Сверху лился поток панического страха. Люди суетились, пытаясь опустить на место огромную каменную плиту, но никто не мог сдвинуть ее. Они сдались и бросились наутек.

В следующий миг волк выскочил из ямы. По пути ему попадались живые существа, они вопили и били его, поэтому он отшвыривал их в сторону, крошил челюстями, позволяя их жизненным сокам утолить его голод после долгого заточения.

Когда все оказались мертвы, он улегся, отяжелев от съеденного, разум его онемел, тело, перерабатывая пищу, продолжало расти под холодной луной, под зелеными всполохами, расцветающими на безжизненном зимнем небе.

Это был не Вали. Его тело походило на сломанный музыкальный инструмент, и князь был всего лишь одной из мелодий, которую он способен исполнить. Это случилось не сразу, прошло какое-то время, прежде чем волк услышал болезненный стон, который вызвал к жизни запертого внутри зверя Вали.

А Адисле в самой нижней пещере казалось, будто она лежит на чудесной постели из соломы, застланной великолепными мехами. Она снова была дома. Мама была здесь же, и дан Барт, и Манни, и остальные братья. С появлением госпожи ее охватило такое умиротворение, словно она зимним утром нежилась в теплой постели.

Адисла понимала, чего хочет королева ведьм: чтобы она позвала Вали. Адисла произнесла его имя. Ведьма заглянула ей в глаза и погладила по голове. Она хотела, чтобы Адисла повторила имя, и она с радостью сделала это, благодарная госпоже за доброту.

Королева ведьм посмотрела на Адислу и кивнула, соглашаясь с собственными доводами. Она пыталась действовать через девушку, упорядочить ее хрупкие мысли и направить на волка, чтобы призвать его. Но, как оказалось, из этого ничего не получается.

Гулльвейг позволила крючковатой руне всплыть на поверхность сознания. И сама задрожала. От руны как будто исходили ядовитые испарения, если оставить ее надолго, она прожжет ведьму насквозь, может быть, даже убьет. И тогда она отправила руну в сознание девушки.

Адисла закричала, когда рассеялась иллюзия. Она лежала вовсе не в постели, здесь не было дома, не было любящих ее людей. Ее тело было насажено на острые камни, торчащие из узкого выступа в сходящейся конусом пещере. Камни распороли кожу, и в свете масляной лампы тени походили на длинные жестокие пальцы, которые тянулись, чтобы и дальше рвать ее плоть. Адисле было очень больно.

Когда руна выскользнула из сознания ведьмы, Адисла поняла, что та замышляет. Перед ней замелькали картины смерти: ее и Вали, Фейлега и Браги, в этой жизни и в других, растянутых во времени. И Адисла увидела то, чего не видела сама королева ведьм. Она увидела истинное имя Гулльвейг, и это было намного страшнее веревок, не пускающих ее, намного страшнее острых камней, проткнувших плоть, даже намного страшнее Вали, переродившегося, смертоносного. Адисла знала: госпожа хочет, чтобы она позвала Вали, и теперь знала, для чего.

— Нет, — сказала она.

Кто-то подошел к ней. Не госпожа, а страшная бледная девочка со старушечьим лицом. Королева ведьм распахнула сознание, и все призраки и страхи, жившие в душе Адислы, как будто ожили и набросились на нее, потащили куда-то вниз. Она увидела, как умирает мать, увидела на пороге мертвого Манни, рычащего Вали, запертого в яме. Отчаянно пытаясь заслониться от наседающих кошмаров, Адисла поняла, что необходимо за что-то схватиться, прогнать чудовищные видения. Руна сверкала и подрагивала прямо перед ней, в этой руне, решила Адисла, ее спасение, хотя и сама не знала, откуда пришла такая мысль. Она пристально поглядела на руну, сосредоточилась на ней и в тот же миг поняла, что совершила ужасную ошибку. Руна раскаленным копьем пронзила ее сознание, и глаза ослепила вспышка белого света.

Стон вырвался из груди Адислы и из ее души. Это был не просто звук, а сгусток магии. Переродившийся в волка Вали, спавший на скале, услышал его, как и хотела ведьма, и понял, что он означает. Этот звук пробудил волка от сытой дремоты. Он поднялся на задние лапы и посмотрел на юго-запад.

