Испокон веков судьба людей, обитавших на берегах Тигра и Ибекса, зависела от прихоти этих могучих рек. Каждый год, когда в пустыне царил нестерпимый летний зной, небеса над горами Карун разражались ливнями и грозами и низвергали на землю потоки воды. Чем жарче лето, тем сильнее дожди. Так было всегда.

Горы жадно впитывают в себя благословенную влагу. После долгих засушливых месяцев растения и животные наконец забывают о жажде. Природа расцветает за считанные дни. Но щедрость богов сменяется проклятием.

Вода прибывает. Жалкие ручейки превращаются в беснующиеся потоки. Озера переполняются. Реки выходят из берегов, выворачивают с корнями деревья и, словно взбунтовавшиеся дикари, сметают все живое и неживое на своем пути, смывают почву и увлекают за собой камни. Ничто не может устоять перед стихией.

Горы не в силах более сдерживать натиск воды, и она устремляется через Иссохшие Холмы в долину.

Пустеют поля. Тонут стада. Целые дома несутся по бурным волнам к далекому морю.

Обычно паводки застают людей врасплох. Вода смывает ребятишек, и их искалеченные тела находят на скалах ниже по течению. Гибнут родители, оставляя детей на произвол судьбы. Бесследно исчезают целые семьи и даже деревни.

Наконец вода отступает. Тигр и Ибекс возвращаются в свои привычные русла, а уцелевшие люди налаживают свой быт заново.

Это не так уж трудно. Боги требуют жертв, но они же осыпают смертных щедрыми дарами. Вода оставляет после себя плодородный слой наносной почвы. Лишь брось в нее зерно — и вскоре готов урожай. Пышным цветом расцветает новая жизнь. Созрел ячмень, отяжелели финиковые пальмы, разжиревшие от сочной травы козы приносят потомство и пищу: молоко и мясо. Приступают к работе прядильщики, ткачи, кожевенники, пивовары. Чем неистовее разгул стихии, тем богаче урожай, тем больше прибыль крестьян, ремесленников, купцов. Тем щедрее их жертвы богам. Проходит лето, и народ устремляется к храмам. Одни несут плоды земли, другие — украшения, слитки металла. И все люди, даже пришедшие с пустыми руками, воздевают ладони к небесам в мольбе о божественном благословении.

Неужели они молятся о следующем наводнении? Кто знает… Бог дал, бог взял. Так испокон веков было в Шинаре. И пребудет вовеки.

Урук один в пустыне.

Пустыня простирается во все стороны до самого горизонта. Громадные барханы вздымаются оплывающими волнами, сверкают мельчайшими кристалликами песка. Пустыня вьется в воздухе пыльными тучами, сливается с небом, набивается в рот, в ноздри, скрипит на зубах, отравляет пищу и воду. Урук отрывает куски ткани от одежды, обматывает ими голову и ноги, но, несмотря на все его старания, песок проникает повсюду.

Уже неделю он упрямо продвигается на восток. Он уверен, что не сбился с пути. И время считать легче легкого, нужно только не забывать, сколько прошло дней. Далеко зашел Урук. По весу бурдюка с водой, висящего через плечо, он понимает, что возвращение невозможно. Уже три дня, как невозможно. Каждый новый подъем — новая надежда. Где-то впереди его ожидают несметные сокровища города Ура.

В пространстве Урук ориентируется превосходно, а вот чтение карт… Карты дороже золота. Да он и видел-то их всего несколько раз, эти карты, изображающие ущелья, ручьи, пересохшие русла, места, где можно выжить и где остается лишь умереть. Перед тем как покинуть побережье, Урук сумел взглянуть на схему местности между Бенарским заливом и Уром. Тогда ему показалось, что его путешествие не займет больше четырех дней.

Расстояние он измерил большим пальцем. Три вершка между Уром и прибрежными городами. От них до Бенарского залива столько же. Недалеко. Не раз он проделывал этот путь, когда опустошал сокровищницу владыки Бенара. Когда торопился, тратил на весь переход два с половиной дня.

