Я принимаю у нее спальные мешки и огромный рюкзак, размышляя о том, как все это засунуть в машину. Подобно иллюзионисту Полу Дэниэлсу, она достает из ниоткуда еще одну сумку.

— А в этой сумке запасные тренировочные брюки, резиновые сапоги, тапочки для бассейна и ботинки для прогулок. Думаю, этого достаточно.

Роуз зовет мальчишек, и они тотчас же являются, хотя мне приходится звать их как минимум раз пять, прежде чем они откликнутся. Мальчишки обнимают ее и принимаются целовать, а она поучает их, что они должны слушаться папу (о том, чтобы слушаться меня, не упоминается). Мальчишки заверяют ее, что будут хорошо себя вести, и она, уже собираясь уходить, на прощание бросает:

— Я не положила никакой еды в дорогу — уверена, что вы об этом позаботились.

Черт! Еда в дорогу. Пятница, по-видимому, отведена не только для стирки, но и для похода по магазинам, так как и буфет, и холодильник пусты. Я посылаю Питера назад к газетному киоску, чтобы купить что-нибудь перекусить в дорогу. Он принимается ворчать, почему я не сказала о том, что у нас ничего нет, раньше, когда он ходил за газетой. Я не признаюсь ему в том, что мысль о продуктах не приходила мне в голову до тех пор, пока Роуз не упомянула о них. Я не занимаюсь приготовлением пищи, вот почему возникли витамины в капсулах и рестораны. Но я воздерживаюсь и от того, чтобы съязвить что-нибудь по поводу существования такого закона, который помешал бы ему самому подумать о том, чтобы запастись продуктами в дорогу. Он возвращается с карманами полными сладостей, хрустящего картофеля и шоколада — у детей крыша поедет к тому времени, как мы доберемся. Мог бы купить хотя бы пакет изюма или яблок.

Я не могу винить курорт в том, что он является именно тем, на что претендует. Сентер-Паркс — идеальное место для отдыха людей с детьми, поэтому и привлекает множество семей. Это сущий ад. Ориол и мальчишки ведут себя в высшей степени хорошо, что вселяет в меня чувство облегчения и ужаса одновременно. Куда бы я ни шла, повсюду ощущаю запах мешков с подгузниками (отвратительный синтетически-цветочный запах не может скрыть мерзкое зловоние детских испражнений) и постоянно слышу крики и плач (когда злобные, неуправляемые дети оскорбляют собственных родителей или обижают младших братьев и сестер). Я встречаюсь с женщинами, у которых нет больше ничего в жизни, кроме непослушных детей, и которые поэтому приходят в восторг от возможности посещать уроки сальсы и гулять на свежем воздухе. Я впадаю от всего этого в депрессию. Там есть и спа, но, как выяснилось, все врачи на предстоящую неделю уже заняты. Все до единого назначения расхватали мамаши, которые не работают и могут беспрепятственно звонить с восьми утра до 6.30 вечера. И никакие суммы денег в коричневом конверте не смогли убедить регистратора «найти» для меня свободное окошечко. Без спа я оказываюсь лишенной убежища.

Я могла бы читать, но это привело бы к необходимости проводить много времени в шале. Наверное, мне с легкостью можно поставить диагноз: аллергия к ацтекским узорам, особенно когда несколько разных узоров (диван, подушки и стены) находятся вместе в маленьком тесном помещении. Я ощущаю приближение приступа мигрени. С подозрением отношусь к каждой закусочной на территории курорта, поскольку рекламная литература описывает их как «элегантные» и «утонченные» и в то же время заверяет, что там есть высокие стульчики и подставки для сумок. Не сомневаюсь, что там окажется и салат-бар со шведским столом.

Я записала детей во все, какие только возможно, кружки. Детские лагеря — это воистину блестящая идея. Записав Ориол на верховую езду, плавание и теннис, а мальчишек — на квадроцикл, шведские стенки и хождение на ходулях, я таким образом обеспечиваю себе время, свободное от детей, считая себя при этом хорошей матерью. Вернувшись в Лондон, я смогу с восторгом говорить о том, с каким наслаждением дети учились чему-то новому, и не дам Роуз повода поворчать. Хотя сегодня только третий день, и поскольку дети посещают в среднем по три занятия в день (что гарантирует полное изнеможение к тому времени, когда приходит пора ложиться в постель, — плевать на расходы!), завтра к десяти утра не останется ничего нового.

