— Со временем каждому приходится повзрослеть, даже тебе, Люси. Ты вышла замуж за Питера Филипса, не за Питера Пэна [16]. Тебе уже тридцать семь.

Не могу понять, зачем ей понадобилось произносить это вслух. Я украдкой осмотрелась, мысленно молясь, чтобы никто не услышал ее слов.

— Вам обоим теперь следует признать свою ответственность, свои обязанности, — поучает Конни с невыносимым самодовольством.

— Не надо говорить со мной об ответственности. Я ежедневно имею дело с сотнями тысяч фунтов. На моих плечах лежит ответственность по отношению к мегаконгломератам и международным правительствам, — резко парирую я.

— Но это абсолютно эгоистичная точка зрения на ответственность. Заниматься только собственной карьерой — все равно что готовить только для себя или принимать самой ванну. Это твоя личная потребность.

— Тогда о какой ответственности ты говоришь?

— Перед Ориол.

Я озадаченно уставилась на нее. Ориол? Какое отношение имеет она к Мику?

— Если у тебя будет роман, ты подвергнешь ее большому риску. Ты должна учитывать это.

— Да, я прекрасно понимаю это. Вечно Ориол отравляет мне все удовольствие. Я жую быстро и сердито. — Меня просто сводит с ума Ориол и все, что с ней связано, и потому мне необходимо отдохнуть от всего этого, но лицо Ориол всплывало в моем сознании в «Лаундже», а также в «Бунгало-8». Ее или Питера. Из-за них я и подумать не могла о том, чтобы развлечься на стороне. Но они в то же время являются причиной, по которой мне необходимо свое пространство.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь «все, что связано»? — спрашивает Конни.

— Ты сама заговорила об ответственности. Бесконечные поездки на внешкольные занятия. Постоянные размышления о том, чем накормить ребенка. Когда же, в конце концов, придумают что-нибудь съедобное без искусственной окраски и усилителя вкуса, без глютена, с низким содержанием сахара и натрия, но в то же время вкусное? Мне скучно отвечать на постоянные непоследовательные вопросы, так же как и читать скучные нравоучительные книжки с картинками. Короче говоря, я совершенно обессилела от постоянных размышлений по поводу своих родительских обязанностей.

— Но ведь большая часть этих обязанностей лежит на плечах Евы, не так ли? — замечает Конни.

— Тем более я ощущаю себя неудачницей.

— В чьих глазах?

— В глазах Роуз, — со вздохом признаюсь я.

Вот в чем загвоздка. Наконец я произнесла это вслух. Именно это мне хотелось бы обсудить. Поддержит ли Конни разговор? Когда я обрела Питера, то отчасти утратила прежнюю близость с Конни. Естественно, он мне дорого стоил, как и все остальное. Но сейчас мне было необходимо, чтобы Кон хотя бы на этот вечер отложила в сторону возникшие между нами разногласия. Может, я и не стою того, но я испытываю острую необходимость в ее совете.

— Неужели не существует иных стандартов материнства? Роуз — золотая медалистка, высший матриарх. Именно она установила планку, не правда ли? — требовательно задаю вопрос я.

— О, — только и смогла произнести Конни.

— Вот именно, что «о»…

Конни помолчала, затем призналась:

— Понимаю, что ты имеешь в виду. — Ее слова прозвучали музыкой в моих ушах. — Но вы такие разные. С каких это пор тебя волнует мнение Роуз?

— Дольше, чем Конни может себе представить, но я не признаюсь в этом и продолжаю молчать.

— Хорошо, дело в том, что ты так много работаешь, что тебе пришлось переложить на других всю подготовку к празднованию дня рождения дочери. Ничего в этом ужасного нет. По правде говоря, я думала, что ты и само рождение переложила бы на других, если бы только могла.

— И это ужасно? — с раздражением допытываюсь я.

— Но у Роуз нет иных интересов, кроме ее мальчиков. Это тоже неестественно. Bay! Кто бы мог подумать, что я окажусь самой гармоничной? — Конни широко улыбается.

Я не могу разделить ее радости. Похоже, ее наблюдение верное.

— Конни, ты считаешь, что я ужасная мать?

— Нет, у тебя есть свой собственный неподражаемый стиль.

