У Люси лицо становится таким, словно она проглотила нечто отвратительное, в голову приходит мысль о холодной брюссельской капусте и заплесневелом хлебе.

— Но бывают и плохие дни, Люси, времена, когда кажется, будто материнство — синоним слова «неудача». Я помню случай, когда мальчикам было около четырех лет, то есть уже достаточно большие, чтобы что-то понимать, и они не захотели идти пешком домой из библиотеки. Внезапно хлынул ливень, и мы оказались среди огромных, глубоких луж, и ни одного такси поблизости. Мальчишки повалились мертвым грузом на асфальт, и никакие аргументы, ни принуждение, ни сладости не могли заставить их сдвинуться с места. Тогда мне пришлось прибегнуть к насилию и тащить их по улице. А они завывали и пинались. И все мы при этом кричали как безумные. Как только мы оказались дома и я дала мальчишкам молоко с печеньем, они тотчас же позабыли об инциденте, а я проплакала всю ночь.

— Ты все принимаешь слишком близко к сердцу, Роуз, — говорит Люси.

Я бросаю на нее холодный взгляд:

— Я плакала, потому что ненавидела тебя и Питера, но больше всего ненавидела себя саму, но никогда не испытывала ненависти к мальчикам. Я по-прежнему любила их. Я сочувствовала их неумению доходчиво выразить свои потребности, жалела их, потому что они так устали. Ты меня понимаешь, Люси? Это нелегко. Материнство — непростая вещь. Тебе следует с этим примириться. В этом-то весь секрет. Это и придает смысл всему.

Мы сидим в тишине и прислушиваемся к тиканью кухонных часов и звукам компьютерной игры, в которую мальчики играют в гостиной. Я смотрю на свой бокал с вином и размышляю, не было ли излишней вольностью, что я призналась ей, как когда-то ненавидела ее. Я порой и сейчас ненавижу ее. Самое странное, что мне это глубоко безразлично. В конце концов молчание нарушает Люси:

— Ты, наверное, считаешь меня ужасной матерью, не правда ли, Роуз?

— С каких это пор тебя волнует мое мнение?

— Кое-что из сказанного тобой имеет смысл. Я сама стала в последнее время приходить к подобным выводам.

В голосе ее звучат уверенность в своей правоте и самодовольство. Я больше не могу этого выносить.

— Ты пришла к подобному заключению, выкуривая сигаретку после совокупления с Джоу?

Люси не успевает ответить, поскольку в этот самый момент на кухню заходит Питер. Они с Ориол уже в пальто, и он держит пальто Люси распахнутым так, чтобы она могла проскользнуть в него.

— Извините, что нарушаю вашу беседу, дамы, но, полагаю, нам пора домой укладывать Ориол спать. Спасибо за вечер. Думаю, все прекрасно провели время.

Я так не сказала бы.

Вторник, 5 декабря 2006 года

Господи, как я благодарен тебе за Крейга! Доверчивее не сыскать человека на всей земле. Когда я вызвался помочь ему с оформлением сцены для рождественской пьесы в школе, он едва не кинулся мне в ноги и ни на минуту не заподозрил, что у меня могут быть скрытые мотивы.

— Ты уверен, Джон?

— Ты же жаловался, что тебе не хватает добровольных помощников и времени. Мой проект для Би-би-си почти закончен — я могу подойти в школу примерно к половине четвертого, если это не поздно. — Я пожал плечами, создавая впечатление, что меня устраивает любой вариант.

— Обычно родители охотно помогают, не жалея времени, — заверил меня Крейг. — Просто в декабре все очень заняты. Несколько мам взялись за шитье костюмов и раскрашивание декораций, но вот из тех, кто умеет работать пилой, никто не вызвался.

Папаши, конечно, порядочные лентяи. И я их понимаю. В другое время я и сам ни за что не променял бы вечер в пабе на создание задника для сцены Рождества, но мне удалось просмотреть список волонтеров, аккуратно приколотый на доске объявлений в кабинете Крейга. Так что дело того стоило.

Я знаю: Конни хороший фотограф и прочее, но страшно жалею, что у меня в руках не было фотокамеры, чтобы запечатлеть выражение ее лица в тот миг, когда она увидела меня в школьном холле.

