Предмет 14.«Красный медик». Большая (пять и три десятых сантиметра в диаметре), грубой округлой формы монета. Одна ее сторона из чистой меди, другая покрыта красной эмалью, на которую нанесено изображение женщины, прижимающей к себе двух детей. В другой руке она держит зеленый сосуд, чье горлышко слегка наклонено по направлению к детям.

Дата изготовления.Смотри главу «Белый медик».

Изготовитель.Смотри главу «Белый медик».

Место изготовления.Смотри главу «Белый медик».

Последний известный владелец.Смотри главу «Белый медик».

Ориентировочная стоимость.Смотри главу «Белый медик».

— Должно быть, вы очень устали. Нет, правда, вы устали?

В моем кресле у письменного стола сидел Тону и курил свою трубку. Его седая борода золотилась в янтарном свете настольной лампы.

— Как вы сюда попали? — спросил я, застыв в дверном проеме, который вел из коридора в гостиную.

— Пуф, — выдохнул он и помахал перед лицом рукой, словно заранее отметая мои возможные поздравления с успешным проникновением в квартиру. — Этот замок, — указал он тростью на входную дверь, — не стоит и ломаного гроша. Вам лучше его заменить.

— Вы не первый говорите мне об этом.

— С другой стороны, не похоже, чтобы у вас были какие-нибудь ценности. — Он пристально посмотрел на меня, словно ожидая ответа. Но его не последовало. — Я прав?

Я неопределенно пожал плечами.

— Что вы делаете в моей квартире?

— Может, присядете? — кивнул он на стоявший в гостиной стул, куда менее удобный, нежели мое любимое кресло.

— Нет. Я устал и хочу, чтобы вы ушли.

— Да, да, да… Я бы с удовольствием предоставил вам возможность отдохнуть, но мне, к сожалению, необходимо вас побранить. — Тут он снова жестом предложил мне присесть. Я, однако, продолжал стоять, хотя ноги от усталости занемели и подрагивали в коленях. — Побранить за то, что вы не прислушались к совету своей подруги.

Он говорил тихим проникновенным голосом, в котором, впрочем, прорывались повелительные нотки.

— Вам всего-навсего следовало внять советам красивой девушки. Неужели это было так трудно? — Он подкрепил свой вопрос взмахом руки, после чего сокрушенно покачал головой. — Жили бы потом себе спокойно до самой старости…

— Что вы такое…

Я запнулся, потер было резавшие от усталости глаза и, неожиданно для себя осознав, что он отозвался о моем существовании в прошедшем времени, почувствовал, как у меня словно стальной рукой сдавило желудок. Потом, когда Тону поднялся с места, я невольно шагнул назад на своих подгибающихся от слабости и страха конечностях и наступил на бейсбольный мяч, который, вне зависимости от того, куда я его клал, неизменно оказывался у меня под ногами в самый неподходящий момент. В результате я картинно, словно герой кинокомедии, упал навзничь, приземлившись на пятую точку, задрав ноги и широко разбросав в стороны руки. Тону хмыкнул, подошел к моему распластанному в дверном проеме телу и осведомился:

— Надеюсь, вы ничего себе не сломали?

Я, как таракан лапками, пошевелил руками и ногами. Все, кроме гордости, оставалось в норме. Покачав головой, я начал было подниматься, но тут незваный гость уперся мне в плечо концом своей трости.

— Очень медленно, — сказал он, перехватывая ее поудобнее.

И в этот момент я заметил, что из рукояти торчит зловещего вида крючок, подозрительно напоминающий пистолетный курок, а конец у нее полый, как ствол.

— Что это такое?

— Отличная вещь, не так ли? — Тону на мгновение поднес трость к глазам, словно любуясь. — Заполучил ее, когда служил в Оттоманской дворцовой гвардии.

— Где служили?..

— Не важно… Итак, поднимайтесь медленно, не делайте резких движений, потом пройдите в гостиную и сядьте на стул, как я вам уже предлагал. Поговорим цивилизованно. Напоследок…

— Вы собираетесь меня убить? — спросил я, надеясь, что голос звучит твердо.

— Не будем сейчас волноваться о будущем, хорошо? Присаживайтесь.

