И только позже, участвуя в общем собрании японских военных преступников, я перестал сомневаться в услышанном.
Тогда впервые мы увидели японских заключенных. Из газет было известно, что японские военные преступники в Фушуне составляли лишь часть арестованных в Китае. Судя по собранию и более поздним сообщениям об их освобождении, вынесении приговора и непрерывно поступающим известиям, мы поняли, что среди этих преступников произошли непостижимые изменения. Об этом я еще скажу дальше. А сейчас о собрании. Хотя на нем и присутствовало тюремное начальство и члены рабочей группы, само собрание фактически было организовано "учебным комитетом" самих заключенных. Этот "учебный комитет" и был призван контролировать жизнь и учебу заключенных и был создан после того, как большая часть японских военных преступников осознала свои ошибки. На этом собрании выступили несколько японских военных преступников, которые рассказали о своем перевоспитании, а также откровенно признали свои многочисленные преступления. Некоторые выступили с разоблачением других. Привлекая факты, они отвечали на центральный вопрос — совершил ли японский империализм в Китае преступления. Мы, военные преступники Маньчжоу-Го, присутствовали на собрании в качестве слушателей. Все откровения и изобличения произвели на нас глубокое впечатление, но особенно потрясли нас признания Фуруми Тадаюки — бывшего заместителя начальника главной канцелярии и начальника жандармерии Маньчжоу-Го.
Фуруми Тадаюки был любимчиком военного министерства Японии. Вместе с Такэбэ Рокудзо (начальником главной канцелярии) они выполняли указания Квантунской армии и, пользуясь положением фактических диктаторов, намечали и осуществляли контроль и грабеж на территории всего Северо-Востока. Он подробно рассказал о политике насильственного захвата крестьянских земель и плане переселения в Маньчжурию японских иммигрантов, о "пятилетнем плане развития производства" захваченных ресурсов, о политике отравления населения опиумом, а также о закулисной стороне политики выжимания из Маньчжурии зерна и других материальных ресурсов для подготовки к войне на Тихом океане и т. д. Он рассказал многое из того, что происходило на секретных заседаниях, называл множество цифр, от которых люди приходили в ужас. Он рассказал о некоторых результатах этой политики, и каждый его пример представлял собой страшную картину. Например, в 1944 году во всех уездах было собрано свыше 15 тысяч рабочих для строительства военных укреплений у Ваньемяо на Хингане. Из-за невыносимых условий, в которых приходилось жить и работать, из-за холода и голода погибло более шести тысяч человек. Другой пример — в период подготовки к войне против Советского Союза, при укреплении русла реки Мулинхэ, впадающей в озеро Ханка, по тем же причинам погибло свыше 1700 человек.
Мне запомнился его рассказ об опиумной политике.
В начале 1933 года, до военных действий японской армии в провинции Жэхэ, было решено для обеспечения военных расходов использовать опиумную политику. В то время производство опиума на Северо-Востоке контролировалось еще не полностью, наличного товара было недостаточно, что, однако, не помешало контрабандой продать за границу свыше 2 млн лянов опиума. Одновременно с этим в провинции Жэхэ с самолетов разбрасывались листовки, в которых поощрялось выращивание опиумного мака. Позднее, году в 1936-м, в семи провинциях Маньчжоу-Го были увеличены площади его посева, усилилось его производство, а затем была юридически установлена легальная монополия на специальную продажу опиума. Для поощрения курения наркотиков и насаждения пагубной привычки среди молодежи повсюду были созданы "общества по борьбе с курением опиума" и опиумные курильни с "девочками". В 1942 году японский Совет возрождения Азии провел Конференцию по производству и потреблению опиума в Китае, принявшую решение, по которому пограничные районы Маньчжоу-Го и Монголии должны были удовлетворять потребности в опиуме "сферы взаимного процветания Великой Восточной Азии". На основании этого решения площадь выращивания опиумного мака в Маньчжоу-Го увеличилась до 3000 га. По расчетам Фуруми, к моменту краха Маньчжоу-Го было произведено около 300 млн лянов опиума. Прибыли от продажи опиума в 1938 году составили одну шестую часть всех доходов Маньчжоу-Го. В 1944 году прибыли от него увеличились до 300 млн юаней, то есть в сто раз больше, чем в начальный период существования Маньчжоу-Го. Это было одним из главных источников средств на военные расходы в агрессивной войне Японии. Число людей, отравленных этим наркотиком, только в провинции Жэхэ доходило до 300 тысяч. Во всем Северо-Востоке на каждые сто человек приходилось пять курильщиков опиума.
