— Бетти, эти цветы…

— Мэм?

— Возьмите-ка их себе, хорошо? Они так мило будут смотреться в вашей комнатке.

— Да, мэм.

Бетти взяла с каминной полки обвисший букет и понесла к дверям.

— Бетти!

— Хозяин?

— Вы роняете лепестки, Бетти. Во все стороны разлетаются. Прошу вас, прошу вас…

Старушка в красивом синем форменном платье положила на пол умирающие цветы, встала на корточки и начала ползать по полу, подбирая сухие лепестки.

— Вот еще один, Бетти, — бормотал мой отец, терпеливо указывая рукой. — И этот… и вон там, подальше…

А я прихлебывал едкий кофе, и край фарфоровой чашки позвякивал о мои зубы. Меня трясло.

Я приехал поздно вечером, в полной темноте. Свет горел только в центральном вестибюле и в ординаторской. В раме окна, как на картине, я увидел Лоуренса. Он сидел за столом, сцепив руки перед собой. Прямой, как палка. Бдительный. В белом халате.

Из-за ветра он не услышал, как подъехала моя машина. Я не торопился вылезать. Долго смотрел на него. Нас разделяли заросли травы и стекло. Он не шевелился. Я тоже. Он, вероятно, был поглощен размышлениями о своих проблемах. У меня в голове не было никаких мыслей, мне просто было любопытно, что Лоуренс делает наедине с собой. Но он просто сидел. Бездействовал.

Я не стал заходить к нему в ординаторскую. Отправился прямо в комнату. Лег. Во сне я продолжал вести машину — наклонившись вперед, проваливался сквозь пейзаж, струящийся мимо меня и прямо через меня. Все проваливался и проваливался и никак не мог достичь дна.

Когда я наконец проснулся, было уже светло. Лоуренс сидел на своей кровати и глядел на меня. Вид у него был усталый, но глаза как-то особенно светились.

— Что? — встрепенулся я. Смотреть на его лицо почему-то было жутко. — Что случилось?

— Ничего, — улыбнулся он, продолжая смотреть на меня все тем же непривычным взглядом. — Ох, Фрэнк, — произнес Лоуренс, помедлив. — Чего только не случилось после вашего отъезда!

— Прошло только два дня.

— Да. Но все уже не так, как прежде.

В его голосе, несмотря на изнеможение, звучала радость. Честно говоря, это обстоятельство меня, скорее, встревожило. Но история, которую он мне поведал после того, как я встал с постели и ополоснул лицо водой, была отнюдь не радостной.

По его словам, он много думал над тем, что я ему сообщил. О Техого, о кражах. Нехорошо это — сидеть сложа руки, когда такое происходит. Наконец он решился кое-что предпринять.

— И что же вы предприняли?

Он пошел к доктору Нгеме. Заявился к ней в кабинет после моего отъезда, в тот же вечер. Пересказал ей мои наблюдения от собственного лица. Описал все так, словно самолично стучался в незапертую дверь, вошел в комнату, увидел разбросанные железки.

Все это он рассказал мне сухо, с невозмутимым видом, как рассказывал, наверно, и доктору Нгеме. Но, договорив, внезапно залился румянцем.

— А она что сказала? — спросил я.

— Спросила: «Вы уверены? Может быть, эти железки были принесены откуда-то еще?» Я сказал, что уверен. Она спросила: «Зачем вы зашли в комнату Техого, если его там не было?»

— Она так спросила?

— И что-то еще добавила — мол, я не имел права.

— Я туда не вламывался, — заявил я. — Если бы я открыл замок отмычкой, другое дело. Ну и ну! — У меня тоже запылали щеки.

Но его лицо уже не рдело. Он снова радостно заулыбался:

— Фрэнк, это было ужасно. Она вызвала Техого.

— Вызвала Техого?

— Прямо водевиль какой-то, ей-богу. Я с ней разговариваю, вдруг в дверь стучат — Техого. Что-то ему понадобилось. Тогда она ему говорит: «Зайдите-ка ко мне, раз вы здесь. Нужно обсудить один серьезный вопрос».

— И?

— Мы сидели и смотрели друг на друга совсем так, как вы сейчас на меня смотрите. Она заставила меня рассказать всю историю с самого начала. А он только мотал головой, словно знал, что я лгу. Но я действительно лгал, Фрэнк, вот в чем была вся загвоздка. Это же произошло не со мной. Я рассказывал с чужих слов. Я чувствовал: они оба знают. Они слушали меня, кивали, ждали, а сами все знали.