Удачнее и придумать невозможно. Она пришла около четырех. На улице уже стемнело, но сквозь большие окна струился свет уличных фонарей. Шел дождь, но мне было не холодно, поэтому я разделся до футболки (она прекрасно обрисовывает мои мускулы). Я стою в центре луча света, держа в руке ящик с инструментами (образ настоящего мужчины) в окружении четырех мамочек. Всем сначала было не по себе от мысли, что нужно взять в руки что-нибудь тяжелее рулона ваты, но теперь они дружно выражают желание стать помощницами плотника.

Конни замечает меня и в ужасе застывает на месте.

Я соображаю, что мне еще предстоит реабилитировать себя после «Кафе Руж», но не слишком беспокоюсь. Как я уже говорил, Конни хорошо реагирует на некоторую встряску. Возможно, случай в кафе как раз убедил ее в том, что она хочет снова оказаться в моей постели.

— А, миссис Бейкер! — Я стараюсь перекричать дамочек, напрашивающихся в помощницы. — Насколько мне известно, вы неплохо обращаетесь с пилой и молотком. Не могли бы вы мне помочь?

Конни хмурится, медленно снимает шарф, несколько раз обернутый вокруг шеи, и отвечает:

— Я бы не сказала, что хоть сколько-нибудь разбираюсь в этом деле. Лучше я буду красить декорации.

— Боюсь, сначала их нужно сколотить и только потом красить, — вмешивается одна из мам. — Лучше всего помочь мистеру Хардингу.

Эта женщина не замечает умоляющих взглядов Конни. Для меня это очень странно, я их вижу так же ясно, как распознал бы монашенку в борделе.

Протестовать по этому поводу Конни не могла, поэтому последовала за мной к дальнему концу холла, где я уже разложил доски и инструменты. Я стратегически точно выбрал место работы. Как только мы оказываемся вне пределов слышимости остальных добровольных помощников, Конни накидывается на меня:

— Ты что, решил поставить меня в неловкое положение?

— Нет, я просто помогаю, — отвечаю я.

— С каких это пор ты стал воплощением доброты?

— Конни, так нечестно. Ты ведь знаешь, я всегда помогаю друзьям, если могу.

Конни немного смягчается, но тут же напоминает мне:

— Выходит, я не отношусь к твоим друзьям, иначе ты бы появился в «Кафе Руж».

— Извини, пожалуйста. Возникли непредвиденные обстоятельства.

Конни пристально смотрит на меня, и у нее явно пропадает желание спорить. Она тут же расслабляется. Я наблюдаю за ней — такое впечатление, будто она тает, плавится. Прежде она держалась жестко из-за напряженности, теперь же словно пребывает в текучем состоянии.

— Ладно. Я была готова к тому, что ты не появишься. Не имеет значения. Я немножко посидела с приятелем, который работает там управляющим. Его позабавило, что нашелся человек, который меня надул.

Ничего себе. Как прикажете это понимать? Она рассказала обо мне своему знакомому, и они мило пошутили над тем, что ее надули. Конни определенно не восприняла нашу договоренность встретиться как свидание. Если бы она считала, что у нас назначено свидание, и я не пришел, то никакими пытками ее не удалось бы заставить признаться в этом. Она поворачивается и смотрит на доски, лежащие у наших ног.

— Я действительно совершенно не представляю, как делать декорации, и вызвалась помогать, чтобы у школьной администрации сложилось хорошее мнение обо мне. Насколько я знаю, ты тоже в этом деле не мастер.

— По большому счету ты права, — признаюсь я, — но Крейг был в отчаянии.

Конни улыбается. Она действительно настроена по-дружески. Я предполагал столкнуться с гневом, напряженностью и обвинениями. Не знаю, как себя вести в свете ее разумного поведения. Она настолько спокойна, что по ошибке можно принять ее отношение за равнодушие. Эта мысль приводит меня в уныние.

— Что ж, пора заняться делом. Постараемся сделать все, что в наших силах. Только не переусердствуй с дружеским расположением, ладно? — говорит Конни.

— Ладно.

Конни понижает голос: