— Эй, ты, в окне!

Урук высунулся и увидел молодого воина. Через плечо у него висела булава. На щеках темный пух. Судя по мускулистым рукам и шее — пастух или крестьянин, знакомый с тяжелой работой не понаслышке. Не нищий: у ног свалены добротные кожаные доспехи. Поножи он уже нацепил.

— Слезай! Пора в бой!

— Нет, я нездешний. Ваши боги — не мои боги.

— Но когда мы победим, жить в Кан-Пураме станет лучше.

Парень нагнулся, поднял нагрудник.

— А вы победите?

Воин указал на шатер.

— Они уверены в победе.

Конечно. Нума перед большой охотой всегда подбадривала племя, убеждала в успехе и призывала удачу. Даже когда сама сомневалась в исходе. Он настолько сблизился с ней, что научился угадывать ее мысли.

— Скоро начнется ваша война? — спросил Урук.

— Говорят, нифилимы подойдут к полудню.

Собеседник уже приладил почти все доспехи и выглядел воинственно, хотя и походил на жука в прочном панцире. К тому же, ему было очень жарко. Латник расправил плечи, стукнул себя в грудь кулаком. Нагнулся, подобрал булаву.

— Постой! — крикнул Урук.

Воин обернулся.

— Что тебе?

Урук сам не вполне понимал, чего он хочет. Кажется, он собирался подбодрить этого парня, но подходящие слова не шли на ум. Пожелать ему быть сильным и бдительным, держать глаза открытыми. Не зарываться, не отрываться от своих. Следить за друзьями, помогать им. Но слова ничего не значили, потому что сам Урук не собирался участвовать в битве.

Так ничего и не придумав, Урук вскинул над головой сжатый кулак. Знак силы у его народа, который, кажется, был понятен всем.

Парень тоже вскинул вверх сжатый кулак. Немалый, но в сравнении с кулачищем Урука совсем детский.

— Куда эти нифилимы провалились, — проворчал Урук, развалившись на подоконнике. Спина и ноги уже затекли от долгого ожидания. Ему казалось, что за всю свою жизнь он не сидел так долго на одном месте. Солнце уже ползло к горизонту, скоро вечер, но на севере не было заметно ничего, кроме клубов пыли и пепла. Пес высунул нос в окно, понюхал воздух и тут же отпрянул, как будто получил по морде.

— Радуйся, что под крышей сидишь, — лениво проворчал Урук.

Он сочувствовал людям, ждавшим на солнцепеке. Стояла ужасная жара, водоносы сновали среди солдат, но воды все равно не хватало. Урук вспомнил свой путь через пустыню и стал размышлять, сколько бы смог протянуть без воды, но тут в поле что-то неуловимо изменилось.

Первым это заметил пес. Шерсть у него на загривке встала дыбом.

Урук высунулся из окна, прищурился и ахнул. То, что он принял за волны жаркого воздуха, оказалось армией. Зрелище ужаснуло его, но одновременно он почувствовал какое-то странное восхищение.

Пес рычал. Что его встревожило? Запах? Звук? Он цыкнул на пса и прислушался.

— Барабаны.

Он потрепал пса по загривку. Давно не слыхал Урук боя больших барабанов. Его народ использовал их только в самых торжественных случаях. Когда Нуму возложили на погребальный костер, Урук сам бил в такой барабан, медленно, глотая слезы.

Сейчас барабаны задавали ритм, в котором двигалась армия, поддерживали строй.

Пес рванулся в угол. Что его напугало? Урук снова прислушался. Прошло полчаса, прежде чем он понял, что обеспокоило собаку. На барабанный бой накладывались какие-то еле слышные щелчки. Пес заметался по комнате, спрятал голову под подушку. Даже выпустил тонкую струйку мочи от страха.

Он испугался бичей.

Армия нифилимов остановилась в сотне шагов от войска Кан-Пурама. Дикари подошли еще ближе.

Шамаш приподнялся на цыпочки, пытаясь хоть что-то разглядеть. Он еще не видел дикарей. Слышал от старух сказки о двуногих чудовищах, воровавших детей где-то на севере. Шамаш ожидал увидеть великанов с четырьмя руками и клыками, торчащими изо рта. Действительность разочаровала. По большей части дикари оказались тщедушными низкорослыми созданиями. Среди них выделялись два-три косматых монстра, но таких было мало. Трудно было представить их отрывающими голову взрослому мужчине или пожирающими трупы.

