Но вот они во дворце. Искусственные рычащие львы привели их в трепет, убранство палат вызвало у них крики восторга и восхищения. Все здесь им было ново, все ими никогда не было видано, и, независимо от самих себя, они ощущали почтение и восторг к этому городу, к этим людям. Михаил-порфирогенет встретил киевских князей, сидя на необыкновенно высоком троне. По настояниям патриарха он воздержался от оргии и был, вопреки своему обыкновению, трезв. Он весь сверкал золотом и драгоценными камнями. Драгоценностей на нем было так много, что все окружающие его придворные совсем бледнели перед ним.

Когда драгоман ввел князей, те почувствовали, что какая-то неведомая сила заставляет их преклониться пред этим, казавшимся им таким величественным, владыкой.

Оба князя, не отдавая себе отчета, что они делают, пали пред императором на колени.

Но это дивное для них видение продолжалось всего несколько мгновений… При константинопольском дворе только ослепляли послов блеском императорской особы, но дать возможность приглядеться к нему было не в расчетах византийских хитрецов. Они всегда рассчитывали только на одно первое впечатление, и, в отношении тех народов, которых они считали варварами, этот расчет всегда оправдывался.

Трон с императором был мгновенно скрыт. Князья могли только мельком заметить, что он унесся куда-то вверх.

Они были изумлены, но Василий, наклонясь к уху Аскольда, прошептал:

– Вы, вожди, удостоились зреть царя земного, теперь удостоитесь увидеть Царя Небесного…

Не пришедшие в себя от изумления варяги с не меньшей торжественностью были уведены из императорского дворца в храм св. Софии.

То, что увидали они там, навсегда осталось потом в их памяти.

Служил сам Фотий.

Глаза варягов в полутьме могли различить только волны фимиама, струившиеся от алтаря. Среди них они, как сквозь дымку, замечали какие-то фигуры, казавшиеся им тенями небожителей.

– Велик Бог христианский! – воскликнул Аскольд, пораженный всем увиденным им.

– Велик, велик! – как эхо повторили за ним все варяги…

А когда, отвечая на возгласы священнослужителя, откуда-то с высоты храма запел незримый хор, не удержался и Дир.

– Так поют только в Валгалле! – в сладком восторге проговорил он.

Потрясенные до глубины души вышли князья и их спутники из храма св. Софии. Они молчали, не зная, что думать, что делать. Благоговейный восторг овладел всем их существом. Им хотелось плакать от умиления, хотелось прославлять этого Невидимого Бога, и в то же время они чувствовали, что должны во что бы то ни стало сохранить свое достоинство…

– Теперь, славные витязи, – услыхали они вкрадчивый голос Василия, -после того, как вы вкусили пищу духовную, прошу вас в покои императора, где вы найдете пищу для вашего тела.

– Можно ли думать о пире после всего виданного нами? – воскликнул Аскольд.

– Что ты хочешь сказать, витязь?

– Хочу сказать, что чувствую…

– Говори же, мы слушаем тебя…

– Но я боюсь осуждения вашего… Мы, норманны, умеем говорить только то, что думаем.

– Нам Бог запрещает осуждение… Он проповедовал любовь даже к врагу. – Даже ко врагу? – задумчиво проговорил князь. – А наш Один и славянский Перун… Но что я хотел сказать?… Я скажу только, что я понял теперь причины этой страшной бури. Нет сомнения, Бог, которому вы служите, заступился за вас. До сих пор я в этом сомневался, но теперь я верую этому.

– И веруй! Благо тебе будет! После я дам тебе возможность беседовать с первосвященником нашего Бога, и ты услышишь то, что, как я вижу, жаждет познать душа твоя.

Князей снова провели во дворец. Там в одном из больших, светлых покоев был приготовлен для угощений обильный самыми утонченными яствами стол.

Перед тем, как с таким торжеством принять варягов, состоялось еще одно тайное совещание. На нем был возбужден вопрос о том, что не лучше ли разом избавиться от варяжских вождей, прибегнув к излюбленному византийскому средству – отраве. Без них и остатки варяжской дружины, сплачивавшейся только вокруг своих князей, являлись жалким сбродом, разогнать который рискнули бы даже изнеженные императорские гвардейцы. Но против этого плана восстал Вардас, Фотий и Василий Македонянин.

