С быстротой молнии весть о всем случившемся в палатах патриарха распространилась по форуму, а оттуда уже эта весть понеслась, ободряя собой и вселяя в сердца надежду, по всем уголкам и закоулкам столицы. Андрей-юродивый метался всюду, и везде слышен был его хриплый крик:

– Чудо, чудо! Во Влахерн, во Влахерн!

В то же время пронеслась и другая весть. По указанию свыше патриарх со всем своим клиром, правители со всеми военачальниками, придворными и народом пойдут во Влахерн, где хранится святая риза Небесной Владычицы. Разом вселилась в народ какая-то уверенность в том, что против земного врага на защиту Византии стали сами силы небесные…

Звон колоколов – уже не набат, а торжественный византийский звон -призывал всех верующих в храмы, откуда они могли присоединиться к торжественному шествию патриарха, заместителей императора и народа во Влахерн.

Под общим названием Влахерна было известно предместье Константинополя, находившееся в западном углу столицы Византии. Влахерн славился своими святынями. Еще во времена Феодосия Младшего «408-450 гг.» во Влахерне, на берегу залива, построен был магистром Пименом великолепный монастырь. При Льве Великом «он же Македонянин, в 474 г.» здесь сооружена была церковь во имя Пресвятой Богородицы, куда и положена была честная риза Пречистой Девы. По преданиям, эта местность названа была по имени какого-то Влахерна, княжившего недалеко от Византии еще до Константина Великого. В царствование Льва Македонянина два брата, Гильвий и Кандид, похитили в доме одной старой галилейской еврейки честную ризу Богоматери «Четьи Минеи, 2 июля» и положили ее с особой торжественностью в нарочно выстроенной для этого императором церкви.

Теперь в эту церковь и направлялся крестный ход во главе с патриархом.

Это для несчастных обитателей Константинополя было уже последним средством защиты, вне которого не оставалось спасения.

Торжественное шествие вышло из храма святой Софии при громком перезвоне всех колоколов. Громко пели соединенные хоры певчих гимны Пресвятой Богородицы. Толпы народные все прибывали и удлиняли собой шествие.

Впереди в полном облачении шел Фотий с крестом в руках. За ним следовали придворные с Василием Македонянином и константинопольским эпархом во главе. Все замечали, что шествие идет поспешно, чуть не бегом, как приказал патриарх.

А Фотий, идя впереди, вопреки всем обычаям, высоко держал голову и не спускал глаз с небес.

Временами он вздрагивал, на лице его появлялась довольная улыбка, губы шевелились, как-будто он шептал какие-то молитвы.

Всем казалось, что патриарх что-то видит на небе.

Но что?

Фотий, как и все высокоталантливые люди, был замечательно наблюдателен. Когда, рассеянно слушая в своих палатах бред юродивого, он подошел к окну, чтобы взять в грудь чистого воздуха, ему показалось странным, что на безоблачном горизонте видно какое-то чуть заметное пятнышко…

Это сказало ему все…

Ведь была осень… Над Черным морем наступило время бурь… Всякий мореход, увидав это пятнышко на горизонте, поспешил бы укрыться в удобную гавань…

Все это сообразил гениальный человек.

Это пятнышко – предвестник наступающей бури, было чудом, ниспосланным Византии свыше в тот момент, когда все надежды на спасение исчезли… Крестный ход с громким песнопением поспешно, чуть не бегом, шел ко Влахерну…

У загражденного цепями входа в бухту Золотого Рога, между тем, шла оживленная работа.

Аскольд и Дир вспомнили походы викингов на Лютецию, когда норманнские смельчаки поставили на колеса свои дракки и, распустив паруса, шли по суше, как по морю…

Здесь было слишком незначительное пространство: на колеса, по расчетам князей, струги не стоило ставить, и они решили прямо перетащить их волоком, чтобы к вечеру уже нагрянуть в беззащитный Константинополь и начать там хозяйничать по-своему.

Но Аскольд, несмотря на то, что торопил приготовлением и сам распоряжался волоком судов, все-таки чувствовал себя смущенным.

Вчерашнее видение не выходило из его головы.

