– Мы тебя второй день встречаем, отец, – сказал Дмитрий.

– Не на государственной службе, – усмехнулся в густую заиндевевшую бороду Андрей Иванович. – Вчера резал и разделывал Якову Ильичу борова – Ленька откуда-то привез в коляске на мотоцикле. – Он отодвинул сено и извлек серый мешок с заледеневшим кровяным подтеком. – Вот тут кое-что для вас… сэкономил.

– Есть что от Семена? – приняв мешок и передав его человеку в ватнике, спросил Дмитрий.

Андрей Иванович достал из-за пазухи скомканную бумажку с наспех набросанным карандашом чертежом.

– А если обыщут? – разглаживая на ладони листок из школьной тетрадки, сказал сын.

– Чего меня обыскивать? – ответил старший Абросимов. – У меня документ с орлом и печатью: езжай, грёб твою шлёп, куда хочешь! Как это? Аусвайс… А эту бумажку я вместе с куревом держу.

– Что бы мы без тебя делали, отец? – улыбнулся Дмитрий.

– Да, бывший директор молокозавода Шмелев к нам заявился, – вспомнил Абросимов. – Ночь пьянствовал у Супроновича, а утром пошел к Шурке. Что там было, никто не знает, а только Шурка теперича щеголяет по поселку в меховой шубе и белом пуховом платке. Правда, синяк под глазом… Видно, Григорий Борисович… Карнаков, кажется, его настоящая фамилия, в большой чести у немцев: этого Ганса – Шуркиного полюбовника – Бергер на следующий же день прямым ходом отправил на фронт. Сдается мне, что Шмелев-Карнаков неспроста к нам пожаловал…

– Ну Шура Волокова… – покачал головой Дмитрий Андреевич.

– Слава богу, Павел не в нее. Не было бы беды с мальчишками, – озабоченно сказал Андрей Иванович. – Уж больно отчаянные они с Вадькой. Давеча полицаи весь поселок обегали, всех на ноги подняли, искали ящик с гранатами… Так я думаю, что это работа наших мальчишек.

– Я с ними потолкую, – пообещал Дмитрий Андреевич.

– Ленька Супронович грозился самолично пристрелить похитителей, – продолжал Абросимов. – Да, ночью устроили налет на квартиру Блинова, все там перерыли, но вроде ничего не нашли.

– Не забрали Архипа Андреевича?

– Тот нажаловался Бергеру, заявил, что никакого концерта для немцев не будет, так комендант заставил Леньку извиниться перед завклубом.

– Чего он к Блинову прицепился?

– Он сейчас ко всем цепляется, тварь, – сплюнул Андрей Иванович.

– Доберемся мы до него, отец…

– Что-то долго вы, братцы, раскачиваетесь, – упрекнул Абросимов. – Пора бы уже наших лиходеев как следует встряхнуть.

– Думаешь, у нас руки не чешутся? – вздохнул Дмитрий. – Пока нет приказа трогать Андреевку.

– За что же нам такая честь? – усмехнулся Абросимов.

– Как мать-то? – перевел разговор на другое Дмитрий.

– Молится за всех вас богу… – Андрей Иванович достал из кармана полушубка завернутую в тряпку ржаную лепешку. – Забыл, грёб твою шлёп. Угощайся.

Выслушав, что нужно передать на словах Семену, молча тронул лошадь, но сын остановил:

– Ты хоть запомнил?

– На память пока не жалуюсь… – Он сердито взглянул на сына: – Не избавите нас от сынка Супроновича, мы сами его как-нибудь пристукнем.

– Не чуди, отец! – крикнул вдогонку Дмитрий Андреевич. – Это уж наша забота, слышишь?

Широкая спина Абросимова загородила круп лошади, немного погодя вместе с клубками пара вверх потянулась струйка дыма – Андрей Иванович свернул самокрутку из крепчайшего самосада.

– Дмитрий Андреевич, может, Супроновича казнить? – подал голос до этого молчавший старший лейтенант Егоров.

– У нас есть строгий приказ командира: никого в Андреевке не трогать, – сказал Дмитрий Андреевич. – Я бы сам, Гриша, этого выродка с удовольствием пустил в расход. У нас с ним еще старые счеты…

Взвалив мешок с мороженым мясом на плечо, он первым направился по целине в лес. Егоров внимательно осмотрелся. Кругом тихо, даже сороки угомонились, давно исчезли за белым холмом сани Абросимова.