Они как будто видели будущее.

– Эти люди и так нам теперь не страшны, – говорили они, – а, возвратясь на родину, они принесут весть о чуде, и Византия приобретет в них верных слуг, а не врагов, какими они были нам доселе.

Мнение это восторжествовало, и князья не были отравлены.

Василий готовил им еще радость…

Когда стол был кончен, он попросил князей к себе в свои палаты.

– Вы увидите там нечто такое, что доставит вам большую радость, -предупредил он их.

Но после всего пережитого в этот день Аскольд и Дир остались безучастными к этому предупреждению.

Какая радость могла их еще ждать?

Они последовали за Василием, дружина же их осталась в столовом покое, где им в изобилии поданы были крепкие вина, являвшиеся для этих детей природы, в полном смысле слова, новинкою…

Приведя их к себе, Василий оставил князей одних, а сам удалился.

– Что ты скажешь, Дир? – спросил брата Аскольд.

– Скажу, что все виденное нами непонятно… Знаешь, мы одни, и я могу говорить откровенно… Как хорошо было бы, если бы этот Невидимый Бог был и у нас в Киеве!

– Я сам думаю о том же… – со вздохом вымолвил Аскольд.

Шорох в дверях отвлек от разговора их внимание. Не успели они обернуться на него, как крик радости вырвался из их груди:

– Изок!

Князья кинулись к вошедшему в покой и протягивавшему свои руки юноше. – Князья, князья! Вот и мы свиделись вновь! – кричал он.

– Мы думали, что ты погиб…

– Нет, византийцы пощадили меня… Этим я обязан Василию.

– Какому?

– Вы его видели; это – тот, который привел вас сюда.

– Не мне ты обязан, юноша, – послышался голос Македонянина, – а самому себе, своему честному сердцу. Зная, что тебя здесь ждет смерть, ты все-таки не решился изменить твоей клятве и пришел, как обещал, обратно. Чья бы рука поднялась на тебя? А вы, князья, примите его в свои объятия точно так же, как и сестру его…

Он слегка подтолкнул вперед Ирину, смущенную и зардевшуюся.

С удивлением глядел на появившуюся перед ним девушку Аскольд. Киевский князь был поражен ее появлением и, едва увидя ее, воскликнул:

– Зоя!

Ирина была замечательно похожа на сестру своего отца…

– Зоя, ты воскресла из мертвых и пришла ко мне! – воскликнул Аскольд. – Я – не Зоя, а Ирина, – прошептала в невольном смущении девушка.

– Ее лицо, ее голос, ее движения… Что это? Новое чудо?… Скажи же мне, византиец, скажи, прошу тебя, как понять это?

– Увы, храбрый витязь! Это – не Зоя… Но она, действительно, похожа на нее… В этом надо видеть перст Божий… Он знает все и приводит нас через множество испытаний к тому, что нам самим кажется недосягаемым… Это видно по тебе… Смирись перед Ним и уверуй в Него!… Он будет тебе помогать так же, как помог Византии…

– Верую… – прошептал в ответ на эти слова чуть слышно Аскольд.

Аскольд не помнил себя в своем волнении. Он краснел, бледнел, не знал, что и сказать, – слова не приходили ему на язык, и он думал в эти мгновенья только одно, что перед ним стоит вовсе не Ирина, сестра Изока и дочь его любимца Всеслава, а Зоя, его милая Зоя…

Василий заметил, какое впечатление произвело на киевских князей появление этой девушки, и решил воспользоваться им с большей выгодой для своей страны.

– Отдай мне ее, отдай, византиец, – заговорил, наконец, весь трепеща от охватившего его волнения, Аскольд. – Дир, посмотри, как она похожа на мою несчастную невесту…

– Да, и я бы принял ее за Зою…

– Ты подтверждаешь, что я говорю? Благодарю тебя! Отдай мне ее, византиец!

Македонянин отрицательно покачал головой.