш самолет прилетел в Читу. Нас посадили в автомобили, и мы выехали с аэродрома. По обеим сторонам дороги, насколько хватало глаз, простирались бескрайние просторы. Вскоре показались перелески, машины переползли через несколько сопок; дорога стала уже и извилистей. Внезапно мы остановились, и я услышал китайскую речь.

Я невольно вздрогнул и тут же подумал, что это приехали китайцы, чтобы вернуть нас обратно. На самом деле говорившим оказался советский офицер — китаец по происхождению. Моя болезненная подозрительность изрядно попортила первую половину моей жизни. Ведь было совершенно ясно, что я только что на советском самолете прилетел из Китая в Советский Союз; зачем же здесь меня стали бы передавать китайцам? Этого я боялся больше всего. Попав к иностранцам, я еще мог надеяться на спасение, но оказаться в руках китайцев означало верную смерть.

После короткой остановки мы сели в машины и продолжали путь еще около двух часов. Въехав в горное ущелье, машины остановились у залитого яркими огнями красивого здания. Кто-то вполголоса сказал:

— Ведь это гостиница!

Все обрадовались.

В "гостинице" нас встретил человек лет сорока в штатском, его сопровождала группа советских офицеров. Официальным тоном он объявил нам:

— Именем Союза Советских Социалистических Республик вы арестованы.

Это был начальник военного гарнизона города Читы — советский генерал-майор. Затем он вежливо сказал нам, что мы можем спокойно здесь жить в ожидании дальнейших распоряжений. Указав на бутылки с водой, стоявшие на столе, он добавил:

— Это знаменитая минеральная вода, напиток, очень полезный для здоровья.

Сначала минеральная вода показалась мне не очень вкусной, но в дальнейшем она стала моим любимым напитком. В подобных "санаторных" условиях началась наша жизнь под арестом. Три раза в день нас кормили сытной русской пищей и один раз днем поили чаем. Доктора и медицинские сестры постоянно осматривали и лечили нас. В нашем распоряжении были радиоприемник, книги и газеты, настольные игры, а на прогулках нас постоянно кто-нибудь сопровождал.

Через некоторое время мной овладела несбыточная мечта. Я подумал, что коль скоро Советский Союз, Англия и Америка — союзники, то, может быть, я еще смогу отсюда перебраться в Англию или Америку и стать иммигрантом. У меня имелось еще немало драгоценностей и украшений, которых вполне хватило бы до конца жизни. Однако для этого прежде всего следовало выяснить, смогу ли я остаться в Советском Союзе. В течение пяти лет моего пребывания в СССР, кроме устных просьб, я трижды обращался к властям с письменными заявлениями, испрашивая разрешение остаться здесь навсегда. Один раз это было в Чите и дважды в Хабаровске. Все они остались без ответа.

Остальные арестованные с самого начала придерживались в этом вопросе совершенно противоположной точки зрения.

Через несколько дней после нашего приезда в Читу прибыла вторая партия чиновников Маньчжоу-Го, среди которых находились Чжан Цзинхуэй, Цзан Шии, Си Хэ и другие. Кажется, на второй день они пришли навестить меня и неожиданно обратились ко мне с просьбой. Первым заговорил Чжан Цзинхуэй:

— Мы слышали, что вы хотите остаться в Советском Союзе; У нас же у всех на Северо-Востоке живут семьи, заботиться о них некому. К тому же имеются и дела, которые нужно завершить. Мы просим вас, поговорите с русскими, пусть разрешат нам поскорей вернуться домой. Как вы считаете?

Что у них были за дела, требовавшие завершения, я не знаю. Да это меня и не интересовало. Получив отказ, все они наперебой стали слезно умолять:

— Вы поговорите, они вас послушают… Это общее мнение нас избрали представителями, чтобы просить господина Пу И… Кого же просить, как не вас, почтенного?

Они теперь не могли обращаться ко мне, как раньше: "ваше величество", "император", и потому каждый обращался ко мне по собственному усмотрению. Деваться было некуда, и мне пришлось пойти к подполковнику Волкову, который ведал нашими делами. Выслушав мое ходатайство, он сказал:

— Хорошо, я все передам.

Но, как и в моем случае, ответа не последовало. Однако ни чиновники, ни я не унимались. После того как нас перевели под Хабаровск, я снова подал заявление с просьбой остаться, а они — с просьбой возвратиться на Северо-Восток.

Я тогда еще не понимал, что бывшие чиновники лучше меня разбирались в закулисной политике Гоминьдана и знали, что Гоминьдан особенно нуждается в таких людях, как они.

Поэтому они верили, что возвращение не только безопасно, но и сулит им немалые выгоды. Возможно, соблазн был слишком велик, ибо те, кто хотел вернуться, чуть ли не лишились рассудка. Уже под Хабаровском с одним из пленных случился припадок; вдруг он повалился на пол и стал городить всякую чушь. Один весьма набожный чиновник решил, что произошло отделение души от тела, бросился на колени и стал отбивать земные поклоны, испрашивая у Неба, когда он сможет вернуться домой.

Кроме последних новостей, о которых нам регулярно рассказывали советские переводчики, мы имели возможность постоянно читать китайскую газету "Ши хуа бао", издававшуюся Советской армией в Люйшуне (Порт-Артуре); из нее мы узнавали о военных событиях в Китае. Я мало обращал на это внимания, ибо считал, что кто бы там ни победил, у меня все равно потребуют жизнь. Единственным моим желанием было никогда не возвращаться на родину. Бывших маньчжурских чиновников, однако, очень волновали события в стране. Свои надежды они возлагали на власть Чан Кайши, веря, что с помощью американцев он сможет нанести поражение Народно-освободительной армии. Однако позднее их надежды стали рушиться в связи с новыми победами Народно-освободительной армии. После образования Китайской Народной Республики один человек, вероятно считавший себя умудренным опытом, предложил послать поздравительную телеграмму. Его идея получила всеобщее одобрение.