Я поднялся на ноги, прихватив с пола свой бейсбольный мяч, поскольку имел привычку его тискать, и уселся там, где он мне указал. Антиавторитарные тенденции имеют обыкновение испаряться, когда перед вами начинает маячить пистолетный ствол.

Продолжая тыкать в мою сторону тростью, Тону прошел к входной двери, натянул черные кожаные перчатки и надел свое темное пальто. Он явно собирался уходить, и, похоже, вместе со мной.

— Ну-с, — сказал он, поглядывая на меня со смесью любопытства и жалости во взоре. — Хотите о чем-нибудь узнать? Или, быть может, вам угодно передать через меня своей подруге какое-либо пожелание или сообщение?

Во рту у меня стало сухо, как внутри диванной подушки; сердце забилось, а в ушах зашумело. Потом, как у паралитика, затряслись руки, а по щеке скатилась холодная струйка пота. Когда в кино герой перед смертью произносит исполненные большого чувства и смысла речи, не верьте этому. Сомневаюсь, что смог бы выдавить хоть слово, даже если бы очень этого хотел.

Тону пожал плечами.

— Стало быть, предпочитаете уйти молча?

Я бессознательно вытер влажную от пота ладонь о джинсы, сжал покрепче в пальцах бейсбольный мяч и, размахнувшись, изо всех сил запустил его в Тону. Не знаю точно, чего намеревался этим добиться. Возможно, рефлекторно пытался выразить несогласие со сложившейся ситуацией, запротестовать, шумнуть напоследок, разбить окно, сокрушить стену, наконец, или просто привлечь внимание к происходящему. Но так уж вышло, что я произвел лучший в своей несостоявшейся карьере бейсбольного игрока бросок и угодил мячом прямо в нос Тону. Голова его запрокинулась, словно вращаясь на роликах, руки взлетели к лицу в запоздалой попытке прикрыться, а в следующую секунду из носа хлынула кровь. Трость-пистолет упала на пол. Если разобраться, мне следовало немедленно ею завладеть, но вместо этого я просто отфутболил ее ногой к стене — подальше от Тону. А потом во мне властно заговорил адреналин.

Необходимо иметь в виду, что в последний раз я дрался со своим ближним — а это был мой родной брат Виктор, — когда мне исполнилось двенадцать лет. Ничего удивительного: я окончил либеральный университет, предпочитал бейсбол футболу и ненавидел бокс. Когда я злился, то становился не агрессивным, а молчаливым и мрачным. И вот, несмотря на все свое миролюбие, я не помня себя бросился на Тону, схватил его за горло левой рукой, а правой стал наносить по лицу сокрушительные удары. При этом в голове у меня жужжало, будто к ней подключили электроток, а все происходящее виделось словно сквозь черный тоннель. Скажу сразу: более упоительного чувства я еще никогда в жизни не испытывал и, наверное, забил бы Тону до смерти, если бы в этот момент моя квартирная хозяйка, обитавшая этажом ниже, не застучала шваброй в потолок, призывая меня к порядку.

— Хватит громыхать, чтоб вас черти взяли! Вы хоть знаете, который час?

— Извините! — крикнул я в пол, удержав свой кулак, готовившийся в очередной раз поразить лицо Тону. Хотя хозяйка изводила меня ужасной музыкой, доносившейся вечерами из ее квартиры, дискутировать на тему, кто кому больше отравляет жизнь, сейчас и в самом деле было не время.

Когда я остановил избиение, мы с Тону некоторое время тяжело, в унисон, дышали. Меня несказанно возбуждал тот факт, что я способен причинить человеку физические страдания, о чем прежде даже не подозревал. Тону же совсем сник и хрипел и свистел на все лады: ему явно не хватало кислорода. Когда я снова повернулся к нему, он инстинктивно отпрянул, отчего я вновь почувствовал себя на седьмом небе.

Моя правая рука выглядела ужасно, особенно костяшки пальцев, где красовались глубокие порезы от зубов. Но Тону смотрелся еще хуже. Борода его насквозь промокла от крови. Нос совершенно потерял форму и походил на свиной пятачок. Всякий раз, когда он делал выдох, из ноздрей выдувались кровавые пузыри. Я показал Тону кулак, а когда он замигал, плюнул ему в физиономию.