Но в такой пустыне невозможно торопиться. Попробуй ускорить шаг — и песок сразу начнет отчаянно сопротивляться, выскальзывать из-под ног. Поднимаясь на бархан, будто топчешься на месте. Пустыня не принимает человека. И все же Урук прошел вдвое больше, чем расстояние до Бенара.

Еще подъем — и он на вершине очередной песчаной гряды. Впереди лишь песок, никаких признаков города. Урук закашлялся и протер глаза. Ветер хлещет по лицу, ноги начали кровоточить. Ему необходимы питье и отдых! Солнце почти над головой. Полдень. Урук уронил с плеча мех с водой, уселся спиной к ветру. Болят колени, ноет спина, в ушах ритмично стучит кровь. Но он не сломлен.

Он сорвал с ног тряпки. Густая и липкая кровь выступает из трещинок между пальцами. Пустыня иссушает его, высасывает жизненные соки из его тела. Стянув повязку со рта, Урук попытался сплюнуть. Нечем. Свистнуть — тоже невозможно.

Урук оторвал еще два лоскута от рубахи и обмотал ступни. Его внимание привлек несущийся над барханами песчаный вихрь. Вот демон пустыни стремительно приближается, но неожиданно наталкивается на встречный воздушный поток и рассыпается на множество мелких дьяволят, так и не достигнув убежища Урука.

В последнем бурдюке осталось совсем мало воды. Надо быть экономным. Невозможно. Трясущимися руками путник подносит мех ко рту, вливает в себя теплую, отдающую кожей жидкость, ощущает, как она продвигается к желудку. Жажда не отпускает. С большим трудом он заставляет себя оторваться от сосуда. Думать о чем угодно, кроме воды! Он посмотрел назад — его следы на песке уже исчезли. Пустыня поглотила их. Так же она проглотит и его тело. И умереть не успеешь. Сколько ему осталось: день или два? Урук застонал — но не услышал стона. Стремление выжить постепенно угасает, исчезает вместе с последними силами. Чуть-чуть отдохнуть, совсем немного… Дать свернуться крови. Потом — снова в путь.

Урук уже собрался растянуться на песке, как вдруг задел ладонью рукоять меча. Бронза обожгла кожу, но он не отдернул руку, а сжал оружие изо всех сил. Ум трезвеет, мысли обретают ясность. «Может, это конец мира?» Еще малышом он слышал от взрослых, что за северными равнинами мир заканчивается. Он вырос и узнал, что это неправда. За равнинами начинались леса, которые с одной стороны граничили с пустыней, а с другой — выходили к морю. Урук перестал верить в то, что существует край света. Даже море вовсе не конец земли, просто очередная преграда. Урук посмотрел на обожженную раскаленным мечом руку. «У мира нет конца. А центр есть», — подумал он.

Джунгли. Мягкие, влажные, живые. За долгие годы, проведенные в джунглях, он так и не смог привыкнуть к этой роскоши, к бесчисленным оттенкам зелени, к ритмичному биению жизни этого могучего мира. Он вспомнил, как погружал пальцы в мягкую почву и вдыхал ее ароматы. Животных и растений там так много, что в языке его народа не для всех есть названия. Дождь идет каждый день, и никто не знает, что такое жажда.

Что бы сказала Нума, если бы увидела его сидящим на песчаной дюне посреди пустыни? Он попытался представить ее рядом, с мечом на бедре и с бурдюком через плечо. «Нет, это не для нее. Это не ее мир». Урук закрыл глаза, и перед его мысленным взором предстала Нума.

—  Многого по ладони не скажешь, — произнесла Нума. Она носит только набедренную повязку, как и другие взрослые соплеменники Урука. Нума сильная и красивая. Сильнее и красивее других девушек и женщин племени. Ее гладкая черная кожа блестит от пота.

Урук придвинулся к ней ближе.

—  Что ты видишь?

Он коснулся ее плечом, и все внутри напряглось и замерло. Ему всего семнадцать лет, природу не обманешь.

—  Старухи болтают, что читают по линиям руки, сколько у человека будет детей и возлюбленных, но я им не верю. Я ничего не вижу.