– Да, есть и другие зловещие предзнаменования. На днях люди видели, как одна статуя проливала слезы, да и слезы-то были не простые, а кровавые.

– Отсюда, из этого дворца, я слышу крики ненависти тех, кто хотел бы совлечь меня с трона. Приближается роковой день, когда все погибнет или все будет спасено. Пусть он наступает скорее, я устала сражаться с гидрой, у которой тысяча голов, постоянно вырастающих вновь, по мере того как их отрубаешь. Отец мой был укротителем зверей, я продолжаю его ремесло. Я тоже кормлю и укрощаю диких зверей. Я постоянно чувствую их дыхание, и на моих руках следы их укусов.

Императрица побледнела и легла отдохнуть на несколько минут.

– Смотри, Македония, – сказала она, оправившись, – не дремли! Предупреди сегодня же Елиазара. Пусть тот исчезнет без шума.

Смеркалось, когда Хариклея вышла из дворца и направилась к еврею Елиазару, секретному агенту императрицы. Евреи не принимали никакого участия в религиозных и политических распрях того времени, поэтому они лучше всех исполняли всякие даваемые им тайные поручения.

Когда Хариклея свернула в узкую и темную улицу, она заметила, что незнакомец, о котором она говорила с императрицей, следует за ней. Он подходил к ней несколько раз, но, по-видимому, колебался.

– Македония, – сказал он, наконец.

Она вздрогнула, услышав свое настоящее имя, и, ничего не ответив, пошла дальше.

– Македония! – позвал незнакомец еще раз и схватил ее за руку.

– Что тебе нужно от Хариклеи? – спросила она, высвобождаясь.

– Мы давно знакомы, – ответил он грубым голосом. – Я сейчас же узнал тебя: десять лет не настолько изменили ту, что помогла мне в интриге с Феодорой. Годы оставили на моем лице неизгладимые следы, но не может быть, чтобы ты забыла Экевала.

Она посмотрела на него с ужасом.

– Ты думала, что я умер? Не правда ли? Все это говорили. Я сам распустил этот слух, когда расстался с этой женщиной. Меня лишили места, я впал в нищету, потерял жену и сына. Потом я скрывался в Аравии, где жил кое-как, торгуя ароматами.

– Какое падение! – сказала Македония.

– Обеднеть, лишиться высокого положения – это бы еще ничего. Но вот, я вдруг почувствовал, что эта женщина, которую я прогнал, жестоко оскорбив ее, стала мне необходима, как воздух, – вот это истинное мучение. Ее обольстительный образ являлся ко мне по ночам, смущал меня даже днем. Я напрасно искал ее. Я не знал, куда она девалась.

– Она возвратилась в Константинополь и жила здесь в такой же бедности, как ты.

– Проходили годы, я начал успокаиваться, и вдруг до меня доходит неслыханная весть: Феодора на троне. Я долго не верил этому.

– Почему же? Разве ты не знаешь, что такие лучезарные существа, как Феодора, Аспазия, Клеопатра, имеют особую прелесть, которой все покоряется. Это – бриллианты необъятной величины, которые могут временно валяться в грязи, но которые непременно попадут в царскую корону.

– Когда странный слух оправдался, я устремился сюда, я страстно пожелал увидеть ее. Напрасно старался я побороть это безумное желание. Случайно я встретил тебя на улице. Я сейчас же узнал Македонию, единственную женщину, которая может напомнить ей об Экевале.

– Увидеть ее! Ты требуешь слишком многого, – сказала Македония. -Пойди к императору, объясни ему, что ты имеешь больше прав на Феодору, потому что раньше овладел ею, и проси отдать Феодору, без которой ты не можешь жить. Да, кстати, потребуй, чтобы он уступил тебе корону.

– Ты насмехаешься надо мною. Если я желаю увидеть ее, намерения у меня самые чистые. Я мечтаю об этом, как мечтают увидеть Бога, я хочу насладиться ее лицезрением. Слушай, я видел вчера, как она возвращалась во дворец. Нитки жемчуга, спускавшиеся с диадемы, окаймляли ее щеки. Ее величественная фигура была величаво-спокойна. Приветственные возгласы толпы поднимались к ней, как фимиам к небесам. Это ли, – думал я, -актриса, обольстительная сирена? В первый раз через десять лет увидел я ее лицо. Мне сделалось дурно, я должен был схватиться за колонну.