Фейлег, наблюдавший за Аудуном и Саитадой с вершины Стены Троллей, тоже услышал стон и в тот же миг решил следовать за путниками на другую сторону горы.

Ведьма была довольна. Она уже не могла призвать волка своей магией — он сделался слишком силен, но ей было довольно и той магии, которая родилась из привязанности волка к Адисле. Он придет, решила ведьма, чтобы предложить ей сделку.

А Вали на острове шаманов внезапно вспомнил, кто такая Адисла и что она значит для него. Он знал, что девушка в опасности, и он должен идти к ней. Полоска моря между островом и материком была для него пустячной преградой, широкие равнины и горные перевалы ничего не значили, так же как фьорды, долины или утесы. Он преодолевал их стремительными прыжками, пожирая расстояние между собой и девушкой, приближаясь к источнику крика с такой скоростью, какая недоступна ни человеку, ни лошади, ни даже птице.

Его вел отголосок ее боли, по этому ручейку он подбирался к истоку. Морозная северная ночь сменилась бледной зарей, мимо мелькали дома и санные пути, он проносился через леса, распугивал стада диких оленей на равнинах, прыгал с горных пиков, подобный падающей звезде, летел к своей цели лучом света.

В пещерах он замедлил ход. Волк с трудом протискивался по каменным коридорам, и лишь сила воли гнала его вперед. Он не думал, куда идет, — его звал крик Адислы. Пока волк полз, зажатый каменными стенами, в нем очнулся Вали, хотя он уже не находил ничего удивительного в том, что сам превратился в громадного волка, а пещеры кажутся живыми от миллиона запахов. К нему вернулись воспоминания, но от них боль только усилилась. Женщина, которую он любит, ужасно страдает, и единственная цель его жизни — отыскать ее и избавить от страданий.

Потом перед ним появился отец, Аудун, в пещере, полной золота. Конунг был ужасен в боевом облачении. Вали пытался объяснить ему, что Адисла в опасности. Он знал, что отец не поймет его привязанности к простой девушке, но он умолял его отбросить все предрассудки и помочь. Однако в следующий миг Аудун напал на него с мечом, и Вали показалось, что он чужой и лишний в собственном теле, потому что волк не обратил внимания на его протесты, вступая в бой.

В голове снова зазвучали многочисленные голоса, снова разнесся эхом кошмарный волчий вой, который, как он понимал, теперь такая же часть его существа, как и его любовь к Адисле. Вали начал терять цель, отдаваясь ярости зверя, в которого превратился. Аудун упал, щит его был разбит в щепы, меч он потерял, и волк был готов накинуться на него, а Вали сомлел, словно всадник, задремавший в жаркий день прямо в седле и доверивший выбор пути лошади.

— Помогите. — Это ее голос.

Аудун чем-то ударил его. Волк ничего не почувствовал.

— Помогите мне.

Вали тянулся изо всех сил, чтобы заставить волчье тело ответить на этот призыв.

— Помогите!

Волк застыл посреди прыжка, жарко дыша на старого воина. Аудун не остался лежать на месте. Он перекатился под волком, поднялся на гору сокровищ, выхватил из кучи украшенный драгоценными камнями меч и развернулся. Держа меч обеими руками, он ударил зверя по спине.

Оружие вошло в хребет волка и сломалось. Вали ничего не почувствовал. Он наотмашь ударил Аудуна человеческой конечностью, и тот распластался на полу.

— Помогите!

Наконец-то мышцы волка начали слушаться приказов Вали. Он покинул поле боя и пополз по проходу, двигаясь на крик.

Фейлега уже мутило от боли, и ему пришлось остановиться. Отдышавшись, он захромал дальше. Пахло рыбьим жиром. У кого-то там, внизу, лампа. Да, он видел отблеск. Фейлег спешил на свет, а тоннель между тем сузился до трещины в скале. Он вздохнул и боком протиснулся в разлом.

Пещера была не больше обычного крестьянского дома, но в глубине потолок стремительно сближался с полом и образовывал выступ с острыми камнями, похожими на зубы хищника. Адисла была там, лежала, привязанная к камням и залитая кровью. Сердце Фейлега дрогнуло, когда он увидел ее.