Черт бы побрал эту корову!

Это был хорошо рассчитанный ход, направленный на то, чтобы причинить мне боль. И он действительно, как ни странно, причинил такую боль, хотя мне казалось, что я, тысячекратно пораненная, уже умерла для боли. Их дом в Холланд-Парке даже не относится к этому микрорайону, но Люси отправилась в школу и очаровала директора мистера Уокера (возможно, даже соблазнила его, кто знает, чего можно ожидать от этой хитрой дьяволицы?). Она наплела историй о том, как хорошо будет для Себастьяна и Хенри быть поближе к своей сестричке. Корова, сука, ведьма! Как она посмела? Будто бы она заботится о благополучии мальчиков. Если бы заботилась, то не стала бы спать с моим мужем, прикидываясь моей подругой, не правда ли? А Ориол им не сестра. Во всяком случае, только наполовину сестра, у них общий только отец. Все, что Питеру пришлось сделать, чтобы заслужить звание отца, — обрюхатить меня, а для этого ему не потребовалось слишком напрягаться, хотя он и утверждает теперь обратное.

Ему не пришлось протирать их крохотные тельца холодными фланелевыми пеленками, чтобы сбить температуру, когда они были младенцами, не прикладывал он и травяные примочки к струпьям ветрянки. Он даже не водил их к дантисту, педиатру или окулисту. Он не подстригал им ни волос, ни ногтей; не упаковывал для них ленч, не делал с ними уроки. Он не приглашал на чай их друзей, не пришивал метки к их формам. Он не отвечал на их многочисленные вопросы ни о смерти, ни о хулиганах.

Он играет с ними в футбол по воскресеньям утром, купил им компьютерную игру Boy Advance и познакомил с их первой любовью — Соником [1], а раз в год он берет их с собой в отпуск в Корнуолл. Нельзя сказать, что он ужасный отец, по правде говоря, он вполне хороший отец; я просто хочу сказать, что быть отцом не так сложно, не правда ли? Во всяком случае, с моей точки зрения.

К тому же нельзя сказать, что я настроена против маленькой Ориол. Она вполне милый ребенок, особенно если принять во внимание, что она дочь самой злобной матери, известной в западном мире со времен мачехи Белоснежки. Но школа!.. Неужели этой женщине недостаточно того, что она заполучила моего мужа, а у меня нет никакого мужа, ни моего, ни чьего-либо еще. У нее шелковистые светлые волосы, дерзко выступающая шикарная грудь, длинные ноги, много денег, а туфель в ее гардеробе больше, чем «Рассел и Бромли» [2]производят каждый сезон. В то время как у меня рыжие вьющиеся волосы, груди, которые мальчишки могут сравнить с базуками, толстые ноги с венами, выпирающими настолько, что кажется, будто я ношу трубчатую карту. Люси — женщина с хорошей кожей (и все же, по моему мнению, ей следует носить власяницу, посыпать голову пеплом и пороть себя нещадно каждый день). Я же, по существу, достаточно положительная особа, которой не хватает уверенности в себе, явных талантов, а порой и чувства юмора. Благодаря тому, что мне удалось столь реалистично описать нас обеих, думаю, станет понятно, почему мой муж покинул меня ради нее.

Но у меня была школа, исключительно моя территория. К тому же я стала представителем от нашего класса в родительской ассоциации, причем потратила немало времени, чтобы добиться этого положения. Я всегда вызывалась сопровождать детей на экскурсии, когда учителям требовалась помощь, одна управлялась с прилавком с пирожными на летней ярмарке и два года подряд продавала больше лотерейных билетов для рождественской лотереи, чем любая другая мать. Меня знают и любят в Холланд-Хаус. Школа — моя общественная жизнь, мое прибежище в трудные времена, место моей деятельности. Это святыня. Она должна была оставаться неприкосновенной.

Но я не произношу вслух ничего подобного. Просто, глубоко вздохнув, поворачиваюсь к Конни с широкой улыбкой на губах и двумя чашками кофе и повторяю свой вопрос:

— Ты сегодня утром, случайно, не встретилась у ворот с Питером и Люси?

— Нет. Ориол привезла Ева, новая няня.

— Надеюсь, она привыкнет, — с улыбкой говорю я.

