— Неделю или две. Иногда месяц. Некоторые из Акшура до сих пор там, внутри горы.

Ада провела в камере четыре дня. Отец ее вообще не вышел оттуда, хотя такое случалось редко.

— Ты могла бы ее найти, эту камеру?

— Она глубоко в горе. Дверь обшита железом.

— Охраняется?

— День и ночь, хотя там разницы не чувствуешь.

— Охрана сильная?

— Четыре или пять стражников… — Ада замялась. — Может, даже больше. Не знаю.

— Вход только один?

— Да, — уверенно кивнула головой Ада. — Камера вырублена в скале, все стены каменные.

— Трудновато… — пробормотал Урук.

— Ты хочешь туда пробраться?

— Конечно. Я должен. — Он посмотрел на глодавшего кость пса. — Мы должны.

— А что ты сделаешь со мной?

— Ты мне в пещерах не нужна.

Мысли Ады путались. Она даже подумала, не отправит ли этот новый хозяин ее обратно в Дагонор. Сердце беспокойно забилось в груди. Рабство ужасно, но смерть еще хуже. Возвращение — верная смерть. Ее отрубленную голову выставят на шесте перед храмом. Она чуть не упала на колени перед Уруком. Но не станет же он рисковать жизнью, чтобы передать ее нифилимам!

— Ты оставишь меня здесь? — спросила она с надеждой.

— Ближе к рудникам. А там — иди, куда хочешь.

Ада встрепенулась. Ее переполнили восторг и ужас. Свобода! Возможно ли такое? Нифилимы в своей жизни подчинялись не менее строгим правилам, чем их рабы. Сам грозный Анта-Кане, обремененный высокой ответственностью, не смел покинуть пределов храма. Возможность жить по-своему и делать, что пожелаешь, казалась пустой мечтой. А этот странный человек предлагал ей свободу как нечто само собой разумеющееся.

— А если тебя поймают?

— Убьют.

— И ты не боишься?

— Я больше боюсь, что не смогу спасти Джареда.

Ада смотрела на Урука широко раскрытыми глазами. Непонятный человек.

— Можешь нарисовать дорогу к камере?

— Попробую, — неуверенно согласилась Ада.

Урук достал из мешка кошель. Из него вытащил кошелек поменьше.

— Вытяни вперед руки, — приказал он.

Ада протянула к нему ладони, и он вытряхнул из кошелька три маленьких кусочка серебра и два ярких желтых камня.

— Что это? — спросила Ада.

— Янтарь.

Она взяла камень побольше и подняла его к солнцу.

— Красивый… Дорогой?

— Нет, не очень. Богатая женщина может в гребень вставить. Купец за него пару-другую коз даст. Но попробуй съесть его, когда голодный, или выпить, когда вода закончилась… Или защититься им ото льва…

— Все это сделают за тебя рабы. Накормят, напоят, уберегут от льва.

— Нарисуй мне карту, и я все это тебе отдам.

— Правда?

Урук кивнул.

— Если мы с псом выйдем из каменоломен — кошелек твой. А если с нами выйдет Джаред, получишь намного больше.

— А если ты не вернешься? Или я сбегу? Или нифилимы меня поймают?

— Риск всегда есть.

— А как ты пса туда проведешь?

Урук молча показал на корзину.

— А сам?

— Попробую. У них, — он кивнул в сторону Дагонора, — кучи вещей, а рабов мало. Дотемна им не закончить. Когда стемнеет, я пристроюсь к рабам.

— Я не смогу ждать тут вечно.

— Понятно. Жди, сколько сможешь.

Урук спрятал свои сокровища обратно в кошелек.

— Пора.

Урук поднял с куста рубаху, а Ада откусила еще кусок от кролика. Мясо показалось безвкусным, и она кинула кость псу. Тот поймал подарок на лету.

— Хочешь, я понесу что-нибудь, — предложила Ада.

Урук огляделся.

— Вон, воду возьми, — указал он на мех с водой.

На дне корзины Ада заметила рубаху из грубого коричневого полотна.

— А это зачем?

— Это я надену.

Ада поморщилась. На него никакой рубахи не хватит. И корзина предназначена для двоих. Сразу заметят и схватят. Жаль парня, пропадет.

— Вряд ли эта рубаха тебе подойдет. Нет здесь таких огромных рабов.

— Шить умеешь? — улыбнулся Урук.