Питер предлагает сыграть всей семьей в гольф.

— Дети могут повредить зеленую площадку вокруг лунки. Им нужно сначала поучиться, — возражаю я.

— Частные уроки для троих будут стоить нам целое состояние. Мы сами можем поучить их, — вносит он нереальное с моей точки зрения предложение, и я качаю головой.

— Можно взять напрокат лодку и покататься по озеру.

— В октябре? Не думаю.

— Что ж, тогда, может, сходим на пешеходную экскурсию? Если будем идти не останавливаясь, то не замерзнем.

Это предложение кажется мне настолько несерьезным, что я не удостаиваю его ответом. У меня нет ботинок для пеших прогулок, и я не намерена их приобретать до тех пор, пока Джимми Чу не станет таких моделировать.

По крайней мере, мы с Питером наедине, даже если мы наедине в Сентер-Паркс, в шале, где нет ни стиля, ни пространства. Я оглядываю крохотную кухоньку с сосновым буфетом и маленьким холодильником — два больших недостатка, по моему мнению. Кушетка раскладывается в кровать и, как и можно было предсказать с первого взгляда, ужасно неудобная. Не могу сидеть за обеденным столом — ламинат отклеился на углах, и я с трудом борюсь с желанием отдирать его. Я слоняюсь по комнате и смотрю, как дождь стекает по стеклам. Вздыхаю. Питер не обращает внимания. Снова вздыхаю; на этот раз это такой многозначительный и громкий вздох, что Питер не может проигнорировать его, и газета в его руках вздрагивает.

— Что-нибудь не так? — Вопрос задан тоном, дающим мне понять, что Питеру абсолютно наплевать, если что-то не так, но я предпочитаю интерпретировать его вопрос как искреннее проявление интереса.

— Этот отпуск совершенно не отражает мой вкус, мою индивидуальность, — заявляю я.

— Ты можешь его украсить, я-то всего лишь мужик.

— Взгляни, сосновые двери. — Я показываю на оскорбительные для взгляда предметы, и мне кажется, они говорят сами за себя. Как я могу чувствовать себя счастливой среди такого уродства?

— Чем они плохи? — спрашивает Питер, и я начинаю понимать, как он умудрился жениться на Роуз.

— Они были бы неплохи, если бы мы проводили отпуск в бревенчатом домике где-нибудь в Канаде, но мы же не там. К тому же они даже не из настоящего дерева, это какой-то раскрашенный пластик. Такие двери ничего мне не говорят.

— Какие двери подойдут столь избалованной ведьме? — спрашивает Питер.

У меня возникает желание убить его, и я уже подумываю о том, чтобы забить его до смерти своей сумочкой, но вместо этого решаю мучить его медленно и долго и для этой цели выбираю оружием свой язык.

— Я тоскую по той жизни, когда проводила отпуска в Сандерсоне в Лос-Анджелесе или Чива-Сом в Таиланде, по тем местам, которые посещала, когда была не замужем. Я скучаю по той жизни. Мне противно, когда от меня ожидают благодарности за Сентер-Паркс с его паршивыми «средиземноморскими» кафе с видом на озеро — их едва ли можно сравнить с террасой на крыше, откуда открывается вид на Лос-Анджелес, не правда ли?

Мы оба понимаем, что я тоскую о чем-то большем, чем отпуска. Я скучаю по своей квартире в Сохо, и мне не нравится большой, но нелепый дом в Холланд-Парке. Может, он и стильный, но в каком стиле? Уж никак не в моем. Я не люблю наш автомобиль, хотя это и БМВ серии Х-5, мне больше нравился мой «Мерседес-SLK». Порой я жалею, что отказалась от своей одинокой жизни, жалею, что вышла замуж за Питера. Жалею, что не осталась его любовницей. Какой смысл выходить замуж за человека, с которым у тебя роман? Это означает только одно — ты перестанешь получать от него цветы. Что обычно говорила моя мать о мужчине, который женится на своей любовнице? Знаю, говорила она, это создает вакансию. Стоит ли мне беспокоиться и об этом тоже? Появится ли со временем другая любовница? Может, уже появилась? Черт, я напоминаю себе Роуз. О, ужас, может, и Питеру я напоминаю ее?