И вот теперь он скучал по ее уму, эрудиции и — если говорить начистоту — по ее присутствию. Ему нравилось смотреть, как она, свернувшись калачиком и поджав колени, сидела в соседнем кресле. Поглощенная текстом книги, Оливия не замечала взгляда Дэвида, лишь однажды, поймав его, она строго спросила:

— Тебе что, больше нечем заняться?

Он так смутился, что не нашел нужных слов для ответа. Оливия засмеялась.

— Все нормально. Я так понимаю, что в твоей американской натуре очень много итальянских черт.

К тому времени они уже перешли на «ты». С каждым днем она нравилась ему все больше и больше.

Одолев половину манускрипта, Дэвид потер уставшие глаза. Внезапно он услышал шарканье тапочек и, приподняв голову, увидел профессора, державшего в руках груду старых папок с неподшитыми страницами. Они опасно раскачивались, угрожая упасть на пол. Но ему каким-то чудом удалось донести их до кабинки Дэвида. Опустив документы на стол, он ухватился рукой за спинку кресла.

— Что это? — спросил Дэвид.

Профессор Риччи перевел дыхание и с гордостью ответил:

— То, что вы никогда не найдете в «Лоренциане». Это отчеты по домашнему хозяйству Козимо де Медичи.

Дэвид не хотел обижать старика отказом от подобной помощи, но… Его заинтересовала логика профессора. Почему Риччи решил, что от этих документов будет какая-то польза? Зачем Дэвиду было знать, сколько вина, масла и пшеницы расходовал двор герцога в тот или иной месяц года?

— Здесь перечислены все заказы на художественные произведения и драгоценные украшения, — угадав его мысли, пояснил профессор. — Если Бенвенуто делал что-то для Козимо и его супруги — например, медальон с небольшим зеркалом — это будет отмечено в бухгалтерских отчетах. Медичи вели аккуратные записи всех трат и приобретений.

Прекрасная идея! Впервые за эту неделю Дэвид почувствовал прилив оптимизма. Перед ним открылся новый путь для поисков зеркала. Риччи заметил реакцию гостя, и на его морщинистом лице появилась беззубая улыбка.

— Приступайте, мой друг — сказал он, похлопав Дэвида по плечу. — И не забудьте сообщить людям, где именно вы нашли информацию, которую так долго искали.

С этими словами он величественно удалился прочь. Отложив Кодекс в сторону, Дэвид освободил на столе побольше места и начал планомерно просматривать бухгалтерские книги. Он пропускал списки купленных съестных припасов и необходимых в хозяйстве товаров, останавливаясь только на том, что имело отношение к закупкам таких материалов, как мрамор, гипс, холсты и кисти, или металлов, будь то золото, серебро, медь и бронза. Все эти списки сопровождались перечислением указанных в скобках законченных работ. Дэвид с изумлением рассматривал записи о приобретении всемирно известных шедевров Леонардо да Винчи, Андреа дель Сарто, Боттичелли и Бронзино. На одной из страниц он нашел перечень товаров, полученных из Палестрины — в том числе, статую, описанную как «каменный торс юноши», извлеченный из земли фермерским плугом. Не об этом ли торсе рассказывал Челлини в своей автобиографии? Той самой статуе, которую презрел невежественный Бандинелли и на основе которой Челлини позже сделал «Ганимеда»?

В верхнем углу каждой страницы корявым, но все же разборчивым почерком были написаны даты. Дэвид углубился в наиболее обещающие периоды, когда Челлини работал на герцога. Их переменчивые отношения часто приводили к ссорам и вынуждали мастера удаляться в Рим или ко двору французского короля. Затем он снова возвращался в родной город. Для завершения статуи Персея ему потребовалось девять долгих лет — с 1545 по 1554 год. Большую часть этого времени Челлини выпрашивал деньги и припасы у бухгалтеров герцога и даже дрался с ними, когда они расспрашивали его, почему он так долго возится с какой-то скульптурой.

Его задержки в работе иногда объяснялись капризами герцогини. Он с трудом терпел ее сумасбродство, а Элеонора Толедская вечно сердилась на мастера за его поведение, порой слишком своевольное. Но она признавала талант Челлини и постоянно надоедала ему просьбами оценить ту или иную вещицу, ожерелье или бриллиант. В своей автобиографии он описал несколько раздоров с ней из-за нити жемчуга и из-за отказа передать герцогине фигуры, предназначенные для пьедестала «Персея». Тем не менее Дэвид верил, что Челлини сделал пробный экземпляр медальона, который он позже передал Элеоноре Толедской. Мастер не стал бы продавать свою прекрасную Медузу на торговой площади. И такой художник не тратил время на создание множества копий — тем более в уменьшенных пропорциях. Как только Челлини создал волшебный амулет, он, несомненно, занялся другой работой.