Холодный северный ветер приносил с собой мелкие сухие крупинки снега, они покалывали лоб, щеки. Наст под валенками поскрипывал, значит, к вечеру мороз прибавит. Шагая след в след за высоким, грузным Абросимовым, Егоров с неудовольствием подумал: когда выпадет настоящий снегопад, из леса носа не высунешь – не только овчарки, каратели по следам смогут заявиться прямо в лагерь. Неужели всю зиму придется отсиживаться в землянках?

Андрей Иванович двуручной пилой пилил на козлах дрова. Желтые опилки брызгали на снег, наточенная пила смачно вгрызалась в ядреную древесину. Сначала он скинул на снег полушубок, затем и шапку. Темные, с сединой волосы спустились на лоб. Одному тягать туда-сюда пилу гораздо тяжелее, чем пилить вдвоем. Вадим, как только увидел, что дед в очках уселся с пилой и напильником у окна, шапку в охапку и бегом из дома: не любит, чертенок, пилить дрова. Впрочем, Абросимов на него не в обиде. Под негромкий визг пилы хорошо думается. А подумать есть над чем. Вчера вечером заявился к нему Ленька, на этот раз не задирался и не хамил, присел на табуретку у затопленной печи, закурил и повел довольно странный разговор о погоде, охоте, мол, по нынешнему снежку хорошо бы на зайцев или кабанов сходить…

– Какая теперь охота, коли по твоему приказу ружье сдал в комендатуру? – упрекнул Андрей Иванович.

– Верным людям можно и вернуть, – заметил Ленька. И как бы ненароком глянул на часы с черным светящимся циферблатом. – За хорошую службу лично получил от Бергера, швейцарского производства. Идут секунда в секунду, можно по кремлевским проверять… – Поняв, что сморозил глупость, он сплюнул с досады и поспешно исправился: – Скоро московские куранты будут нашим освободителям точное время отбивать.

Андрей Иванович понимал, что Леонид пришел к нему не об этом толковать, но тот, видно, никуда не торопился, сидел себе у огня, дымил, щурился, будто сытый кот. Пьянеет он от своей власти, что ли? Впрочем, не только от власти: пили полицаи напропалую, и Бергер как бы не замечал этого. Конечно, при такой работе лучше всего свою нечистую совесть заливать вином…

– Вот ты ездишь по деревням, Андрей Иванович, – наконец подошел к цели своего прихода Леонид, – видишь много людей, слышишь разговоры…

– Я торгуюсь с мужиками да бабами, – ввернул Абросимов. – Блюду выгоду для твоего папаши.

– А не встречались тебе на лесных дорогах незнакомые людишки?

– Может, кого и встретил, так всех не упомнишь, – поняв, куда клонит полицай, ответил Андрей Иванович.

– Слышал, на той неделе партизаны пустили под откос воинский эшелон? Много солдат и офицеров погибло… Под станцией Семеново.

Леонид пристально смотрел прямо в глаза Абросимову. Про партизанскую вылазку Андрей Иванович раньше его узнал от сына. Их работа. Оружия и боеприпасов столько набрали, что еле донесли до своего лагеря.

– Откуда мне слыхать? – выдержал взгляд Андрей Иванович. – Я так далеко не забираюсь… Семеново-то, считай, шестьдесят верст от нас? Это уж твоя забота – за партизанами следить.

– Вздернем мы их, Андрей Иванович, – ухмыльнулся Леонид. – И в самом глухом лесу не спрячутся.

– Мне-то что, ищите, – сказал Абросимов, а про себя подумал, что партизаны тоже не лыком шиты – замаскировались, комар носа не подточит. И охрана у них будь здоров.

– У нас есть строгий приказ: за каждого убитого солдата великого рейха десять душ расстреливать, – продолжал Леонид.

– Ишь как дорого нынче стоит германец! – усмехнулся Андрей Иванович. – В первую мировую таких цен не было.

– А за помощь партизанам, за укрывательство подозрительных лиц мы будем безжалостно расстреливать всех виновных, – говорил Леонид. – Не завидую тому, кто станет якшаться с партизанами.

– Во! Какого они на вас страху нагнали, – сказал Абросимов.

– Дерзок ты, Андрей Иванович, – тяжелым взглядом посмотрел на него Супронович. – Словом, о всех подозрительных людях, которые повстречаются, будешь докладывать лично мне. – Уже на пороге он обернулся и с кривой усмешкой добавил: – Двустволку, которую ты заховал от нас, можешь повесить на стенку, я тебе разрешаю… Выдастся свободный денек, может, вместе на охоту сходим… Ты ведь знаешь, где хищный зверь обитает?..