Купец пнул маску. В ней застряла голова.

— Такое впечатление, что кто-то нас опередил, — сказал Бьярки, — хотя мехов побросали много. Наверняка корабль был под завязку забит золотом.

Берсеркер больше привык к подобному зрелищу, он спокойно пробирался между трупами, пока Велес задерживал дыхание и пытался взять себя в руки. Велес огляделся. Ему хотелось убедиться, что то или тот, кто сотворил все это, уже убрался с острова. Мертвые тела пролежали не очень долго, и воронам было чем угоститься. Одна птица клевала тело рядом с купцом, поглядывая на Велеса, да и сам покойник как будто следил за ним через прорези в маске оленя. Велесу все это вовсе не нравилось, и он прогнал птицу. Его уверенность в том, что сверхъестественных сил не существует, всегда была как-то сильнее, когда он сидел у огня, выпивая с друзьями, а не тогда, когда оказывался в подобных диких местах.

Викинги рассыпались по острову, выискивая несуществующую добычу. Время от времени попадались шкуры или ножи, но здешние жители были бедны. «Наверное, — подумал Велес, — бубны могут что-нибудь стоить». Их всегда можно продать самому китовому народу или предложить южанам как экзотическую диковинку.

— Вот твое сокровище! — Это Бьярки прокричал откуда-то снизу, со склона, спускавшегося к морю.

Велес не видел, откуда он кричит. Он пошел вниз. «Не исключено, — думал он на ходу, — что все это — какое-то массовое человеческое жертвоприношение».

— Прямо блот, а? — проговорил Бьярки, словно читая мысли купца. — Старый конунг Хрутр однажды принес в жертву на празднике середины лета девять рабов, но куда ему до здешних умельцев!

Берсеркер кивнул на пещеру.

— Иди сюда, — позвал он. — Взгляни.

Велес вгляделся в темноту, но ничего не увидел. Его охватила тревога. Он подумал: а вдруг Бьярки хочет заманить его в темную пещеру, чтобы убить? Нет, вряд ли. Берсеркер не постеснялся бы раскроить ему череп среди бела дня, даже перед толпой на базарной площади, если бы ему пришла такая охота. Если бы Бьярки хотел его убить, то уже убил бы.

— Нет ли чего-нибудь, чтобы посветить, а то мне не видно?

Бодвар Бьярки вынул из пальцев мертвеца потухший факел, тело шевельнулось, как будто покойник сам отдал ему обгорелую палку. Велес ударил по кремню, поджег стружки, которые носил с собой, запалил факел. Пламя разгорелось, и они с берсеркером вошли в пещеру.

Они спускались по узкому проходу, и тени плясали вокруг них. Свет факела выхватывал из темноты отдельные фрагменты. Они увидели, что стены пещеры исписаны рунами.

— Ты можешь прочитать, о чем тут написано? — спросил Бодвар Бьярки.

— Сокровище, — сказал Велес, — и всеобщий почет.

Он никогда не интересовался рунами, предпочитая им латынь. Читать руны он умел, но с трудом. Ему очень хотелось, чтобы руны обещали то, о чем он сказал, но тут была написана обычная белиберда о богах и духах.

— И как ты нашел это место? — удивился Велес.

Ему казалось, что в пещере очень темно.

— Похоже, это какая-то гробница, — заметил Бьярки.

— Так, значит, ты сюда еще не заглядывал?

— Я не хотел выпускать тебя из виду, купец. Я тебе не доверяю. Может, ты заключил сделку с моей командой, заманил меня сюда, чтобы бросить на острове и продать корабль, потом ты обдуришь и их, если дать тебе волю.

— Эта мысль никогда не приходила мне в голову, — сказал Велес.

Действительно, не приходила, но было приятно узнать, что Бьярки опасается возможного мятежа; кроме того, берсеркер сейчас подкинул неплохую идею.

Проход закончился нагромождением камней. Следов обрушения не было, поэтому Велес решил, что камни принесли сюда специально. На одном большом валуне была начерчена руна — вертикальная, зазубренная, с перекладиной.

— Что это значит?

— Никогда не видел такой раньше, — признался Велес.

Вслед за ними подтягивались другие члены команды, всматривались в камни в неровном свете факела.

— Это священный символ их народа, — предположил кто-то.

— Очень может быть, — согласился Велес, — и тот, кто устроил на острове побоище, очень хотел спрятать здесь что-то важное.

