– А Семен?

– В батькином казино.

– Надо повидаться с ним, он ведь твой шурин. И потом, Семен – не чета Леньке. Надо его, Дмитрий, прощупать… Сначала через Варвару, что ли?

– Да, тут еще Николай Михалев, – вспомнил Дмитрий. – Этот спит и видит Леньку Супроновича в гробу! У того старые шашни тянутся с его женой, Любой… И Архип Блинов здесь.

– Он беспартийный, а немцы таких охотно используют в своих целях… – задумчиво проговорил Кузнецов. – Людей мы наберем. Не сразу, конечно, для этого понадобится время.

Но умолчал о том, что Блинов оставлен в Андреевке по особому распоряжению.

– Как ни крути, а без ребятишек нам не обойтись, – вздохнул Дмитрий. – Соваться в Андреевку не стоит, слишком большой риск. А ты ведь был в поселке, встречался с кем-нибудь?

– Того, с кем я там встречался, никто не должен знать, – ответил Кузнецов. – Даже ты, Дмитрий. Пока это единственная для меня зацепка. А чем Андрей Иванович занимается?

– Все тем же – путевой обходчик, – ответил Дмитрий Андреевич. – Сидит в будке и…

– …эшелоны считает, – подхватил Иван Васильевич. – А ты знаешь, Дмитрий, это великолепно! Неужели он не заметил, что немцы привозят на базу?

– Ты сам с ним поговори…

– Пока никто не должен знать, что я тут, – нахмурился Иван Васильевич. – Даже он. Я ребят предупредил, чтобы молчали.

– Значит, с сегодняшнего дня я поступаю в твое распоряжение? – сказал Дмитрий Андреевич. – Ты, наверное, уже полковник?

– Капитан я, Дмитрий.

– Что же так медленно растешь? – подковырнул Абросимов. – Дерюгин и тот тебя обскакал.

Костер подернулся серой пленкой пепла, крупная рыба всплескивала на воде. На вечернем небе появилась пока единственная яркая звезда.

– Я все же пойду, – поднялся Дмитрий Андреевич. – Нынче в ночь заступает на дежурство отец. Мы договорились повидаться. Может, через него Семена вызову…

– Пойдем вместе, – поднялся Иван Васильевич. – Какой нынче день-то?

– Суббота.

– То-то все тело просится в баню… – улыбнулся Кузнецов. – Помнишь, как мы с тобой когда-то славно парились в баньке Андрея Ивановича? Намахаемся березовым веничком, а в предбаннике жбан с холодным кваском…

– Лучше бы не вспоминал… – проворчал Абросимов. – Я уж и забыл, когда последний раз был в бане… Пожалуй, еще до войны? А так на речке помоешься с мылом или в озере выкупаешься, пока вода была терпимой. А сегодня, поди, Ганс своего хозяина, коменданта Бергера, в нашей бане парит.

– Рискнем, Дмитрий? – На обветренном лице Кузнецова появилась мальчишеская улыбка. – Чистому и помирать-то легче.

– Ты что имеешь в виду? – удивился Абросимов, он не мог всерьез поверить, что Иван Васильевич предлагает ему пойти в баню.

– У твоего дружка Михалева баня у самого леса? – развивал свою мысль Кузнецов. – Он постоит на часах, а мы с тобой попаримся.

– Ты же только что говорил, дескать, никто не должен знать…

– Никто и не узнает, кому не положено нас узнавать… – засмеялся Кузнецов. – Но друзей-то в Андреевке мы должны навестить? Баня баней, а у меня там и еще есть кое-какие дела… Рано или поздно все равно нужно с товарищами встречаться!

Дмитрий Андреевич знал, что его бывший шурин способен на самые отчаянные поступки. Как-то в тридцатых годах Иван, тогда еще сотрудник ГПУ, на полном ходу скорого поезда спрыгнул вслед за бандитом сразу за переездом. С вывихнутым плечевым суставом догнал бандита, разоружил и привел в часть. В другой раз, во время пожара на станции, один ухитрился сдвинуть с места вагон со взрывчаткой и толкать его по запасному пути до самого шлагбаума. Даже Андрей Иванович – известный в поселке силач – не смог бы такое повторить… Местные хулиганы боялись Кузнецова больше, чем милиционера Прокофьева. Еще неизвестно, остался бы жив Дмитрий, – ведь это Иван спас его тогда от ножа…

– Ты – командир, – сказал Абросимов.

– В таком случае: вперед, политрук!

– Старший политрук, – ехидно поправил его Абросимов.

Рудольф Бергер с Михеевым отобрали двадцать пленных красноармейцев, которые были покрепче на вид, и Леонид Супронович тут же под конвоем должен был препроводить их на базу. Переводчик для порядка задавал им вопросы о гражданской специальности, но это особенного значения не имело: нужна была грубая рабочая сила. А уж ломом и лопатой всякий может владеть, главное, чтобы силенка была.