– Успокойся, Экевал. Даже слыша твой голос, я сомневалась, ты ли это, но теперь узнаю тебя по страсти, которая все еще кипит в тебе. Для нашего брата любовь – забава, но для таких людей, как ты, это – яд, отравляющий кровь, от которого не избавишься. Ты мне очень жалок! Хотя я посвятила себя благотворениям и раздаю бедным деньги, получаемые от императрицы, я постараюсь помочь тебе. Но скажи: у кого ты живешь?

– Я остановился под именем Аркаса в одной гостинице.

– Однако, это не безопасно. Твое приключение с Феодорой слишком известно, тебя легко могут узнать. Тебе необходимо укрыться где-нибудь и сделаться совсем другим лицом. У меня был брат, он уехал восемь лет тому назад и исчез бесследно, его знали Вианором.

– Да, я видел его в Сирии.

– Ты понял: Экевал умер, а пускай появится вновь Вианор. Я устрою все это, и тебе можно будет всюду показываться и добиться свидания с императрицей.

– Как, я увижу ее?

– Разве вчера она не говорила мне о тебе? Никто не помешает мне привести к ней моего нашедшегося брата, потому что ты для всех, кроме нее, будешь моим братом. Счастливая звезда привела тебя в Константинополь. Императрица страшна врагам, но кого любит – богато одаряет. Она сумеет сделать тебя опять богатым и важным сановником. Жди удобной минуты, она настанет очень скоро, может быть, через два-три дня. Я сведу тебя в дом моей большой подруги. Это – еврейское семейство, где ты будешь в полной безопасности. Живут они далеко отсюда, но, тем не менее, пойдем.

Долго шли они по константинопольским улицам, наконец, Македония остановилась у одного дома и постучала три раза в дверь. Появилась старая еврейка.

– Пусти нас, – сказала Македония, – я привела тебе своего брата, которого оплакивала в течение восьми лет. Он нашелся, но его ждут неумолимые кредиторы, от которых ему нужно скрыться на время. Береги его, как родного, и никому ничего не рассказывай.

Македония отошла в сторону с сыном еврейки Елиазаром и шепнула ему несколько слов.

– До свидания, – сказала она Экевалу, – завтра мы увидимся с тобою. Македония вышла из дома и остановилась в саду. Она прождала здесь некоторое время. На террасе появился Елиазар, сделал ей знак и шепнул: «Дело сделано». Македония ушла довольная: она исполнила поручение императрицы.

Феодора была права, когда предсказывала беду.

Против Юстиниана поднялся народный бунт. Провозгласили другого императора, и решено было осадить Юстиниана в его дворце. Казалось, не было спасения. В это время император в присутствии Феодоры держал совет со своими приближенными. Он решил не сопротивляться больше, так как сопротивление казалось бесполезным, но взять все свои сокровища и бежать. Выслушав это решение, Феодора встала и сказала: "Женщина имеет право вмешиваться в дела, когда мужчины слабеют и впадают в отчаяние. В критическом положении, всякий обязан высказать свое мнение. Я не убегу, даже если бегство – единственное средство спасения. Смерть неизбежна, а для того, кто царствовал, она предпочтительнее жизни изгнанника. Я не могу жить без пурпурной мантии, без диадемы, без поклонения народа. Если ты хочешь бежать, самодержец, – вот море, вот корабли и золото, но помни, что вместо спасения тебя постигнет, может быть, позорная смерть. По-моему, лучше со славою умереть на троне.”

После этой энергической речи Феодоры Юстиниан изменил свое мнение: он остался во дворце, и ему удалось подавить восстание.

Итак, вот чем были женщины Нового Рима. Униженные в низших и средних кругах, они сияли великолепием наверху, но это великолепие было только прозрачной декорацией, прикрывавшей собою развращенность последней степени… Женщины Византии, как это видно из приведенных примеров, были до некоторой степени недугом Византии и недугом органическим, приведшем к падению эту сказочную столицу востока…

Однако, несмотря на полный упадок нравов восточной римской империи, редкий из ее императоров, точно по указаниям свыше, не был человеком выдающихся государственных способностей. Все они были лживы, коварны, не ставили ни во что никакую добродетель, но даже самые низкие из них всегда заботились о внешнем благе и величии своего государства, расширяли его пределы, заботились о развитии сношений с соседями, ходили в случае надобности на них войной, покровительствовали наукам и искусствам, окружали себя государственного ума людьми, которых нередко даже брали себе в соправители.