— Что?

Велес пожал плечами и улыбнулся.

— Мы не узнаем, пока не войдем, разве нет? Мне кажется, вам пора приниматься за дело.

Бьярки проворчал что-то. А затем начал растаскивать камни.

Саитада сидела под лучом света, который пробивался в узкую, словно проткнутую пальцем дырку в стене верхней пещеры. Она смотрела на свое отражение в лезвии меча.

Она сильно постарела. На сколько лет? Она не знала. Уцелевшая половина ее лица больше не казалась прекрасной: кожа туго натянутая, побелевшая в потемках, грязная, вся в порезах.

Саитада долго прожила в темноте. Пещеры ведьм были глубокими и нескончаемыми. Сначала Саитада не знала, что ее мальчиков забрали, поэтому, оставшись под землей, старательно ощупывала темноту, ища руку или прядь волос, вслушивалась, надеясь услышать из тьмы детский плач. Жила она на воде из подземных ручьев и том, что удавалось выпросить у прислужников ведьм.

Много лет Саитада не понимала, зачем у нее забрали детей. Однако, ползая по непроглядной черноте, поднимаясь по вертикальным колодцам в скале, где между потоком воды и каменной стеной оставался зазор и можно было глотнуть немного воздуха, отбирая свечи у мальчиков-прислужников и глядя, как свет силится разогнать кромешную тьму, она слушала и узнавала. Ведьмы, способные даже из самых нижних пещер услышать дыхание зайца на склоне горы, для которых скальная порода и льды Стены Троллей были всего лишь тонкой завесой, сквозь которую они видели землю от моря до моря, почему-то не замечали Саитаду, хотя сама она не подозревала о такой странности.

Ведьмы постарше, разумеется, не разговаривали, мальчики знали только то, что они должны служить ведьмам и бояться их. Никто из них не обмолвился ни словечком о том, что случилось с детьми Саитады. Зато маленькие девочки, которые еще не привыкли к темноте, дрожали и цеплялись за свою прежнюю личность. Саитада приходила к ним, сидела с ними, обнимала и успокаивала, хотя ей ни разу не пришло в голову заговорить. Это девочкам хотелось говорить, хотелось высказать все свои страхи, пожаловаться, как они пожаловались бы матери. И они говорили с Саитадой, в том числе и об угрозе, надвигающейся на них, о смерти и о страхе смерти. Еще они рассказывали о двух мальчиках, из которых один станет волком, чтобы уничтожить кровожадного бога. Тело одного мальчика вместит дух волка, а второй станет для него пищей, отдаст брату ту силу, которая ему необходима. Мальчиков забрала королева ведьм, и только один из них останется в живых. Саитаде ни разу не показалось странным, что она понимает язык девочек. Она знала только, что ее детей здесь нет.

Они всегда жили в ее сердце, воспоминание о них было похоже на опухоль, пожирающую все остальное, что она видела, чем была. После долгих лет одиноких блужданий Саитада была уже не личностью, а любовью и ненавистью, облеченной в плоть. Лелея мысль о своих детях, пылая ненавистью к королеве ведьм, Саитада наблюдала, как смерть пробирается в пещеры.

Когда горе Саитады достигло пика, оказалось, что все девочки погибли. Она удалилась в темноту, где собиралась умереть сама, но вместо того нашла пять мертвых девочек. Тогда она поднялась наверх, узнать, кто еще жив. Все мальчики тоже погибли. У одного она забрала трут и зажгла свечу. Она понятия не имела, зачем вернулась, — собственные поступки были теперь загадкой для Саитады, — однако через неделю ей стало ясно. Она вернулась, чтобы увидеть, как королева ведьм уничтожает своих сестер.

Некоторые из них ходили во сне и разбились, некоторые удушили себя, кто-то сгорел. Большинство гибло по недосмотру, поскольку больше не было мальчиков, ухаживавших за сестрами, хотя Саитада приносила ведьмам еду, оставленную паломниками. Она делала это не из доброты. Видя, в какое отчаяние приходит королева ведьм после каждого убийства, она не хотела, чтобы голод или жажда лишили ее хотя бы одной жертвы. Саитада наблюдала, как гибель девочек доводит королеву до безумия, и она начала направлять ее руку, оставляя то веревку или трут, то колья, а один раз даже длинную булавку, которую нашла в одежде, принесенной в качестве подношения. Королева незамедлительно пускала подарки Саитады в дело.