– Вы не интересовались, есть ли среди них коммунисты, комиссары? – спросил Бергер своего помощника.

– Я думаю, коммунистов и комсостав вылущили эсэсовцы, – ответил Михеев.

Бергер выдал справку начальнику конвоя о том, что им лично отобраны для строительства военного объекта двадцать пленных, унтер-офицер козырнул и отдал конвою команду поднять и построить остальных пленных. Пока автоматчики покрикивали: «Ком, ком! Шнель, русиш швай!» – он выяснил у коменданта, в каком населенном пункте по пути следования лучше будет переночевать. У него приказ доставить остальных пленных на перевалочный пункт, до которого еще два дня пути. Бергер посоветовал сделать остановку в Леонтьеве: там есть помещение, где можно запереть пленных на ночь.

Колонна из шестидесяти восьми оставшихся красноармейцев уныло потянулась по проселку в сторону бора. Женщины открывали калитки, выбегали на дорогу и совали бойцам сваренную в мундире картошку, краюхи хлеба, яйца. Конвойные покрикивали на них, замахивались автоматами, но делали это равнодушно, скорее, чтобы угодить рослому, с хмурым лицом начальнику с нашивками унтер-офицера. До перевалочного пункта все равно никто их кормить не будет. Пленные выглядели усталыми, повязки у раненых стали серыми от грязи, большинство было в обмотках. Некоторые шлепали босиком. У одного рука болталась на перевязи из зеленой обмотки. Они хватали подношения женщин, тут же на ходу торопливо жевали, будто боялись, что эту скудную еду могут отобрать.

Бергер и Михеев стояли у крыльца комендатуры и смотрели вслед колонне. Конвоиры с автоматами на шее курили и перебрасывались друг с другом короткими репликами, один из них изловчился и шлепнул по заду молодую женщину, которая совала в руки парням золотистые луковицы. Женщина взвизгнула, немецкие солдаты громко рассмеялись.

– Добрая русская душа, – усмехнулся Бергер. – Самим жрать нечего, а этих голодранцев подкармливают! Кстати, кто эта бабенка? – Бергер кивнул на юркнувшую в калитку стройную женщину в меховой безрукавке.

– Я выясню, господин гауптштурмфюрер, – пряча улыбку, сказал Михеев.

Невысокого роста, худощавый, с рыжеватой негустой шевелюрой и усиками под Гитлера, Рудольф Бергер был до болезненности чистоплотным, он носил в кармане алюминиевую мыльницу с душистым французским мылом. Руки он никому не подавал, а если приходилось здороваться с вышестоящим начальством, старался поскорее найти умывальник и сполоснуть ладони. Ел он всегда один, сам резал хлеб, колбасу, сыр. Садясь за стол, придирчиво рассматривал тарелки, стаканы. Наверное, брезгливость его распространялась и на женщин: два или три раза Леонид Супронович приводил к нему молодых женщин, но, немного побеседовав с ними на ломаном русском языке, Рудольф вскоре отсылал их домой. О своих подчиненных Бергер знал все, а о нем знали только, что он раньше служил в Берлине в гестапо. Была у Рудольфа еще одна странность – он любил оружие и никогда не расставался с ним. Кроме парабеллума при нем всегда был в нагрудном кармане маленький «вальтер». На стене у кровати висел заряженный автомат, который утром Ганс уносил в комендатуру и клал на тумбочку у письменного стола, чтобы был под рукой. Свое оружие Бергер чистил сам, патроны смазывал маслом, чтобы легко и бесшумно подавались из обоймы в ствол. А вот стрелял комендант почему-то редко, хотя Ганс утверждал, что он отличный стрелок и может запросто попасть в монету на расстоянии тридцати шагов.

Сергей Георгиевич Михеев был полной противоположностью своему начальнику – высокий, осанистый, с густым, зычным голосом. Подбородок с ямочкой придавал лицу переводчика добродушное выражение. Он имел офицерское звание, но предпочитал носить гражданский костюм, дескать, это помогает ему быстрее находить общий язык с русскими. Сергей Георгиевич и был чистокровным русским: маленьким мальчонкой родители увезли его во Францию, откуда его отец – кадровый военный – перебрался в Берлин, там Сергей закончил гимназию, служил на железной дороге, за два года до войны его уговорили поступить в разведшколу, а когда Германия напала на Россию, он сразу же попал на Восточный фронт переводчиком в штаб дивизии. С гауптштурмфюрером Бергером они ладили, тот усиленно изучал русский язык, интересовался фольклором, и лучшего наставника, чем Михеев, ему было бы трудно найти.