Я не могу посмотреть в глаза Конни и принимаюсь усердно дуть на кофе, чтобы остудить его. Я действительно надеюсь, что малышка привыкнет, не желаю никому из детей неприятностей, но, с другой стороны, если она не привыкнет, они, возможно, переведут ее в другую школу. Я желаю ей добра, но хорошо бы в другом месте.

Конни протягивает руку и сжимает мою ладонь.

— Как ты отнеслась к тому, что Ориол отдали в Холланд-Хаус, Роуз? Это довольно затруднительная ситуация.

— О, все в порядке, — лгу я.

— Я чувствую долю своей вины. Мне всегда казалось, что наш с Льюком переезд в Ноттинг-Хилл повлиял на Люси и вызвал решение переехать в Холланд-Парк.

Конни чудесная женщина, но немного эгоцентричная, ей кажется, будто весь мир вращается вокруг нее и поступки окружающих являются результатом ее собственных или реакцией на них. Но надо отдать ей должное, она знает об этом своем недостатке и старается его искоренить.

— А может, она переехала сюда, чтобы досадить тебе, — добавляет она с усмешкой.

— Может, но ей это не удалось. Замечательно, что мальчики живут неподалеку от отца и всегда могут обратиться к нему, когда возникнет такая необходимость.

Я научилась лгать убедительно. Раньше я не могла произнести ни слова неправды, но, как оказалось, практикой можно развить все, что угодно.

Конни проводит у меня около часа, но мне не удается уговорить ее остаться на ленч. Она даже отказывается от выпеченного дома хлеба и супа.

— Неужели не хочешь? Он же из натуральных продуктов, в его состав входит более шести различных овощей. Мы не смогли его съесть.

— Роуз, ты пристыдила меня. Фрэн и Флоре не удается поесть ничего подобного. В моем представлении полезная еда — это миска с макаронами и немного замороженного гороха, — говорит она. — Можно мы как-нибудь на неделе зайдем на чай, чтобы они поели овощей и еще что-нибудь натурального?

Я смеюсь, и мы назначаем встречу на четверг. Думаю, что Конни преувеличивает, когда говорит о полном неумении готовить. Действительно, кулинарные способности не принадлежат к числу ее талантов, но, несомненно, она теперь ощущает на себе груз ответственности за детей. Неужели есть такие матери, которые не применяют натуральных продуктов? Я принимаюсь объяснять ей, как легко приготовить суп, но не успеваю даже рассказать, как наиболее эффективно подготовить продукты, как замечаю, что глаза у нее остекленели.

— Знаешь, я всегда просто покупаю кубики, — говорит она, обнимая меня на прощание, и направляется к двери.

Я вспоминаю те дни, когда ничего не стоило склонить Конни побездельничать. Она была бесспорной королевой лентяев. Она тогда делала вид, будто является консультантом по менеджменту. Теперь она фотограф и у нее свое дело. И хотя это дело не приносит ей миллионной прибыли, но работа явно доставляет удовлетворение и этим бесценна. По крайней мере, она перестала обижаться на мужа из-за того, что он любит работу архитектора.

После ухода Конни я убираю остававшуюся после завтрака посуду и чищу дом снизу доверху, поздравив себя с тем, что мне удается вытереть пыль со шкафов и пропылесосить под кроватями. Я потратила больше двух часов, чтобы привести в порядок спальню мальчиков. Просто удивительно, как быстро летит время, когда раскладываешь кирпичики конструктора «Лего» по цветам и размерам. Мне нужно было перегладить целую корзину белья и положить две закладки в стиральную машину. Одна сейчас уже сушится. Переглажу ее сегодня вечером, когда буду смотреть телевизор. Я делаю пирог с ветчиной и нарезаю овощи.

В 3.15 я провожу по губам блеском и отправляюсь в школу. Я испытываю некоторое чувство вины — мне следовало бы уделять больше внимания своей внешности. Некоторые мамочки приходят в школу ярко накрашенными и разряженными. Но опять же, у них есть рослые мужчины, ради которых стоит постараться. Не думаю, что Себастьян и Хенри обратят внимание, наряжена ли я по последнему слову моды или ношу старую любимую майку «Маркс и Спенсер» [3]персикового цвета, которая в последнее десятилетие прочно обосновалась в моем гардеробе. Я больше похожа на трущобную, чем на шикарную маму.