Дэвид просматривал груду бухгалтерских книг, оставленных ему директором Академии. Он выискивал тома с середины 1530-х годов, ограничиваясь периодом, когда Челлини постоянно работал на герцога Медичи. Найдя пару папок, он перенес другие документы на соседний стол. Ему предстояло проверить многочисленные списки приобретенных вещей и выявить в них украшения и другие предметы, заказанные Элеонорой Толедской. Хотя это была медленная работа, он время от времени находил упоминания о браслетах и сережках, украшенных жемчугом и драгоценными камнями; записи о фигурных заколках для волос, янтарных гребнях и кольцах, с кратким описанием — например, «мотив аканта, сапфир» или «золотой обруч, усеянный алмазами». Тщеславная герцогиня слыла очень придирчивой к оформлению заказанных украшений. Дэвид догадывался, что именно поэтому Челлинни придал зеркалу вид Медузы. Любой ценитель искусства назвал бы этот образ малопривлекательным. Но целью мастера была оригинальность. Возможно, медальон предназначался для защитных функций. В ту пору итальянцы боялись дурного глаза — il malocchio. Амулет с таким необычным чудовищем мог считаться идеальным средством для предохранения от злобных чар.

Он добрался до 1 июня 1538 года и решил сделать перерыв, чтобы позвонить Оливии и расспросить ее об успехах. Внезапно его взгляд остановился на записи, сделанной тем же корявым почерком. Предмет, указанный внизу страницы, характеризовался не как заказ, а просто «dalla mano dell’artista» — нечто полученное из рук художника. Описание гласило: «Parure, in argento» — «украшения из серебра». Так обычно назывался комплект предметов с драгоценными камнями — например, тиара, серьги и браслет. Дар был сделан Челлини. И хотя Дэвид не нашел никаких упоминаний о зеркале, в подаренный набор мог входить и медальон. К общему описанию добавлялась фраза: «Con rubini» — «с рубинами». Набросок «Медузы» не включал в себя драгоценные камни, но они могли быть вставлены в другой предмет комплекта.

Прочитав последние слова, торопливо записанные на полях страницы, Дэвид затаил дыхание. Его сердце громко застучало в груди. «Egida di Zeus motivo» — «мотив эгиды Зевса». Согласно классической мифологии, царь богов носил щит, или «эгиду» — дар Афины. Дэвид знал, что на этом щите изображалась голова Медузы. Запись заканчивалась фразой: «Un faccia a fermare il tempo» — то есть «лицо, способное останавливать время». Та же фраза использовалась для описания зеркала в «Ключе к жизни вечной». Не лицо, которое убивает! Не лицо, которое превращает человека в камень! А лицо, способное останавливать время.

Он почувствовал, что наконец наткнулся на письменное доказательство той вещи, которую ему следовало найти — нечто, подтверждающее документы, представленные миссис Ван Оуэн. Это доказательство предполагало, что «Медуза» действительно существовала и видела свет дня, а не была наброском медальона, придуманного, но так и не сделанного Челлини. С другой стороны, если мастеру удалось создать «Медузу», почему он отдал зеркало другому человеку? Тем более, герцогине, к которой он питал не самые добрые чувства? «Ключ к жизни вечной» утверждал, что «Медуза» могла дарить бессмертие. Челлини никогда не расстался бы с таким волшебным предметом.

Впрочем, он не тратил понапрасну свое время и материалы. Дэвид вспомнил абзац в «Ключе», в котором Челлини описывал свои муки творчества при создании «Медузы». Он долго не мог сделать правильную форму для отливки зеркала. «Стекло должно быть искривлено особым образом, а затем покрыто расплавленным серебром; любой брак, неважно, насколько крохотный, уничтожит всю магию предмета». У Дэвида возникло два предположения. Челлини мог сделать зеркало «Медуза» и отдать его богатой персоне, после того как он понял, что амулет не проявлял волшебных свойств. Или мастер просто подарил герцогине первое бракованное изделие, в которое он и не думал вливать воду из священного пруда.