Шамаш вытащил меч. Большинство жрецов воздержались от участия в битве. Шамаш же считал, что он не может посылать верующих туда, куда не отважится отправиться сам. «Это грех!» — убеждал он всех, кто соглашался его слушать. Мало кто последовал его примеру. Возможно, на него давила вина за исчезновение Килимона. Вопрос наследования еще не решился, так как тело верховного жреца пока еще не было обнаружено. Так или иначе, Шамаш сделал свой выбор.

Дикари топтались на месте, а за их спинами виднелось войско нифилимов. Шамаш чертил в пыли кончиком меча замысловатые фигуры. Оружие стоило ему набора новых рубах и ожерелья из жемчужин Красного моря. Сейчас, однако, цена меча значения не имела. Он перехватил меч левой рукой, вернул в правую.

— Чего они ждут? — вырвалось у него.

— Чем дольше этих тварей удерживают на месте, тем сильнее их возбуждение, — пояснил сосед слева. Крупные черты лица, нос какой-то птичий, словно клюв воробья… или зяблика… — Еще немного, и они совсем взбесятся.

— Что же нам делать?

— Ждать.

Чуть позже сосед кашлянул и обратился к Шамашу с вопросом:

— Не сочти за неуважение, святейший, но умеешь ли ты обращаться с этой штукой? — Он указал на меч.

— Надеюсь, что справлюсь, — ответил Шамаш. С одной стороны, что тут сложного? Маши себе взад-вперед. Но… он ведь никогда не пробовал… — Как тебя зовут?

— Надер.

— Похоже, ты опытнее меня, Надер. Дашь мне совет перед боем?

— Ну… Важно не торопиться с ударом. Бей, когда без этого никак. И не задень своих, — улыбнулся он.

— Постараюсь, — серьезно заверил его Шамаш.

Надер привстал на цыпочки и глянул поверх голов.

— Похоже, сейчас рванут.

Он поднял свою булаву. Не слишком длинная, локтя в полтора, с медным шаром на конце чуть толще дубовой рукояти.

— Началось!

Дикари понеслись через поле, вздымая клубы пыли и пепла и дико вопя. Они вдруг перестали казаться жалкими и тщедушными и превратились в монстров.

Шамаш закрыл глаза: он не смог вынести этого ужасного зрелища. Толпы полулюдей с искаженными ненавистью физиономиями надвигались на защитников города.

Первая волна дикарей врезалась в войско Кан-Пурама. По рядам прошло движение.

Шамаш протер глаза тыльной стороной ладони, но жжение только усилилось. Из глаз текли слезы. Подергал себя за ресницы — стало еще хуже. Он сжал веки и уткнулся лицом в локтевой сгиб. Казалось, воздух Шинара насквозь пропитался пылью и пеплом. В храме с пылью постоянно, но без особого успеха боролись трудолюбивые монашки. Что ж, все живое возникло из праха и в прах обратится.

Война усугубила ситуацию. Пепел намного легче почвенной пыли, и толпа дикарей подняла огромную темную тучу, полностью скрывшую от глаз Шамаша войско нифилим. Казалось, наступила ночь.

Надер все еще рассматривал поле поверх голов впереди стоящих. Из его глаз тоже текли слезы. Рот окружало черное кольцо сажи. Шамаш невольно облизнул губы и тотчас в этом раскаялся.

— Что там, впереди? — выкрикнул он.

— Наших бьют. Если так дальше пойдет, то скоро сломают строй. Удары бичей слышишь?

Шамаш прислушался. Вокруг стоял настолько оглушительный шум, что определить происхождение отдельных звуков было непросто.

— Может быть… Не понять…

Он не успел больше ничего добавить. Вопли спереди усилились, строй подался, как будто по нему ударили тяжелым молотом.

— Давят! — крикнул Надер, указав рукой в сторону дикарей. Они были очень похожи на людей, но дрались, как звери. Длиннорукая самка, размахивая наконечником копья, очевидно, отломанным от древка, успела ранить троих, прежде чем ее горло пронзила пика из заднего ряда. Кровь дикарки выплеснулась на убившего ее воина и его соседей.

— Ужасно! — вырвалось у Шамаша. Он видел смерть и страдания. Видел, как умирали роженицы, взрослые и дети. Однажды благословил человека, смертельно раненного в уличной схватке. Но здесь люди погибали намного страшнее.