Мы улыбаемся друг другу. Снова друзья. Мы не можем решить мою дилемму. Мы обе знаем это, в действительности я знала это даже до того, как начала разговор, отщипывая кусочки от булочки из непросеянной муки. Мне просто нужно было произнести вслух пару мыслей.

— А ты пыталась поговорить с Питером? — спрашивает Конни.

— С тех пор как мы поженились, нет, — язвительно отвечаю я, а затем бросаю на Конни взгляд, дающий понять, что эта тема закрыта.

Я пытаюсь завести разговор о чем-нибудь другом: спрашиваю Конни, есть ли у нее интересные заказы, но она отвечает мне слишком кратко и поверхностно. Меня не слишком интересуют ни успехи Фрэн за первые недели в школе, ни увеличившийся словарный запас Флоры. Конни даже не спросила, где я купила сумочку, обычно она проявляла интерес к подобным вещам. К тому времени, как нам подали пудинг, темы для разговора совсем иссякли, и у меня возникли сомнения, не слишком ли я разоткровенничалась с Конни. Но вскоре я поняла, в чем была причина ее рассеянного вида. Оказывается, ей тоже было чем поделиться. Она подождала, пока подадут пудинг. Ей принесли вареные груши в вине, сливки и капучино, а у меня двойной эспрессо и сигарета.

— Догадайся, кого я встретила у школьных ворот, — говорит она.

— Я конечно же не имею ни малейшего представления о том, кто околачивается около школьных ворот, Конни. Да и не хочу знать.

— Джона Хардинга.

— Что?

В прошлом я не раз слышала от Конни это имя в разговорах за различными ресторанными столами: то она радостно воспевала это имя, то выкрикивала его с болью, которая действительно казалась невыносимой. В последний раз я слышала его шесть лет назад и надеялась никогда больше не услышать снова. Мне не хотелось этого.

— Джон Хардинг, мерзкий ублюдок, твой бывший любовник? Что он там делал? Его дети ходят в школу? О боже!

— Нет. Он друг директора.

— Ты разговаривала с ним? Теперь я понимаю, почему ты считаешь, что у школьных ворот бывает весело, — шучу я.

— Это не тема для шуток, — с раздражением бросает Конни. — Теперь ты понимаешь, почему я так рассердилась на тебя из-за Мика. Не хочу, чтобы ты повторяла мои ошибки.

Я решила пресечь преследование:

— Итак, ты собираешься снова спать с ним?

— Боже, Люси, за кого ты меня принимаешь? — Она выглядит оскорбленной.

— Был такой прецедент, — замечаю я; кроме того, я-то не обиделась, когда она предположила худшее обо мне.

Конни считала этот роман самой значительной частью своей взрослой жизни. Она полагала, будто Джон Хардинг был эффектным романтическим героем, ниспосланным откуда-то с тем, чтобы изменить ее жизнь. Как ее ближайший друг и человек, посвященный в каждый разговор, в каждый нюанс их взаимоотношений, я пришла к выводу, что их роман был всего лишь воплощением в жизнь запретного секса.

Конни густо покраснела, наверное, вспоминает то же, что и я.

— Это было сто лет назад, еще до рождения детей, до занятий фотографией. Боже, я даже не могу припомнить ту особу, которой тогда была. Я не имею к ней никакого отношения. Мы все с тех пор повзрослели, — искренне замечает она.

— А мне показалось, будто мы только что установили, что я так и не повзрослела. И полагаю, Джон Хардинг — тоже. Не такой это тип. Будь осторожна, Конни.

— И ты тоже, Люси. Ты тоже.

Среда, 27 сентября 2006 года

— Ну? Рассказывай все, как было. — Конни запрыгивает на мой диван и смотрит на меня с выжидающей улыбкой. Дейзи устроилась на сиденье с сухими бобами и смотрит на меня с такой же радостью.

— По правде говоря, рассказывать особенно не о чем, — ледяным голосом отвечаю я, подавая им тарелку с печеньем.

Я уже не играю в прежнюю игру. Прошло немало лет с тех пор, как каждая из нас бегала на свидания, но я все еще помню заведенные нами правила. Я должна поставить бутылку вина и рассказать все до мельчайших подробностей. Сверкающие глаза Дейзи и Конни говорят мне о том, что меньшим они не удовлетворятся. Но как трудно выставить на всеобщее обозрение свои надежды и то, что лежит на сердце, особенно если я даже не сумела запастись вином, поскольку этот отчет пришелся на середину дня среды!