Он рассказал про него Диру, но тот в ответ только пожал плечами.

– Ты слишком тоскуешь по своей Зое, – сказал он ему, – и вот тебе последствия этого!

– Но я видел своими глазами!…

– Тебе просто померещилось; оставь об этом думать! Что может спасти Византию? Прежде чем наступит закат, она будет в наших руках…

– Но что значит этот заунывный звон? – спросил Аскольд.

– Это христиане, – засмеялся подвернувшийся Руар, – по своему обычаю готовятся к смерти, молясь своему Богу.

Как раз в это время задул ветер.

Аскольд, а за ним и Дир, взглянули на небо…

Оно совершенно изменило свой цвет. Прежней синевы как не бывало. Мрачная, грозная туча, с свинцовым отливом, надвигалась на Византию.

– Пожалуй, будет буря, – равнодушно проговорил Руар. – Хорошо, что она застает нас здесь, а не в море…

– Да, – согласился с ним Дир. – Жаль, что мы не переволокли всех наших стругов, здесь бы им было совсем спокойно…

Варяги, не обращая внимания на надвигавшуюся бурю, продолжали свое дело.

А, между тем, во Влахерне весь Константинополь от мала до велика молился коленопреклоненно пред вратами Богородичной церкви.

Патриарх и все духовенство, сохраняя по возможности торжественность, с подобающими песнопениями вынули из сокровищницы святую ризу.

Возложив св. Одежду на головы, духовенство вышло их храма при громком пении хвалебного гимна.

Проникшиеся, наконец, всей важностью переживаемого момента царедворцы, сановники, небольшие кучки воинов, весь народ как один человек пали на колени, лишь только из дверей храма показалось патриаршее шествие с св. Одеждой.

Какое-то высшее, недоступное в другое время, чувство овладело всеми. – Владычица Пресвятая, заступи, спаси и помилуй нас! – завопил весь народ, с надеждой и умилением обращая взор свой к ветхой, уже значительно поддавшейся времени, одежде, лежавшей на главе патриарха.

А тот твердыми шагами шел вперед к берегу Золотого Рога.

Он верил, что чудо будет!

Об этом сказал ему ветер, налетевший шквалом, об этом сказало ему скрывавшееся в свинцовой туче солнце, об этом сказали ему покрывшие весь залив валы с зеленоватой пеной на своих вершинах.

Фотий теперь смело и уверенно шел к воде.

Вот он и все духовенство уже на берегу. Весь народ замер в томительном ожидании.

Патриарх снял со своей головы драгоценную одежду, осенил себя крестным знаменем и с лицом, на котором ясно был написан восторг, поцеловал край ее.

– Владычица небесная! – громко, во весь голос, произнес он, так что его далеко-далеко было слышно среди наступившей тишины. – Владычица небесная! Ты – наше убежище, Ты – наша сила, на Тебя уповаем мы!… Покровом своим огради, спаси и помилуй нас!

– Помилуй нас! – как эхо, повторил за патриархом весь народ.

Раздалось пение хвалебного гимна Богородицы.

Все видели, как Фотий опустил драгоценную одежду на волны Пропонтиды. И как раз в это время совсем близко-близко на волнах забелели паруса подступавших к несчастному городу передовых варяжских стругов…

Патриарх второй раз опустил святую одежду, третий, и вдруг народ в ужасе заметил, как сразу померк дневной свет. Грозная туча покрыла собой все. Налетел с ужасающей силой шквал, другой, третий, залив заревел, ударил гром, засверкала молния…

Началась буря, какой не запомнили даже старожилы Константинополя. Легкие варяжские струги как щепки подхватывал ветер, кружил в воздухе, бросал снова на волны, бил и трепал их о прибрежные скалы. Среди воя бури, рева ветра, слышен был треск разбивавшегося о камни дерева, громкие крики погибающих, и ко всему этому вдруг прибавилось торжественное пение, так недавно еще несчастного, упавшего духом, а теперь снова воскресшего народа:

– Тебе, Военачальнице славной, победная песнь. Ты избавляешь нас от ужасного врага…