Все, о чем откровенно рассказал начальник жандармерии, было очень конкретно. Действительно, перед глазами возникли ужасающие кровавые картины.
Сначала он был жандармским офицером в юго-западном районе Маньчжурии. В борьбе против народа жандармерия прибегала к различным мерам устрашения. Людей убивали; часто это были массовые убийства, после которых сгоняли толпы людей смотреть на трупы. Иногда жандармы хватали тех, кто, по их мнению, вызывал подозрение, выставляли их в ряд, затем выволакивали кого-либо и тут же на глазах у всех разрубали саблей. Сам он так убил более тридцати человек. Схваченных подвергали страшным пыткам: били палками, вливали в нос холодную воду, воду с перцем, керосин, прижигали ароматными свечами, раскаленным докрасна железом, подвешивали вниз головой и т. д.
Невозможно перечесть всех трагедий, которые упоминались в признаниях многих японских военных преступников. В этих трагедиях зверства главных действующих лиц превосходили жестокость лютых зверей. Помню, рассказывали случай: один японский солдат вломился в дом. Молодая женщина, сидя около плиты, кормила грудью ребенка. Солдат схватил ребенка и бросил его в котел с кипящей водой, изнасиловал женщину, а затем убил, воткнув ей палку в половые органы. Такого рода случаи были обычны в районах, оккупированных японскими захватчиками. Оказывается, в этом и крылось содержание "священной войны", а я зависел от этих "храбрецов императорской армии", которые тогда были предметом моих молений, поклонения и поддержки.
Потом следователи постоянно присылали материалы следствия, статистические данные и апелляции жителей Северо-Востока, и передо мной все отчетливей вставали картины тех лет. В конце концов я понял, что в то время, когда я унижался и занимался низкопоклонством перед японской Квантунской армией, когда я всеми силами пытался сохранить свой "почетный титул", гибли прекрасные и безвинные люди. Я понял также, что, пока я сотрудничал с врагами, пламенные патриоты складывали свои головы, проливали кровь в борьбе против агрессоров.
Поистине огромны несчастья, с которыми столкнулся народ Маньчжурии. Если не считать тех страданий, которые жители Северо-Востока вынесли под гнетом японских поработителей, а учитывать только бедствия, причиненные им марионеточным правительством и изменниками родины, то можно без особых усилий привести многочисленные факты и цифры. Например, согласно многочисленным законам и декретам по сельскому хозяйству, большая часть ежегодного урожая зерна у населения отбиралась. В последний период Маньчжоу-Го население питалось "комбинированной мукой", состоявшей из молотых стеблей кукурузы, бобовых жмыхов, желудевой муки и т. п. Награбленное зерно, кроме той части, которая была выделена для армии, целиком отправлялось в Японию, и количество его с каждым годом увеличивалось. По официальным данным маньчжурских властей, только за один 1944 год в Японию было отправлено 3 млн тонн зерна. За последние шесть лет существования Маньчжоу-Го всего было отправлено 11 млн 100 тыс. тонн зерна.
Согласно законам и декретам, контролировавшим производство зерна, хлопка, металлов и т. п., люди сплошь и рядом становились "экономическими преступниками". Населению, например, категорически запрещалось есть рис. Если у человека во время рвоты обнаруживалось, что он ел рис, его также считали "экономическим преступником" и сурово наказывали. Только за один год (с 1944-го по 1945-й) были жестоко наказаны 317 100 человек, признанных "экономическими преступниками". Конечно, в это число не входят те, кто был схвачен и после жестоких избиений отпущен.