— Лоуренс, ничего они не знают. О господи! И что потом?

— Потом он сказал: «Давайте пойдем и посмотрим». Спокойно встал, и мы пошли с ним в его комнату.

— И?

— И там ничего не было.

Я вытаращил глаза.

— Ничего, — печально повторил он все с той же странной улыбочкой. — В комнате был страшный беспорядок, совсем как вы сказали, но никаких предосудительных железок не было. Ничего даже отдаленно похожего. Я везде посмотрел.

— Они все вывезли, — сказал я. — Техого и этот его друг. Как там его… Рэймонд. Перепрятали.

— Возможно. Фрэнк, это было ужасно. Я стоял посреди комнаты и твердил: «Но оно здесь лежало, клянусь, лежало». А они все поглядывали на меня. Я лгал, Фрэнк, разве вы не понимаете? Я сам знал, что лгу, вот они и догадались.

— И что дальше? — спросил я.

— Ну, на том все и кончилось. Что толку доказывать, знаете ли. Был еще один разговор…

— Что за разговор?

— Мы вернулись в кабинет доктора Нгемы. Поговорили о том о сем, а потом Техого спросил меня, зачем я к нему заходил. Зачем он мне понадобился. Тут-то я и замялся. Мне было нечего ответить. Зачем вы туда заходили, Фрэнк?

— Из-за кассет.

— Из-за кассет?

— Неважно, — сказал я. — Забудьте об этом. Продолжайте.

— Что ж, прикидываться дальше было бессмысленно. Мы просто молча уставились друг на друга. Пытка безмолвием. Меня уличили, понимаете? — Он умолк. Потряс головой. Затем вновь заговорил уже иным, беспечным тоном: — И я им сказал. Ломать комедию больше не стоило. Они меня насквозь видели.

— Вы им сказали? Что вы им сказали?

— Что в комнату заходил не я. Что это были вы. Вы видели железки, сообщили мне об этом… В общем, все как было. Иного выхода не было. — И он заулыбался до ушей. — Фрэнк, мне моментально полегчало. Когда я все рассказал начистоту. Я не создан, чтобы лгать, вот в чем дело. Вся моя натура восстает. Фрэнк, что с вами? Я сказал что-то не то?

Улыбка погасла: он увидел, что я вскочил и надвигаюсь на него. Полагаю, подсознательно я намеревался на него наброситься, но, подойдя, отвернулся и уставился в окно. Все тот же вид: заросший двор, растрепанные деревья, облупленная стена в подтеках. Я постоял. Поглазел наружу. Вернулся к своей кровати и снова уселся. Меня трясло.

— Фрэнк, но все уже улажено, — твердил он. — Вам незачем беспокоиться. Я им все объяснил.

— А именно? Что вы объяснили?

— Что это я все затеял, в одиночку. Сам решил пойти к доктору Нгеме, наврать, что видел это собственными глазами. Я им сказал. Сказал, что вы не собирались ничего разглашать, что вам жаль Техого. И что именно я… Нет-нет, все уже улажено, не переживайте. Мы даже пожали друг другу руки.

— Кто?

— Техого и я. Я извинился, и мы помирились. Все уладилось, Фрэнк. У вас не будет никаких неприятностей.

Невероятно, но растерянное выражение на его лице вновь сменилось улыбкой.

— Почему вы улыбаетесь? — спросил я.

— Хорошие новости, Фрэнк. Все закончилось так хорошо, что и выдумать нельзя. Что ни случается, все к лучшему.

Этих слов я не понял. Размышлять над ними не стал — и так голова забита. Я даже не стал гадать, что еще могло случиться за время моего отсутствия. С меня и так хватало новостей. Но мне еще предстояло узнать, почему Лоуренс улыбался.

— Надо бы вам к ней сходить, — поспешно добавил он. — Она все-таки хотела с вами поговорить.

— Кто?

— Доктор Нгема. Да не тревожьтесь вы, Фрэнк, это просто формальность.

Я пошел к ней в кабинет. Она работала за столом, но, едва увидев меня, поманила рукой, вскочила, с заговорщическим видом прикрыла за мной дверь. Мы уселись в низкие кресла, почти соприкасаясь коленями.

— Фрэнк, ситуация была непростая, — начала она. — Но теперь, думаю, все уладилось.

Она выражалась практически его словами. А я ума приложить не мог, что означает слово «уладилось» в подобных обстоятельствах.