Даже сегодня я не могу сказать, как покинул то адское пространство. Мой проводник исчез. Сапоги, в которых хлюпала вода из пруда, казались свинцовой обузой. Но я как-то выбрался на уровень Колизея. Бог свидетель, что, кроме меня, ни одна живая душа не бывала в столь жутком мире. Я вновь переступил защитный круг, швырнул остатки хвороста в тлевший костер и оставил Строцци лежать на том месте, где обморок свалил его. Бакенбарды некроманта шевелил ветер; его тело нервно содрогалось, одолеваемое мучительным кошмаром.

Я присматривал за ним до самого рассвета, а затем он проснулся и сказал, потирая глаза:

— Ничего не помню! В голове один туман.

— Как и у меня, — поморщившись, ответил я.

Моя голова действительно болела, как после бочки вина.

— Так мы вызвали какого-нибудь мертвеца?

Две вороны с пронзительными криками опустились у края лужи.

— Что там такое? — спросил доктор, указав на мешок, который раскачивался из стороны в сторону на штрафном столбе.

Из мешка сочилась вода. К нижней части прилипло несколько увядших травинок.

Когда я снова не ответил, старый некромант заверил меня:

— Какой бы ни была добыча, я обещаю, что ты получишь равную долю.

Но сокровище в мешке не делилось на части, как монеты. И когда Строцци понял, что я не намерен отдавать его, он благоразумно погрузился в размышления. Этот трофей принадлежал только мне, и ни один человек на земле не смог бы забрать его у меня».

Перевод доктора философии Дэвида Л. Франко, руководителя отдела новых поступлений. Коллекция библиотеки «Ньюберри», Чикаго, Иллинойс. Все права сохранены.

Чикаго. Настоящее время

Гости начали занимать места, и Дэвид Франко почувствовал знакомую дрожь, которая неизменно настигала его перед любым публичным выступлением. Где бы ни проводились его лекции, он всегда ощущал этот страх, и никакие разумные доводы не помогали ему избавиться от нервного напряжения. Он вновь поправил галстук и в сотый раз взглянул на записи, говоря себе, что для тревоги нет причин.

Само помещение — выставочный зал «Ньюберри» — прекрасно соответствовало такому событию. Освещенные витрины демонстрировали подборку редких манускриптов из коллекции библиотеки. Ансамбль классической музыки, игравший на старинных инструментах, лишь несколько секунд назад взял завершающий аккорд. На помосте в передней части зала возвышалась оснащенная компьютером лекционная кафедра.

— Пора начинать, — по-матерински прошептала ему на ухо доктор Армбрастер, главный администратор библиотеки.

Она была одета в обычный серый жакет и юбку, но по случаю торжества строгий костюм оживляла циркониевая брошь в форме открытой книги. Поднявшись на трибуну, доктор Армбрастер поприветствовала гостей. Публика ответила аплодисментами.

— И я хочу выразить особую благодарность всем собравшимся за то, что вы пришли в такой морозный день, — добавила главный администратор.

В зале послышался одобрительный шепот, вслед за которым шорох и кашель продолжались до тех пор, пока тридцать или сорок собравшихся людей не устроились в креслах. Большинство из них были среднего или пожилого возраста — состоятельные друзья библиотеки, успешные предприниматели и книголюбы. Мужчины, с сединой и с галстуками-бабочками, отдавали предпочтение одежде от «Харрис твидс»; их жены, с элегантными жемчужными украшениями, держали в руках сумочки от «Феррагамо». Бизнесмены Старого Чикаго, «денежные мешки» с Золотого побережья и предместий Северного берега. А рядом затесалась горстка академических ученых из Северо-Западного университета и из Университета Лойолы. Профессора отличались мятыми куртками и вельветовыми брюками. Позже они первыми помчатся в буфет, чтобы занять очередь у шведского стола. Дэвид давно уже научился не стоять на пути профессоров, бегущих к бесплатным порциям мясного рулета.