Пес первым подбежал к Аде. Он нашел ее по запаху. Запах Ады был довольно затхлым, но неприятным его не назовешь. Женщиной от нее, конечно, пахло, но пес научился ее за это прощать. Ада делилась с ним пищей, и это хорошо. Пес пока не разрешал ей чесать у себя за ушами, но до загривка уже допускал.

— Подъем! — Урук потряс Аду за плечо. Она перекатилась на спину, все еще с закрытыми глазами и открытым ртом. Зачем-то обстриглась. Кое-где так коротко, что сквозь волосы просвечивала кожа. А нож где? Вот он, под ней лежал. К рукоятке прилипли черные волосы.

— Просыпайся. Пора.

— Уже полночь?

— К утру идет.

— Я прилегла на минутку… Спать хотелось. — Она зевнула.

— Держи. — Урук протянул ей маленький каравай черного хлеба с куском тушеного мяса внутри. Его народ примерно так же засовывал оленину в разрезанный зеленый ямс, обматывая все листьями хлебного дерева. Урук часто вспоминал о своем племени.

Ада внимательно рассмотрела пищу. Отогнула хлеб, оторвала кусок мяса, протянула Уруку.

— Ешь, ешь. Мы с хвостатым уже наелись.

Она откусила.

— Съедобно. Суховато, но вкусно.

Пес уселся рядом. Он проглотил кусок мяса час назад, но мог бы одолеть и еще. Ада протянула ему корку хлеба. Это, конечно, не совсем то, чего ему хотелось, но он вежливо принял и хлеб.

— Они закончили, рабы идут в пещеру, — сообщил Урук. Он стянул с себя шелковую рубаху, скатал ее и запустил в кусты.

Ада вынула из корзины и протянула ему одежду раба.

— Неплохо, — похвалил Урук, натянув рубаху.

— Я рукава надставила, — показала Ада. Ниток у нее не было, пришлось выдергивать из веревки, найденной в мешке. Швы получились достаточно прочными. — В эти дырки можешь большие пальцы просунуть, чтобы рукава вверх не задрались. Я бы и воротник добавила, да не из чего. — Она показала на свою рубаху, укороченную почти до пояса.

— Молодец, хорошая работа. А зачем волосы обрезала?

— Ужасно, правда? Думала, может из них и борода выйдет, да нечем приклеить.

— Борода?

— Не получается у меня карта. Пыталась… Я ведь там только один раз была. Не могу я нарисовать, и все тут.

Урук нахмурился.

— Так что я с вами пойду, — ужасаясь собственной смелости, решительно заявила Ада. — Внутри лучше вспомню. Кроме того, я ведь язык знаю, тоже полезно.

Урук ее не отговаривал. Он нагнулся, подобрал горсть пыли и принялся натирать щеки Ады.

— Так получше. Грязный мальчишка. — Он недовольно прищелкнул языком и ткнул пальцем ей в грудь. — А это куда денешь?

— Закрою. — Ада взвалила корзину на плечо, выставив руку вперед. — Видишь?

Урук кивнул. Плохая маскировка. Любой, кто на нее глянет, сразу же заметит, что перед ним остриженная и перемазанная девица, которая вырядилась парнем. Но и сам он выглядел не лучше.

— Уверена, что хочешь с нами? Опасно ведь.

— Я боюсь оставаться одна, — ответила она с дрожью в голосе. Урук не понял, испугана она или возбуждена. Сам он никогда не был в рабстве и не мог представить, что она чувствует.

— Ладно. Придется пробежаться, а потом лезть наверх у входа.

— Я готова. Только…

— Что еще?

— А не сможем мы помочь другим рабам? Моим друзьям…

— Прежде всего — осторожность. Самим не попасться. А там видно будет.

Он подхватил корзину и начал спуск. Пес, как всегда, рванулся вперед.

— Назад! — подозвал его Урук. — Рядом! — И он повернулся к Аде. — Оба — рядом.

Андер сгреб в кучу раскаленные угли костра. Он отбросил капюшон на спину, плащ свободно болтался на плечах. Горшок с мясом стоит рядом, но Андер не обращает на него внимания. Никто не видел его за едой уже два дня. Вода, вода, и еще раз вода, но никакой пищи. Плащ болтался на нем, как на птичьем пугале, кожа обтягивала череп, из запавших глазниц сверкали воспаленные глаза. Он нагнулся к угольной горке, подул на нее. Над углями взметнулись желтые змеиные язычки пламени.