— От лица коллектива «Ньюберри», — продолжила доктор Армбрастер, — библиотеки, основанной в 1883 году и ставшей одной из главных достопримечательностей Чикаго, мне хотелось бы поблагодарить вас за неизменную помощь. Я просто не знаю, что мы делали бы без вашей щедрой поддержки. Как вам известно, «Ньюберри» представляет собой частную организацию, которая полностью зависит от дотаций наших друзей и партнеров. Эти пожертвования обеспечивают содержание и функционирование библиотеки, начиная от приобретения новых книг и кончая, хм-м, оплатой счетов за электричество.

Пожилой шутник на переднем ряду помахал в воздухе чековой книжкой. Среди публики послышался вежливый смех.

— Вы можете убрать ее пока, — с улыбкой сказала доктор Армбрастер. — Но держите ее под рукой.

Дэвид в нервном ожидании переминался с ноги на ногу.

— Я думаю, многие из вас знают Дэвида Франко, который является не только самым молодым, но и, пожалуй, самым усердным сотрудником библиотеки. Он окончил Амхерстский колледж с отличием самого высокого уровня — summa cum laude. Дэвид был призером Фулбрайтской стипендии в итальянской «Вилла И Татти», где он изучал искусство и литературу Ренессанса. Недавно в Чикагском университете он получил докторскую степень, и все это…

Она повернулась к Дэвиду.

— До какого возраста? До тридцати лет?

Покраснев от смущения, он хрипло ответил:

— Не совсем. В прошлую пятницу мне исполнился тридцать один год.

— О-о! — ответила доктор Армбрастер, вновь поворачиваясь к публике. — В таком случае вам стоит ускорить темп жизни.

Ее шутка вызвала среди гостей волну добродушного смеха.

— Теперь вы можете понять, — продолжила она, — почему в тот момент, когда анонимный даритель передал нам копию «Божественной комедии» Данте, напечатанную во Флоренции в 1534 году, мы сочли возможным доверить ее лишь одному человеку. И именно Дэвид наблюдал за реставрацией. Вы никогда не догадались бы, как выглядел переплет, когда книга попала к нам в руки. Дэвид ввел текст и многочисленные иллюстрации в наш цифровой архив. Благодаря этому столь уникальное издание стало доступным для ученых и исследователей всего мира. Сегодня он собирается показать нам наиболее красивые и интригующие иллюстрации книги. И также, я думаю…

Она ободряюще взглянула на молодого сотрудника.

— Дэвид вкратце расскажет нам о роли образов природы в этой великой поэме.

Франко кивнул. Когда доктор Армбрастер отошла от микрофона, у него внутри все сжалось, словно при спуске с «американских горок».

— Дэвид, уступаю вам трибуну.

Под шум приглушенных аплодисментов он подкрутил стойку микрофона, разложил бумаги на кафедре, затем сделал глоток воды из подготовленного для него стакана и еще раз поблагодарил гостей за внимание. Он заговорил высоким от волнения голосом, что-то сказал о морозной погоде, но вспомнил, что его начальница уже дала свой комментарий по этому поводу. Взглянув на застывшие в ожидании лица и откашлявшись, Дэвид решил отказаться от вступительной речи. Он просто перешел к изложению материала. Свет в зале померк, и справа от него спустился экран.

— Как вы, возможно, знаете, Данте первоначально озаглавил свою поэму «Комедия Данте Алигьери, флорентинца родом, не нравами». Название «Божественная комедия» появилось позже, когда книгу признали шедевром. К такому произведению можно подходить с тысячи разных сторон, что и происходило на протяжении столетий.

Когда он почувствовал знакомую почву, его голос обрел силу.

— Сегодня мы сфокусируем внимание на образах природы, описанных в поэме. Тем более что это флорентийское издание, недавно подаренное нашей коллекции — я думаю, что многие из вас увидят его вскоре в центральном выставочном зале, — особенно подходит для такой демонстрации.

Он коснулся кнопки на электронной панели, и на экране появился первый слайд — гравюра с густым лесом и одинокой фигурой, понуро шагающей по узкой тропе.

— «Земную жизнь пройдя до половины, — процитировал Дэвид по памяти, — я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины». [2]